6, – констатировала Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40-х и начала 50-х годов.
9 мая 1937 года Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с письмом о подтверждении новых назначений. 10 мая Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: «Утвердить: Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза товарища Егорова А.И. […] Командующим Приволжским военным округом – Маршала Советского Союза товарища Тухачевского М.Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны»6.
Симптоматично назначение на должность первого замнаркома обороны – вместо Тухачевского – маршала Егорова. Именно он в свое время безоговорочно поддержал решения Сталина и Ворошилова саботировать приказы Тухачевского о штурме Варшавы и наступать на Львов. 11 мая Тухачевского официально сняли с должности заместителя наркома и отправили в Куйбышев – командовать войсками Приволжского военного округа.
Путь в Куйбышев лежал через Пензу, и на вокзале его встречал начальник гарнизона, однако маршал из вагона не вышел, рапорта не принял, «отложив до приезда в Пензу»7. (Через несколько дней Тухачевский снова, в том же вагоне, но уже под арестом, возвращался в Москву.) В Куйбышев Тухачевский прибыл 16 мая. Его появление запомнилось генерал-лейтенанту П.А. Ермолину, бывшему в то время начальником штаба одного из корпусов в Приволжском округе, знакомому с Тухачевским по военной академии в Москве. Вскоре после приезда в Куйбышев маршал отправился на окружную партконференцию. Ермолин вспоминал:
«Пронесся слух: в округ прибывает новый командующий войсками М.Н. Тухачевский, а П.Е. Дыбенко отправляется в Ленинград. Это казалось странным, маловероятным. Положение Приволжского военного округа было отнюдь не таким значительным, чтобы ставить во главе его заместителя наркома, прославленного маршала. Но вместе с тем многие командиры выражали удовлетворение. Служить под началом М.Н. Тухачевского было приятно.
На вечернем заседании конференции Михаил Николаевич появился в президиуме… Его встретили аплодисментами. Однако в зале чувствовалась какая-то настороженность. Кто-то даже выкрикнул: “Пусть объяснит, почему сняли с замнаркома!” Во время перерыва Тухачевский подошел ко мне. Спросил, где служу, давно ли ушел из академии. Непривычно кротко улыбнулся: “Рад, что будем работать вместе. Все-таки старые знакомые…” Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на скатерти.
Мне доводилось наблюдать Тухачевского в различных обстоятельствах. В том числе и в горькие дни варшавского отступления. Но таким я не видел его никогда. На следующее утро он опять сидел в президиуме партконференции, а на вечернем заседании должен был выступить с речью. Мы с нетерпением и интересом ждали этой речи. Но так и не дождались ее. Тухачевский больше не появился»8.
М.Н. Тухачевский был арестован 22 мая 1937 года. В тот же день арестован председатель Центрального совета Осоавиахима Р.П. Эйдеман, 30 мая – командующий Киевским военным округом И.Э. Якир, 29-го – командующий Белорусским военным округом И.П. Уборевич.
На Лубянке шла активная работа. Арестованные раньше Тухачевского военачальники уже давали признательные, «разоблачающие» показания.
Протокол допроса А.И. Корка от 16 мая 1937 года:
«В суждениях Тухачевского совершенно ясно сквозило его стремление прийти в конечном счете, через голову всех, к единоличной диктатуре…
…Тухачевский… говорил мне: “Наша русская революция прошла уже через свою точку зенита. Сейчас идет скат, который, кстати сказать, давно уже обозначился. Либо мы – военные будем оружием в руках у сталинской группы, оставаясь у нее на службе на тех ролях, какие нам отведут, либо власть безраздельно перейдет в наши руки”.
…В качестве отправной даты надо взять здесь 1925-26 г.г., когда Тухачевский был в Берлине и завязал там сношения с командованием рейхсвера… Спустя два года после того, как Тухачевский был в Берлине, я был направлен в Германию, а в мае 1928 года в качестве военного атташе сдал Тухачевскому командование Ленинградским округом.
Перед моим отъездом при сдаче округа Тухачевский говорил мне: “Ты прощупай немцев в отношении меня и каковы их настроения в отношении нас”…
Докладная записка секретаря ЦК ВКП(б) [И.В. Сталина] членам и кандидатам ЦК ВКП(б) с предложением об исключении Я.Э. Рудзутака и М.Н. Тухачевского из партии.
