Логика событий достаточно ясна. Наделённый большими полномочиями ханский посол Олекса (Алексей?) Неврюй — вероятно, родственник того Неврюя, который командовал разорившей Русь татарской ратью в 1252 году — привёз русским князьям какие-то распоряжения от хана Тохты. Эти распоряжения относились ко всему княжескому сообществу. Поэтому для их объявления был созван княжеский съезд во Владимире — номинальной столице Северо-Восточной Руси. Туда же прибыл и посол Олекса Неврюй.
Гостеприимным хозяином по самому своему положению должен был выступить великий князь Владимирский Андрей Александрович. Он же, вероятно, готовил и постановления, и «сценарий» съезда...
Княжеские съезды («снемы») известны уже в домонгольской Руси. Они созывались для обсуждения вопросов, затрагивающих интересы всего княжеского сообщества. Однако решения съездов не носили обязательного характера и порой нарушались самими их участниками. В условиях политической самостоятельности основных княжеств отсутствовал механизм принуждения к выполнению взятых обязательств. Таким образом, съезд был для князей скорее возможностью обменяться мнениями, нежели законодательным органом.
В период ордынского господства княжеские съезды получили новое значение. На этом собрании ханский посол мог выступать в роли судьи, разбиравшего княжеские споры. Но главная его функция состояла в том, что он доводил до сведения всего княжеского сообщества распоряжения своего владыки. В основном эти императивы касались платежей и поставок. Понятно, что само по себе распоряжение хана не подлежало обсуждению. Однако практическую сторону дела (доля каждого князя в общей повинности, промежуточные сроки исполнения, условия доставки и т. д.), а также пограничные споры князья могли обсуждать в кулуарах, «в своём кругу». Здесь-то и возникали острые противоречия. Что касается посла, то он едва ли присутствовал на этих мелочных дебатах. Исполнив свою миссию, он отправлялся восвояси, прихватывая по пути всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность...
После Дюденевой рати князья, словно устыдившись бедствий, которые навлекла на Русь их непримиримая вражда, вновь обращаются к такому инструменту мирного решения спорных вопросов, как княжеский съезд. Орда, издавна привыкшая решать свои проблемы на съездах знати (курултаях), одобрила возврат к древней традиции. Но эгоизм князей и их взаимная ненависть гасили любую разумную инициативу.
Учитывая ту враждебность, которая накопилась в отношениях между потомками Всеволода Большое Гнездо, можно полагать, что только присутствие ордынского посла сделало возможной саму эту встречу. Без Неврюя князья просто отказались бы явиться на съезд, ограничившись присылкой своих бояр. Только присутствие ханского посла и сопровождавшей его «рати» давало съехавшимся во Владимир князьям гарантии безопасности. Согласно Никоновской летописи, князья жаловались послу на свои «обиды»: «Комуждо князю свою обиду пред послом глаголющу» (17, 171). Однако эта подробность может иметь литературное происхождение и относиться к творчеству создателей Никоновской летописи (1530-е годы).
Началось обсуждение условий исполнения ханского повеления. Здесь эмоции князей хлестнули через край. Был момент, когда все схватились за оружие. И только грозный окрик присутствовавшего на съезде владимирского епископа Симеона заставил князей охладить воинственный пыл (17, 171). По самому острому вопросу — территориальному — был найден какой-то компромисс. «И поделившеся княжением и разъехашася кождо въ свояси» (22, 83). Полагают, что решения владимирского съезда сводились к трём пунктам. Князья «проногаевской» группировки (Михаил Тверской, Даниил Московский и Иван Переяславский) перешли на сторону Тохты, за что и получили подтверждение ханом своих прав на самостоятельный сбор дани, предоставленных им Ногаем (59, 28). Андрей Городецкий в качестве великого князя Владимирского получал новгородский стол. Хан Тохта признал права Ивана Переяславского на отчинное княжество (59, 27).
На владимирском съезде ещё раз проявился расклад сил и союзнических отношений среди князей первого ряда. В сущности, со времён Дюденевой рати мало что изменилось. Исход борьбы двух степных гигантов ещё неясен. Соответственно и «смена вех» идёт с большой осторожностью. Князья «проногаевской» коалиции (Михаил Тверской, Даниил Московский, Иван Переяславский), усомнившись в заинтересованности своего патрона, начинают искать сближения с ханом Тохтой. В стане же Андрея Городецкого заметна некоторая растерянность. Его адепты Фёдор Ярославский и Константин Ростовский не получают желанных призов. Их прежний уклончивый союзник Дмитрий Борисович Ростовский ушёл в лучший мир вскоре после Дюденевой рати, оставив трёх сыновей, которые по молодости лет ещё не успели обзавестись врагами и друзьями.
Михаил Тверской и Даниил Московский протянули руку дружбы юному Ивану Переяславскому — единственному наследнику великого князя Дмитрия Александровича. И тот с охотой принял протянутые руки. Главной страстью этого отмеченного гамлетовской судьбой юноши была ненависть к дяде, виновному в гибели отца. Однако скромные возможности разорённого татарами княжества не позволяли Ивану в одиночку начать войну с великим князем. Он искал союзников и, кажется, готов был откликнуться на зов хоть самого дьявола, если бы тот вздумал ополчиться против Андрея Городецкого.
