огда мне приходилось с товарищами говорить о решении ЦК, то я всегда исходил из того положения, что ни в Германии, ни во Франции, ни в Англии мы не стоим настолько непосредственно накануне революции, что если мы захватим Польшу, то встанет Германия и т. д…Оценка международного положения была неверна… Штык будет хорош, если надо будет помочь определенной революции, но для нащупывания положения в той или иной стране у нас имеется другое орудие – марксизм, и для этого нам не надо посылать красноармейцев»152.
На той же IX Всероссийской конференции РКП(б) за саботаж приказов во время польской кампании Сталин подвергся жесткой и унизительной для него критике со стороны Ленина и Троцкого, и 1 сентября его освободили от должности члена РВС фронта. В своей книге «Поход за Вислу» Тухачевский весьма внятно высказался по поводу позиции РВС Юго-Западного фронта: «Революция извне была возможна. Капиталистическая Европа была потрясена до основания, и если бы не наши стратегические ошибки, не наш… проигрыш, то, быть может, польская кампания явилась бы связующим звеном между революцией Октябрьской и революцией западноевропейской»153. Тухачевский не преминул уточнить: «Те усилия, которые были предприняты главным командованием для перегруппировки основной массы Юго-Западного фронта на люблинское направление, к сожалению, в силу целого ряда неожиданных причин успехом не увенчались, и перегруппировка повисла в воздухе»154. Намек на «неожиданные причины» все участники тех событий отлично поняли… Ни тогда, ни позже Сталин и Тухачевский не обсуждали тему «чуда на Висле».
Польша, вновь обретшая свою государственность, имея огромную поддержку Франции, Англии и США, развила в 1920 году поразительную территориальную экспансию. Это и попытки силой решить верхнесилезский вопрос с Германией на западе, и захват 9 октября 1920 года Вильно и Виленщины в нарушение Сувалкского договора от 7 октября 1920 года между Литвой и Польшей, закреплявшего Виленскую область и Вильно за Литвой… Окрыленная своими успехами, используя благосклонное отношение французской администрации в Верхней Силезии, Польша продолжала курс на решение вопроса о государственной принадлежности Верхней Силезии вооруженным путем.
Пилсудский и несколько лет спустя упивался: «Я всегда с удовольствием вспоминаю, как, переводя калейдоскоп в такт бешеного галопа и непрерывно себя контролируя, я каждый раз с наслаждением констатировал, что остаюсь трезвым и хладнокровным военачальником, не теряющим голову от побед и не впадающим в панику от поражений. И когда Варшава очнулась наконец после долгого страха и начала праздновать и торжествовать, я… перераспределил войска по новым армиям, как победитель даруя прощение за хаос и неразбериху, царившие в управлении ими в период неудач и поражений»155. (Кстати, маршальский жезл Пилсудский получил в ноябре 1920 года как глава государства, несмотря на сопротивление сейма, издав приказ: «Звание первого маршала Польши принимаю и утверждаю».)
«Нет никакого сомнения в том, что если бы только мы вырвали из рук польской буржуазии ее буржуазную шляхетскую армию, то революция рабочего класса в Польше стала бы совершившимся фактом. А этот пожар не остался бы ограниченным польскими рамками. Он разнесся бы бурным потоком по всей Западной Европе. Этот опыт революции извне Красная Армия не забудет»156, – резюме Тухачевского, хоть и наполненное большевистской риторикой, выглядит куда достойнее…
В связи с подписанием 12 октября прелиминарного договора упразднялся Польревком157. 14 октября, по-видимому на последнем заседании Польбюро, в Смоленске было решено создать на Западе центр помощи стране в виде представительства в Берлине и сообщалось о переезде бюро в Москву. По предложению Дзержинского «а) решить вопрос о существовании Польбюро при ЦК, б) определить место пребывания Польбюро» Оргбюро ЦК 15 октября постановило: «Польбюро перенести в Москву, оставив прежний состав: Дзержинский, Мархлевский, Кон, Уншлихт, Радек и Прухняк»158. После советского отступления в ЦК высказывались различные мнения, но не прозвучало ни одного официального заявления. Все члены ЦК считали это военным поражением, а не идейно-политическим. События на правом берегу Вислы рассматривались как революционный процесс в настроениях масс.
А надежды советизировать Польшу не покидали советское руководство и в последующие два десятилетия.
Однако в 1920 году экспорт русской революции «захлебнулся» на Висле – у стен Варшавы, а «польские паны», вспоминая «конармейские наши клинки», имели все основания горделиво усмехаться.
Глава 6Фронт без флангов: От Кронштадта до Тамбова
Как всегда, были смешаны чувства,
Таял снег, и Кронштадт палил.
Мы из лавки Дома искусства
на Дворцовую площадь брели.
Эхо выстрелов мятежного Кронштадта сто лет назад доносилось не только до Дворцовой площади Петрограда, оно отзывалось по всей стране. Охваченная крестьянскими восстаниями, пребывающая в разрухе Советская Россия весной 1921 года переживала острейший политико-экономический кризис. Но «вспышка» в Кронштадте представляла собой событие, из ряда вон выходящее даже в то неспокойное время, как и крестьянская война на Тамбовщине. Ибо матросы-балтийцы по праву считались не только «красой и гордостью», но и идеологической опорой Революции, а мощный и затяжной конфликт с крестьянами-тамбовцами, создавшими «государство» в центре страны, стал наглядной иллюстрацией реального отношения аграриев к советской власти и ее экономическим преобразованиям. Именно Тухачевскому суждено было нейтрализовать оба очага народного недовольства.
