112. Докладная записка Польревкома уверяла: «Рабочие Белостока приняли нас с энтузиазмом. Недоверие, которое было и здесь у польских рабочих вследствие “еврейского засилья”, через несколько дней было преодолено… Мы скоро приобрели доверие польских рабочих. Организация ППС, состоявшая из 26 человек, публично отказалась от своей партии, и члены ее были приняты в Ком. Партию. Благодаря своим связям в деревне они принесли много пользы»113.
А на Западном фронте по-прежнему не удавалось добиться согласованных действий. Направив 10 августа в войска директиву о форсировании Вислы, Тухачевский продолжал требовать от Каменева, чтобы тот вынудил Егорова подчинить Западному фронту 1-ю Конную и 12-ю армии. Но лишь 13 августа вышла директива, на основании которой эти оперативные соединения переподчинялись Тухачевскому с 14 августа. Сталин выступил с решительным протестом и отказался подписывать эту директиву. В телеграмме Каменеву он так обосновывал свое решение: «Ваша последняя директива без какой-либо на то необходимости полностью меняет структуру армий, находящихся в наступлении. Необходимо было направить ее в войска или три дня назад, или позднее, после занятия Львова. В настоящий момент эта директива только запутывает дело и приводит к ужасающей, никому не нужной суматохе»114.
Польская сторона в это время благодаря Вейгану смогла разработать план контрудара в Варшавской битве. Чтобы реализовать его, необходимо было втянуть в затяжные бои под Варшавой все армии Западного фронта, обескровить их и лишь потом нанести на подступах к столице решающий удар по их неприкрытому флангу. Пилсудский в связи с особой значимостью этой части операции лично командовал соответствующей группой войск.
Накануне битвы за Варшаву Пилсудский рассматривал возможность поражения польской армии. Он даже намеревался отказаться от поста главы государства и Верховного главнокомандующего в том случае, если бы поражение Польши стало фактом115. Еще свежи были воспоминания о наступлении войск Тухачевского, стремительным маршем дошедших до стен Варшавы: «Войска и. Тухачевского до самой Варшавы двигались безостановочно. Среднее расстояние, проходимое за день, составляло около 20 километров, то есть почти дневной переход на марше. И это с боями! Такими темпами может гордиться и армия, и ее командующий. Полководец, у которого достаточно сил и энергии, воли и умения для подобных действий, не относится к заурядным, посредственным личностям… Это неустанное движение большой массы войск противника, время от времени прерываемое как бы скачками, движение, продолжающееся неделями, создает впечатление чего-то неотразимого, надвигающегося, как страшная темная туча, для которой нет преград. В этом чувствуется что-то безнадежное, надламывающее внутренние силы и отдельного человека, и толпы. Мне вспоминаются разговоры, которые велись в то время. Один из генералов, с которым мне приходилось часто разговаривать, почти каждый свой ежедневный доклад начинал словами: “Ну и марш! Вот это марш!” В его голосе звучало и восхищение, и горечь бессилия»116, – так вспоминал эти события сам Пилсудский. Красный марш производил впечатление хорошо подготовленной психической атаки.
Тухачевский намеревался 12 августа взять Варшаву, причем не в результате проведения особой операции, а непосредственно с марша: «Осуществлять энергичное преследование противника, и не позднее 4 августа войскам Западного фронта пересечь линию Ломжа – Белосток – Брест-Литовск, выйдя не позднее 12 августа на линию Пшасныш – Осовец и далее по течению Вислы на юг, занять город Варшаву»117. Варшава не была взята в намеченные сроки, но в первой декаде августа войска Западного фронта подошли к польской столице.
В это время Тухачевский вступил в противоречие с Каменевым и даже пошел на нарушение субординации: проигнорировал его директиву. Тухачевский считал, что большинство польских войск сосредоточено севернее Варшавы. В его намерения входило уничтожение этих войск, что означало бы окончательный разгром Польши. Противоположного мнения придерживался главком, полагавший, что противник сосредоточил основные силы для обороны Варшавы, и поэтому предлагавший осуществить удар с севера (Тухачевский) и юга (Буденный) при одновременном лобовом ударе 12-й армии (Восканов)118. Уже в ходе боев на Буге Каменев рекомендовал Тухачевскому, чтобы тот приложил главные усилия к подготовке наступления вдоль Буга, что обеспечило бы большую концентрацию как его войск, так и войск под командованием Егорова. Игнорируя мнение Каменева, Тухачевский все же принял решение о проведении очередной операции исключительно силами Западного фронта. Совершенно необъяснимо, почему главком продолжает оставаться настолько беспомощно мягким, когда подчиненные – командующие армиями и фронтами – буквально не обращают на него внимания.