24 мая 1937. [РГАСПИ]
Бломберг передал Тухачевскому, что в Германии складывается сейчас такая ситуация, которая должна обеспечить национал-социалистам, во главе с Гитлером, приход к власти»9.
Вернер фон Бломберг, Главнокомандующий вермахтом, а до прихода Гитлера к власти – рейхсвером (курировавший все советско-немецкие военные связи, бывавший в России, о чем подробно говорилось в главе 7), действительно мог передать Тухачевскому информацию о приходе нацистов к власти. Ее можно было почерпнуть даже из немецких газет. Характерно, что Тухачевскому и остальным участникам процесса вменялось в вину то, что являлось их обязанностью на протяжении нескольких лет: контакты с немецкими вооруженными силами – рейхсвером.
В день, когда арестованного Тухачевского привезли в Москву, 24 мая 1937 года, Политбюро ЦК ВКП(б) поставило на голосование членов и кандидатов в члены ЦК «Предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел»10. Основания для исключения – полученные ЦК ВКП(б) «данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-право-заговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии»11. Это произошло не только до суда, но и до начала следствия. Разумеется, соответствующее постановление – об исключении из партии – уже 25–26 мая 1937 года «опросом членов ЦК и кандидатов в члены ЦК» оформлено и подписано И.В. Сталиным12.
Сталин лично занимался вопросами следствия по делу о «военном заговоре». Получал протоколы допросов арестованных и почти ежедневно принимал Н.П. Ежова, а 21 и 28 мая 1937 года и его заместителя М.П. Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения.
О методах работы с Тухачевским свидетельствуют данные графологического анализа:
«В результате почерковедческого исследования представленных рукописных текстов и сравнительного анализа их с образцами почерка рукописных текстов 1917 и 1919 г.г., представленных на 4-х листах, установлено следующее:
…При анализе почерка, которым исполнены исследуемые рукописные тексты “Заявлений”, “Показаний” Тухачевского М.Н., в каждом из исследуемых документов наблюдаются:
– тупые начала и окончания движений, извилистость и угловатость штрихов (большая, чем в свободных образцах, несмотря на преобладающую угловатую форму движений); наличие неоправданных остановок и неестественных связей, то есть признаки, свидетельствующие о замедленности движений или – нарушении координации движений.
Кроме того, в почерке исследуемых рукописных текстов наблюдаются нарушения координации движений 2-й группы, к которым относятся:
– различные размеры рядом расположенных букв;
– отклонения букв и слов от вертикали влево и вправо;
– неравномерные расстояния между словами – от малого до среднего;
– неустойчивая форма линии строк – извилистая;
– при вариационном направлении линии строк: горизонтальном, нисходящем книзу, восходящем вверх;
– различные расстояния между словами – от малого до большого.
Указанные выявленные признаки в совокупности свидетельствуют о необычном выполнении исследуемых рукописных текстов, которое может быть связано:
– либо с необычными условиями выполнения – выполнение рукописных текстов непривычным пишущим прибором, в неудобной позе, на непривычной подложке и т. и.;
– либо с необычным состоянием исполнителя рукописных текстов – состояние сильного душевного волнения, опьянения, под воздействием лекарственных препаратов и т. п.»13
Первый документ на Лубянке Тухачевский подписал 26 мая. В нем еще звучит скрытая ирония. Заявление заместителю начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД Ушакову:
Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путна и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня.
Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора.
Тухачевский. 26.05.3714
Ему представили не одну такую «пару». Уже в 1957-м, в ходе проверки дел по обвинению Тухачевского, Якира и других, были обнаружены заявления арестованных, из которых видно, что подписанные ими показания – вымышлены, подсказаны им или получены путем шантажа. Так, в записке Ушакову Фельдман 31 мая 1937 года писал: «Начало и концовку заявления я писал по собственному усмотрению. Уверен, что Вы меня вызовете к себе и лично укажете, переписать недолго»15.
Постановление Пленума ЦК ВКП(б) об исключении из партии Я.Э. Рудзутака и М.Н. Тухачевского.
25–26 мая 1937. [РГАСПИ]
Уже «обработанные» следователями военные подписывали любую ахинею и, как закодированные, повторяли на допросах требуемые формулировки. Трудно представить, чтобы находящийся в здравом рассудке человек облекал мысли в подобную форму. Эти агрессивно-косноязычные клише предписаны правилами игры.
Вечером 26 мая Тухачевский написал Ежову заявление:
Народному комиссару внутренних дел Н.Н. Ежову