«Кронштадт всегда был – и в дореволюционное время, и во время революции – особенным городом. Так, в царствование Николая I он был местом ссылки поляков, в эпоху напряженнейшей борьбы с царизмом, когда партия “Народной воли” широко раскинула свою пропаганду, офицерство стоявшего в Кронштадте флота дало целый ряд энергичных и самоотверженных борцов за права и волю народа… В годы реакции и политического затишья морская крепость становится местом религиозного паломничества к известному о. Иоанну Кронштадтскому… Годы 1905—1906-й – одна из ярких боевых страниц в истории Кронштадта, неразрывно своими выступлениями связавшего себя с первой революцией в России. В 1917 г. в нем же, вместе с другими немногими городами, впервые реализуется идея “Советов”… Лозунг “Вся власть Советам” выкидывается Кронштадтом»1. Такое восприятие Кронштадта характерно после Октябрьской революции. Лозунг «Вся власть Советам!» – один из ключевых и в требованиях кронштадтцев в 1921 году. Мощное и грозное эхо социального взрыва, раздавшегося в мятежном городе, услышала вся страна, и его не смогли до конца заглушить ни репрессии, ни пропаганда. Восстание стало «последним отзвуком революции»2. Михаилу Тухачевскому (в ноябре 1920-го в Белоруссии руководившего разгромом банд Булак-Балаховича) выпала роль заглушить этот отзвук канонадой.
События в Кронштадте нерасторжимо связаны с обстановкой в России в целом. В начале 1921 года она резко обострилась. Значительная часть крестьянства и рабочих, еще поддерживая советскую власть, уже открыто выражала протест против политической монополии большевиков. Возмущение вызывал произвол, творимый под лозунгом утверждения диктатуры пролетариата, а на деле – диктатуры партии. Все более напряженной становилась ситуация в городах. Не хватало продовольствия, многие заводы и фабрики закрывались из-за нехватки топлива и сырья, рабочие оказывались на улице. Особенно тяжелое положение сложилось в крупных промышленных центрах, прежде всего в Москве и Петрограде. Власти сократили нормы выдачи хлеба, отменили некоторые продовольственные пайки, возникла угроза голода. В то же время заградительные отряды отбирали продовольствие, ввозившееся в город из деревень частными лицами. 11 февраля 1921 года было объявлено о закрытии до 1 марта 93 петроградских предприятий. Среди них такие гиганты, как Путиловский и Сестрорецкий заводы, завод «Треугольник» и другие. Без работы осталось около 27 тыс. человек. В докладе особоуполномоченного ВЧК Я.С. Агранова дается анализ развития событий: «Контрреволюционное восстание гарнизона и рабочих Кронштадта (1–7 марта) явилось непосредственным логическим развитием волнений и забастовок на некоторых заводах и фабриках Петербурга, вспыхнувших в 20-х числах февраля (1921 г.). Сосредоточение в Петербургских промышленных предприятиях значительного количества рабочих, мобилизованных в порядке трудовой повинности, и последовавшее затем в начале февраля (1921 г.) из-за топливного кризиса внезапное закрытие большинства только что пущенных в ход предприятий вызвали недовольство и раздражение в кругах наиболее отсталых петербургских рабочих. Трудмобилизованные привнесли с собой из деревни в рабочую среду разлагающие настроения мелких собственников, взбешенных системой разверстки, запрещением свободной торговли и действиями заградительных отрядов»3.
Утром 24 февраля на Васильевском острове собралась толпа, насчитывавшая до 2 500 человек. Не полагаясь на красноармейцев, власти направили для ее разгона красных курсантов. Толпу рассеяли. Глухой ропот не смолк. Рабочие Петрограда выдвинули требования: «Дать дорогу беспартийным, вернуть Советам, задавленным железною лапой коммунистов, их подлинную власть, дать возможность крестьянину на обрабатываемом им участке земли быть не призрачным, а действительным хозяином плодов своего деревенского труда, снять заградительные отряды и получить свободный доступ к излишкам деревенского хозяйства»4. Экстренное заседание бюро Петроградского комитета РКП(б) квалифицировало волнения на заводах и фабриках города как мятеж. На следующий день в городе ввели военное положение. 27 февраля открылось расширенное заседание пленума Петроградского Совета, в работе которого принял участие прибывший из Москвы председатель ВЦИК М.И. Калинин. А комиссар Балтфлота Н.Н. Кузьмин обратил внимание собравшихся на волнения в матросской среде. 28 февраля состоялось заседание Политбюро ЦК РКП(б), на котором первоочередной задачей было признано подавление политической оппозиции. По уже сложившейся с 1917 года традиции, главным инструментом «политического» воздействия стала ЧК. Начались аресты представителей меньшевиков и эсеров, просто неблагонадежных лиц: