И приеха наперёд князя боярин Таврило Юрьевич, назаутрие князь приеха к городу, и вси людие сретоша князя съ кресты, с радостию великою, и бысть радость велика во Тфери.
Се же чюдо бысть, како заступи Бог князя Михаила, идуща из Орды, от многых супостат татар: прииде бо близ къ Москве, а не бяше ему вести, яко на Москве рать татарская, и обретеся некий попин, тот проводил бяше князя на путь мирен.
Татарове же и князь Андреи слышаша приезд княжь Михаилов, не поидоша ратью къ Тфери, но поступиша на Волок, и тамо то же зло съдеяша, Волок взяша, а люди из лесов изведоша, и поидоша пакы къ Переяславлю, и поидоша въ свояси, много зла сътворше христианом» (22, 82).
(Напомним, что деление на абзацы произведено нами для удобства читателей и в соответствии со смысловыми блоками летописного текста. В Симеоновской летописи весь рассказ о событиях 1293 года даётся сплошным массивом).
Начнём наш комментарий с предпоследнего абзаца древнерусского текста — об избавлении Твери от разгрома татарами Дюденевой рати. «Татарове же и князь Андреи слышаша приезд княжь Михаилов, не поидоша ратью къ Тфери» (22, 83)... Тверской летописец, работавший над текстом общерусского свода в начале XV века, то есть в ту пору, когда князь Михаил Ярославич уже стал героем тверской истории и почитался как местночтимый святой, конечно, должен был особенно тщательно прописать такую «скользкую» тему, как участие князя в событиях Дюденевой рати. Здесь князь представлен как Божий избранник и будущий святой. Небесные силы хранят его и встают на пути его врагов. Однако рассматривая ситуацию скептическим взглядом историка, трудно поверить, что приезд Михаила в Тверь сам по себе мог заставить татар уйти восвояси. Более вероятно, что 22-летний князь привёз от Ногая нечто существенное — золотую пайцзу или отряд сопровождения.
Существует предположение о том, что Михаил Тверской, предвидя враждебные действия со стороны Андрея Городецкого и его татар, заранее отправился в Орду «чтобы защитить своё княжество» (72, 78). Там Михаил выпросил у хана Тохты ярлык на своё имя, предъявив ярлык своего отца Ярослава Ярославича Тверского. Этот ярлык он и показал Дюденю, чем спас Тверь от погрома. Эта версия весьма привлекательна для апологии князя Михаила Ярославича. Однако едва ли можно допустить, что Михаил много лет правил своим княжеством, не имея ярлыка от правящего хана Тохты...
Для правильного понимания ситуации требуется некоторая широта исторического кругозора. Проще говоря, следует посмотреть на события, происходившие вокруг Руси. В то время как татары Дюденя опустошали русские земли, в степях назревало сражение между давними врагами и соперниками — ханом Тохтой и эмиром Ногаем. Тучи войны сгущались. Но они могли и развеяться, так и не разразившись грозой. Князь Михаил Тверской возвращался из орды Ногая и имел от него как минимум ярлык на тверское княжение. В этой ситуации война с Михаилом означала бы для ханского брата Дюденя и его русских соратников прямое неповиновение ярлыку Ногая, а стало быть, и самому эмиру. А между тем в назревшей степной войне Ногай мог оказаться и победителем. В этом случае он поспешил бы свергнуть Тохту и взойти на золотой трон в Сарае или же возвести на этот трон в качестве своего порученца брата Тохты Дюденя.
Поразмыслив на эту тему, Дюдень предпочёл не обострять отношения с Ногаем и его русскими вассалами.
В итоге татары обошли Тверь стороной. Не доходя до города около 40 вёрст, они свернули с Волги на Шошу и пошли на Волок — недавнее приобретение князя Дмитрия Переяславского. Там ещё не успели остыть походные костры опального князя, погоня за которым и составляла главный охотничий интерес всей экспедиции. Не забудем, что если русские князья искали в этой войне прежде всего верховной власти, то степняки видели в ней главным образом охоту на людей — самую увлекательную из всех видов охоты...
Разграбив владения Дмитрия на Волоке, татары готовы были гнаться за ним и далее — через новгородские земли. Однако встревоженные новгородцы выслали к степнякам посольство с богатыми дарами. Свою долю даров и обещаний получил, вероятно, и князь Андрей «со товарищи». В результате Дюдень приказал своим всадникам разворачиваться и тем же путём уходить из русских земель обратно в степи.
Можно было ожидать, что князь Дмитрий — как это было во время первой рати с Андреем в 1281 году — поспешит к своему покровителю Ногаю. Но беглец по каким-то соображениям избрал другой маршрут. Из Волока — вероятно, через Ржев и Торопец — он ушёл в недосягаемый для татар Псков...
Подобно свободолюбивой Швейцарии, Псков в те времена был столицей всех изгнанников и мятежников. Он с равным великодушием принимал и спасавшихся от татар русских князей, и литовских заговорщиков, один из которых (Довмонт) даже стал псковским князем и местным героем.