Но прежде чем начать дело мести, Иван решил заручиться поддержкой или хотя бы нейтралитетом Орды. С этой целью он в 1298 году отправился в степь, поручив Михаилу Тверскому следить за тем, чтобы Андрей Городецкий в его отсутствие не захватил Переяславль. Именно Переяславль и был яблоком раздора для князей.
История этого княжества позволяла определять его принадлежность двумя взаимоисключающими рассуждениями. Согласно первому, Переяславль всегда был частью великого княжения Владимирского и прежние князья Переяславские (Ярослав Всеволодович, Ярослав Ярославич, Александр Ярославич Невский, Дмитрий Александрович Переяславский) владели им в качестве великих князей Владимирских. При таком подходе Иван Дмитриевич должен был безропотно отдать Переяславль дяде (Андрею Городецкому) и отправиться в какой-нибудь дальний угол великого княжества Владимирского в качестве наместника Андрея. Согласно второму суждению, Переяславское княжество уже давно (во всяком случае — при Дмитрии Переяславском) превратилось в вотчинное княжение местной династии, а Иван Дмитриевич как единственный наследник своего отца имел все права на местный стол. Понятно, что Иван придерживался второй теории и готов был сражаться за свои наследственные права.
Вопрос о статусе Переяславля приобретал особую остроту в связи с преклонным возрастом Андрея Городецкого и его желанием обеспечить будущность сыну Михаилу. Князь хорошо понимал, что после его кончины вспыхнет война между его сыном и Даниилом Московским — младшим из сыновей Александра Невского. В этой ситуации обладание Переяславлем фактически предрешало судьбу великого княжения Владимирского.
Встреча близ Юрьева
Андрей Городецкий не стал ждать, пока его враги объединятся и соберутся с силами, и первым начал новый виток усобицы. Решения владимирского съезда или же не устраивали его, или же не выполнялись участниками московско-тверской коалиции. Ордынское вмешательство в ближайшее время не ожидалось по причине большой войны Тохты с Ногаем. Теперь на Руси всё решали военная сила и хитрость самих князей.
«Того же лета (6805/1297) князь великии Андреи събрав рати многы и хоте ити на Переяславль, такоже и къ Москве и ко Тфери, и не даша ему князь Данило Московский да брат его князь Михаиле Тферскыи, събраша бо противу рати многы князь Михаиле и Данила, и пришедше сташа близ Юрьева (Польского. — Н. Б.) на полчищи (место битвы. — Н. Б.), и тако не даша ити князю Андрею на Переяславль; бяше бо князь Иван Дмитреевичь, ида в Орду, приказал блюсти свою отчину Переяславль князю Михаилу Тферскому. И туто за мало не бысть бою промежи ими, и взяша мир, и поидоша въ свояси» (22, 83—84).
Прежде всего, отметим некоторую неопределённость выражения «приказал блюсти свою отчину Переяславль». Судя по всему, эта формула позаимствована из духовной грамоты князя Ивана Дмитриевича, которую он написал, отправляясь в Орду. Там, в духовной, смысл этой формулы раскрывался подробно. Известно, что княжеские духовные грамоты неоднократно переписывались и всякий раз заверялись многочисленными свидетелями. Это были документы публичные, известные всякому заинтересованному лицу. Соответственно и временная (на период пребывания князя Ивана в Орде) передача управления Переяславским княжеством Михаилу Тверскому стала актом общеизвестным.
В летописи рассказ о «стоянии близ Юрьева» помещён после известия о владимирском съезде. Однако отсутствие в обоих известиях точных дат позволяет предположить, что сначала была война, а уж потом — примирительный княжеский съезд во Владимире. Такой порядок событий выглядит более естественным. Но как бы там ни было, роль «блюстителя» в отражении похода Андрея Городецкого на Переяславль, по-видимому, сыграл всё же не Михаил Тверской (которому поручил это, отправляясь в Орду, Иван Переяславский), а Даниил Московский. На это указал и летописец, поставив имя Даниила впереди имени Михаила Тверского. За это же говорят и простые наблюдения над картой. Действительно, расстояние от Москвы до Юрьева по дороге через Переяславль — а другой дороги тогда не существовало — составляет около 200 километров. Расстояние от Твери до Юрьева — по Волге, Нерли Волжской и через Переяславль — около 300 километров.
В изложении летописца замысел Андрея Городецкого состоял в том, чтобы бить врагов по одному, то есть сначала овладеть Переяславлем, потом двинуться к Москве и далее — к Твери.
Однако из того же летописного рассказа следует, что безопасность Переяславля обеспечивала не только местная дружина, но и московские войска. Вероятно, Даниил имел предварительные сведения о намерениях своего старшего брата. Московские полки загодя двинулись навстречу великому князю.