Тухачевский не собирался вступать в битву за Варшаву внутри самого города. Его войскам был отдан приказ атаковать только один ее район – Прагу, в то время как польскую столицу следовало обойти с севера, осуществив глубокий окружной маневр119. 10 августа командзап подписал директиву: «Противник продолжает отступать по всему фронту. Приказываю разбить его окончательно и, форсировав Вислу, отбросить на юго-запад»120.
12 августа Ленин писал Склянскому, что «с политической точки зрения архиважно добить Польшу»121. 14 августа части РККА находились в 15 верстах от Варшавы122. Предполагалось занятие Варшавы 15–16 августа 16-й армией. Надеясь на скорое вступление красных войск в Варшаву, члены Польревкома решили направиться к столице Польши.
А затем произошло «чудо на Висле». Четыре армии Тухачевского наступали вдоль одной линии, не располагая серьезными резервами и, что оказалось наибольшей ошибкой, практически с оголенным левым флангом – от чего Тухачевского предостерегал Каменев. Для Красной армии это обстоятельство представляло особую опасность, поскольку, воспользовавшись им, польские войска могли контратаковать именно на данном участке, а затем в тылу Западного фронта. «Линии коммуникаций были растянуты, подвоз боезапасов и продовольствия не осуществлялся. Части Красной Армии хорошо действовали на этапе наступления, но теряли боевой дух во время решительных наступательных действий противника. В непрерывных боях на протяжении июля и августа эти войска понесли большие потери в живой силе и технике»123. Их измотали длительность и скорость броска.
13 августа части РККА так и не перешли в генеральное наступление. Они ограничились лишь разведкой боем, а также попытались осуществить обход польской армии с левого фланга. Битва за Варшаву продолжалась с 13 по 25 августа 1920 года. Генерал Розвадовский 14 августа подписал «Обращение к солдатам в связи с началом битвы под Варшавой»: «Результаты битвы, которая началась сегодня под Варшавой… предопределят будущее всей Польши. Либо мы разобьем большевистских дикарей и тем самым обезвредим советский заговор против независимости нашего Отечества и существования нашего Народа, либо всех нас без исключения ожидают новое ярмо и тяжелое рабство»124.
16 августа польская армия на Западном фронте начала контрнаступление, и красные войска вынуждены были отходить на восток. В этот день под Вепшем польские войска зашли в тыл Красной армии и в конечном счете спасли Варшаву. Появление 1-й Конной могло бы изменить стратегическую ситуацию. Однако из задержки подо Львовом 1-я Конная достигла района Замостья лишь 30 августа. К этому времени польскому командованию удалось сосредоточить здесь силы и организовать линию обороны. За время боев под Замостьем армия Буденного не сумела сломить противника. Парадоксально, но факт: в советской мифологии Гражданской войны, в которой героем номер один считается именно С.М. Буденный, и даже в песенном творчестве поражение в Замостье красной конницы, «среди зноя и пыли» ходившей с Буденным «на рысях на большие дела», представлялось как победа Конармии. Политическое и военное руководство продолжало несколько истерически вдохновлять массы, видимо, не располагая в полной мере данными об оперативной ситуации под Варшавой или попросту в угоду идеологии игнорируя их: «Красные войска, вперед! Герои, перед вами Варшава! Да здравствует победа!»125
В телеграммах Ленина в адрес РВС Западного фронта от 18 и 19 августа предлагалось «удесятерить усилия» для обеспечения выгодных условий мира и «чтобы белорусские рабочие и крестьяне хотя бы в лаптях и купальных костюмах» дали «пополнение… в тройном и четверном количестве»126. В директиве ЦК РКП(б) Западному фронту от 19 августа указывалось, что «ввиду всемирно-исторического значения польского фронта» необходимо напрячь все силы, «чтобы окончательно сломить польскую белогвардейщину»127. Приказ РВС Западного фронта № 1847 от 20 августа гласил: «Помните, что Западный фронт есть фронт мировой революции»128. В Белостоке частям РККА пришлось вести бой больше с населением города, чем с польскими войсками, причем во враждебных действиях активное участие принимало также еврейское население129. «При отступлении проявилось недоброжелательное отношение польского крестьянства к советской власти и Красной Армии, были случаи стрельбы. Был поставлен неправильно диагноз теми, кто рассчитывал на польское крестьянство»130.
В связи с отступлением красных войск Дзержинский и сопровождавшие его лица 16 августа возвратились в Белосток. И все же 17 августа, когда польские войска уже вели успешное контрнаступление, Дзержинский оптимистично информировал Ленина о том, что «польские крестьяне безучастно относятся к войне, уклоняются от мобилизации, варшавские рабочие ожидают прихода Красной Армии»131. Иллюзии насчет внутреннего положения в Польше наложили свой отпечаток и на действия РВС. Основываясь на информации Польревкома, РВС принимал решения о наступлении на Варшаву, полагая, что население в массе своей поддержит наступавших. Практика показала обратное – на призывные пункты приходило не только 100 % подлежащих мобилизации в регулярную армию, но и создавались добровольческие отряды.