Псковичи представляли особый тип русских людей. Привычка жить на самом краю православного мира укрепила их веру и закалила их мужество. Эти смелые люди не боялись никого, кроме Бога. И даже угроза отлучения от церкви — но не от Бога (митрополичий интердикт!) — не могла заставить их отступить.
Псковские летописи, написанные с подкупающей простотой, служат украшением древнерусской словесности, а сам этот город — украшением России.
Упустив князя Дмитрия, татары на Волоке захватили иную добычу — толпы беженцев из Переяславского княжества. С этой добычей они тем же зимним путём — по Шоше, Волге и Нерли Волжской — вернулись в Переяславль. Трудно представить себе, сколько замёрзших или зарубленных татарами людей осталось лежать на этой страшной дороге...
Впрочем, татары не для того брали пленных, чтобы принести их в жертву русской зиме. Вероятно, они оставили добычу первой части похода в Переяславле. Город был по-прежнему пуст. Не задерживаясь более на Руси, степняки двинулись в обратный путь. Увлекательное приключение закончилось. Кочевников терпеливо ждали их неторопливые овцы и скрипучие кибитки под широким небом степей...
Осмысление бессмыслицы...
Придя на великое княжение Владимирское в 1294 году, Андрей Городецкий до самой своей кончины в 1304 году сохранял за собой эту позицию. Конечно, забот у великого князя хватало. И всё же только теперь у Андрея появились свободное время и потребность осмыслить происшедшее. Позади — 13 лет непрерывной борьбы, горы трупов и могила брата. Чего ради он вёл эту смертельную игру? Стоила ли достигнутая цель затраченных усилий?
Не знаем, что отвечал Андрей на эти вопросы, которые должны были возникнуть и в самой незатейливой голове. Но, к сожалению, русские князья той эпохи не имели привычки к теоретическому обоснованию своих действий. Что же касается историков, то их прежде всего интересует вопрос о том, можно ли в бесконечной и кровавой усобице сыновей Александра Невского усмотреть какой-то исторический смысл, какое-то движение к общезначимой цели. На этот вопрос историки отвечают по-разному. Одни (Дж. Феннел) полагают, что всё это соперничество «выглядело как огромная семейная ссора из-за власти и земель без малейших признаков стремления к общему благу» (137, 190). Со смертью Андрея Александровича «пришёл конец эры, по-видимому, крайней, свинцово-мрачной безнадёжности и бесцельности, когда правители как будто утратили всякие ориентиры» (137, 208). Другие (С. М. Соловьёв) поднимают всех участников усобицы на уровень строителей единого Русского государства и предлагают не искать различий в их нравственности. «Благословим лучше всех участников в этой великой борьбе, всех — победителей и побеждённых в благодарность за то, что пользуемся плодами их борьбы, плодами их трудов и бедствий» (123, 231). Третьи (А. Е. Пресняков) считали, что борьба Дмитрия и Андрея Александровичей лишена исторической перспективы и «свидетельствует о глубоком упадке великокняжеской власти, о потере ею значения существенного и необходимого политического центра каких-либо общих интересов северной Руси» (102, 81).
Глава 8МИРОТВОРЕЦ
О делах нужно судить,
принимая во внимание обстоятельства.
Нельзя не согласиться с суждением великого историка. Но именно обстоятельства, при которых наш герой князь Михаил Тверской принимал те или иные решения, остаются практически неизвестными. Такова «источниковая база» самого тёмного периода русской истории — второй половины XIII столетия. Нам остаётся только следовать презумпции невиновности и толковать поступки нашего героя в лучшую сторону. Трагический и вместе героический финал его жизни даёт нам веские основания для такого подхода. Однако долг историка заставляет нас периодически напоминать читателю о возможности другой мотивации его поступков. Мы с огромным уважением относимся к нашему герою. Но мы не имеем права превращать его биографию в акафист.
Как известно, «всему своё время, и время всякой вещи под небом» (Еккл. 3: 1), «время войне, и время миру» (Еккл. 3: 8). Соскучившись миром, люди начинают войну. Устав от власти одного правителя, подданные начинают мятеж, чтобы заменить его на другого. «Но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого» (91, 5).
Муравейник
Восстановление общественного порядка после тяжких потрясений напоминает работу муравьёв в разрушенном муравейнике. Но общество людей всё же более высокая форма объединения живых существ, нежели муравейник или стая волков. Среди людей война и смена власти требуют хотя бы простейшего смысла и, так сказать, «теоретического обоснования». Придворные книжники должны были позаботиться о будущей репутации своих покровителей. Но и они хранят глубокое молчание...
Грозный размах Дюденевой рати затмевает тот очевидный факт, что с формальной точки зрения это было лишь обычное военное сопровождение, которое хан давал любому русскому князю, получившему в Орде ярлык на великое княжение Владимирс