«В армии сидели… люди, связанные между собой едиными контрреволюционными целями и задачами… Сила нашей партии, нашего великого народа, рабочего класса так велики, что эта сволочь только между собой болтала, разговаривала… шушукалась и готовилась к чему-то, не смея по-настоящему двинуться. Она двинулась один раз, в 1934 году, 1 декабря они убили… т. Кирова… Они бросили пробный шар, они думали на этом прощупать силу сопротивляемости партии и силу ненависти народа к себе»50, – Ворошилов, предваряя выступление Сталина, не пожалел красок.
Обычно лаконичный вождь на Военном совете выступил на редкость развернуто: «Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили. Это агентура, руководящее ядро военно-политического заговора в СССР, состоящее из 10 патентованных шпиков и 3 патентованных подстрекателей шпионов. Это агентура германского рейхсвера. Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка»51.
Слово вождя – императив, руководство к действию. И кто будет обращать внимание на мелочи, например, на то, что Сталин упрямо называет гитлеровские вооруженные силы – вермахт – рейхсвером? Между тем оговорка симптоматична: «заговорщики» контактировали именно с рейхсвером, при президенте Гинденбурге, до прихода Гитлера к власти – выполняя стратегические военные задачи Советского Союза. Они же настаивали на сворачивании контактов с Германией после 1933 года. Сталин сознательно подменял понятия.
С Тухачевским у следствия то и дело возникали проблемы. Он «всполохами» пытался говорить правду, а не выбитый на допросах текст. Иногда обвинители оказывались неготовыми к его импровизациям. Но чаще «возвращали» подсудимого к сценарию:
«Подсудимый Тухачевский: Со времени гражданской войны я считал своим долгом работать на пользу советского государства, был верным членом партии, но у меня были определенные, я бы не сказал политические колебания, а колебания личного, персонального порядка, связанные с моим служебным положением… Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА… отстаивал максимальное капиталовложение в дело военной промышленности и т. д. Так что я на правых позициях не стоял. И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию, развитие ее частей…
Председатель: Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года? А ваша шпионская деятельность – ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше.
Подсудимый Тухачевский: Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской. Я сообщил фон Цюллеру данные… о дислокации войск в пограничных округах… Книжку – дислокацию войск за границей можно купить в магазине…
Председатель: Я хочу выяснить, все о Вашей антисоветской контр-революционной деятельности. Еще в 1925 г. Вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской и германской разведок. Ведь Вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки.
Подсудимый Тухачевский: Совершенно правильно. Я повторяю – не хочу смягчать свои показания. Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения. У нас был один общий противник – Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамс. С генералом Адамс мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоминался опыт 1920 года, говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши.
Я опять повторяю, что это можно квалифицировать и должно квалифицировать как шпионскую деятельность.
Председательствующий товарищ Ульрих: Ваше заявление о том, что у Вас был один противник – Польша, опровергается Вашим же заявлением о том, что Вы одновременно были связаны с германскими офицерами и с польским офицером-шпионом Домбалем.
Подсудимый Тухачевский: Я не знал, что Домбаль – польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК Польской компартии. О шпионской деятельности я не знал…»52
На подобные реплики даже не обращали внимания. Томаш Домбаль, польский коммунист, активно приветствовавший вступление Красной армии в Варшаву, был арестован 29 декабря 1936 года ГУГБ НКВД СССР как член «шпионско-диверсионной и террористической организации “Польска организация войскова” и резидент 2 отдела Польглавштаба». На момент ареста он – академик АН БССР, заведующий кафедрой социально-экономических наук Московского института механизации и электрификации им. Молотова, доктор экономических наук63. На допросе 31 января 1937 года Домбаль сообщил, что, работая на «Польску организацию войскову» (ПОВ), отправлял в Польшу «ряд сообщений о состоянии вооружений и строительстве Красной Армии», материалы для которых «черпал в процессе общения с высшим руководящим составом РККА», в частности с Тухачевским, – «о его опытах с танками и лекциях в Военной Академии по этому поводу»54. Но продолжим следить за ходом следствия:
«Председатель: Какие цели Вы преследовали, информируя германских офицеров о мероприятиях Красной Армии?
Тухачевский: Это вытекало из наших разговоров о совместных задачах по поражению Польши. До прихода Гитлера к власти у нас были тесные отношения с Германским генеральным штабом…
Председатель: Как организован был центр военной организации, по чьей директиве и какие задачи этот центр ставил?
Тухачевский: Центр составился, развиваясь, неодновременно. В центр входили помимо меня – Гамарник, Каменев С.С., Уборевич, Якир, Фельдман, Эйдеман, затем Примаков и Корк. Центр не выбирался, но названная группа наиболее часто встречалась.
Председатель: С какого года принимал участие в этом центре Гамарник?
Тухачевский: С 1934 г.
Вопрос: Чем Вы объясняете, что в Ваших показаниях фамилия Гамарника сначала не упоминалась?
Тухачевский: Я сначала не все показывал следствию, о чем я сказал. В дальнейшем я показывал все…
Председатель: Какие были взаимоотношения внутри центра между Вами и Гамарником? Вы считались руководителем?
Тухачевский: Я был по западным делам, Гамарник по восточным.
Председатель: Значит, Вы были руководителем организации по западному театру военных действий. Но кто чей признавал авторитет? Вы Гамарника или Гамарник Ваш?
Тухачевский: Я бы сказал, что здесь было как бы двоецентрие.
Председатель: Вы считаете себя руководителем центра? Это проходит красной нитью по всем показаниям.
Тухачевский: Гамарник вступил в центр позже, но авторитет его был выше, чем у меня»55.
А в другой реальности, по-своему не менее запредельной, в то же время продолжалось заседание Военного совета.
3 июня:
«Буденный: Тухачевского вот я как знаю. В операциях под Ростовом, уже после потрясения Деникина, мы с Климент Ефремовичем видели, что неправильно используют 1-ю конную армию. Подняли скандал, что конармия, которая расколола фронт Деникина, здесь на Батайских болотах гибнет. Подняли скандал против Шорина командующего. Вместо Шорина приехал Тухачевский. Отсюда я и знаю Тухачевского.
…Тухачевский дает директиву окружить Деникина в Ейске, как будто Деникин сидит со своим войском в Ейске. Для этого бросают конармию через Богаевскую. Мы не подчинились этой директиве…
Деникин отступает, бежит. Таким образом, меня и К.Е. нужно было расстрелять за то, что мы не выполнили приказа командующего фронтом, разбили противника не согласно его приказа в Ейском округе, а разбили его там, где нужно. Но противник разбит, а раз противник разбит, то победителей не судят.
При чем тут Тухачевский? Тухачевский приписывает это себе, что он приехал на Северо-Кавказский фронт и разгромил противника.
Знали ли, что этот человек даже не был в состоянии написать приказа, который бы разгромил противника? Знали.
После этого Тухачевский назначается командующим Западного фронта против поляков…»56
Буденный выложил главный козырь – польскую кампанию. Он не только мстил за собственное поражение, но и выслуживался перед Сталиным, безусловно помнившим позорное изгнание за «непослушание» из РВС Западного фронта и жесткие замечания Ленина в свой адрес.
Буденный продолжает:
«Тухачевский назначается командующим Западным фронтом, проваливает всю Советско-польскую компанию. Так?
(Голоса: Правильно.)
За это нужно было повесить человека по меньшей мере. (Оживление в зале.) Ну, конечно.
(Голоса: Правильно.)
Нет, Тухачевский у нас начинает прогрессировать: пишет книжку: “Поход на Вислу” и этим самым маскирует свои подлые дела. Причем сознательно делает эти дела. А почему сознательно? Что такое Тухачевский? Он пришел из плена делать социальную революцию к нам, попадает в Ленинград, там в Смольном как раз формировали красногвардейские отряды. Он явился и предложил Ленину: “Я хочу участвовать в революции, хотя я офицер Семеновского полка”. Тогда, как он говорил, была наложена резолюция: зачислить в Красную Гвардию, чтобы он там участвовал.