Панаев в своих литературных воспоминаниях от 1830–1839 года делает им печальное описание. Исключением был кружок Пушкина и частью князя Одоевского, но туда для начинающего, совсем неизвестного поэта доступ был нелегок. Самолюбивый Лермонтов боялся быть назойливым: он не считал себя вправе явиться туда иначе как талантом, заявившим себя мало-мальски крупным произведением. У Плетнева, бывшего центром всего лучшего литературного общества, Лермонтов побывал в первый раз уже гораздо позднее, в 1838 году, когда стихотворение на смерть Пушкина и напечатанная в начале года «Песня про Калашникова» доставили ему почетную известность. Неудивительно, что поэт чувствовал себя одиноким. В 1836 году написаны им только несколько лирических пьесок, но между ними одна вполне выражает его душевное настроение:
Гляжу на будущность с боязнью,
Гляжу на прошлое с тоской,
И, как преступник перед казнью,
Ищу кругом души родной!
Придет ли вестник избавленья
Открыть мне жизни назначенье,
Цель упований и страстей?
Поведать, что мне Бог готовил,
Зачем так рано прекословил
Надеждам юности моей?
Земле я отдал дань земную
Любви, надежд, добра и зла.
Начать готов я жизнь другую…
Молчу и жду… Пора пришла…
И тьмой и холодом объята
Душа усталая моя…[165] [т. I, стр. 269]
Между тем занятия Лермонтова историей и стариной России внушили ему написать поэму из русской жизни, в которой действующим лицом является боярин времен Иоанна Грозного, личность которого всегда занимала поэта. Поэма эта – «Боярин Орша» – написана около 1835 года. Набело для печати она переписана позднее, и на этой рукописи выставлен 1836 год. Она тоже испытала несколько видоизменений. Конец ее Лермонтов переделывал несколько раз. В поэме, печатающейся в общем собрании сочинений, старый Орша, найдя послушника Арсения в комнате дочери, отдает его на суд монастырской братии, а дочь, заперев в комнате, предает голодной смерти. Такая расправа бывала и на Западе, и у нас на Руси. Помнится, в «Библиотеке для чтения», кажется, в пятидесятых годах, печатались воспоминания старого крепостного служителя о жизни богатого барина-помещика, замуровавшего непослушную ему сноху, слишком страстно привязанную к мужу. По прошествии многих лет разнесли стену и нашли труп несчастной женщины, давно считавшейся без вести пропавшей.
В то время, как уже было сказано, Лермонтов изучал русскую старину и народные поверья да песни. Уже пятнадцатилетним мальчиком он интересовался ими[166]. Теперь он серьезнее изучает их и особенно прилежно читает известный сборник «Древние Российские стихотворения, собранные Киршей Даниловым». Его увлекает характер и лад русской былины, и в нем зарождается мысль составить песню, в которой выразилась бы русская жизнь в знаменательный период московской истории – царствование Иоанна Грозного.
Хотя знаменитая «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» и была окончательно отделана позднее и в первом своем виде появилась в начале 1838 года, но уже в 1836 году Лермонтов ее задумал и готовился написать, а может быть, частью и написал уже, дав затем произведению этому вылежаться, что было в его привычках творчества[167].
Во время пребывания Михаила Юрьевича в университете произошел случай увоза красавицы жены купца, жившего в Замоскворечье по-старинному. Купец торговал в Гостином дворе, а хозяйством его заведовала старуха. Проживавший в Москве после польской кампании, оправившийся от полученной раны лихой гусар, тщетно ухаживающий за приглянувшейся ему женой купца, похитил ее с улицы, когда она возвращалась из церкви. Муж отомстил за поругание семьи и затем, арестованный, наложил на себя руки. Случай этот, глубоко затронувший поэта, остался не без влияния на «Песню о Калашникове»[168].
Весьма возможно тоже, что сам сюжет взят поэтом из какого-либо рассказа о грозном царе, но некоторые картины и образы навеяны былинными песнями, которыми Михаил Юрьевич зачитывался в сборнике Кирши Данилова. Так, сцена пирования Ивана Грозного нарисована по образцу народных песен. В былине «Ставр боярин» поется, что
Во стольном было городе, во Киеве
У ласкова Государя, Князя Владимира,
Было пированье, почестный пир,
Было столованье, почестный стол
На многи князи и бояра
И гости богатые…
Князи, бояре пьют, едят, потешаются,
И только из них один боярин
Ставр Годинович не пьет, не ест…
Такой же пир описан в былине «Мастрюк Темрюкович». Пьет царь, и пьют бояре, и князья, и могучие богатыри. И доносят царю:
А и гой еси, царь Иван Васильевич!
Все князи, бояре, могучие богатыри
Пьют, едят, потешаются…
Один не пьет да не ест царский гость дорогой
Мастрюк Темрюкович, молодой Черкашенин.
Этот Темрюкович мог явиться для Лермонтова прототипом удалого бойца Кирибеевича. Он тоже любимый боец и шурин царский, как Кирибеевич, принадлежащий к роду Скуратовых, который был в свойстве с Грозным. Темрюкович побивает всех бойцов, что делал и Кирибеевич. Оба они хвастают и глумятся над боязливыми супротивниками. Темрюкович в сборнике Кирши Данилова:
Кричит во всю голову, чтобы слышал царь государь:
«А свет ты вольный царь, царь Иван Васильевич,
Что у тебя в Москве за похвальные молодцы,
поученые, славные?
На ладонь их посажу, другой рукой раздавлю».
У Лермонтова Кирибеевич на просторе похаживает, над плохими бойцами подсмеивает:
«Присмирели, небось, позадумались!
Так и быть, обещаю для праздника,
Отпущу живого с покаянием,
Лишь потешу царя нашего батюшку».
Темрюковича побивает наконец Мишка Борисович, человек роду незнатного, как Кирибеевича Степан Парамонович – сын купеческий.
Перечитывая разные былины в сборнике Кирши Данилова, удивляешься, как Лермонтов усвоил себе склад и выражения народной речи. Видно, он и долго и много изучал их. Тут встречаешь и седельце бранное черкасское, и очи слезные, что выклюет коршун, и описание утренней зари:
А по утру рано ранешенько,
На светлой заре, рано-утренней.
На восходе красного солнышка…
У Лермонтова:
Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной Кремлевской белокаменной,
По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается…
В былине Кирши Данилова мы встречаемся с именем Настасья Дмитриевна, напоминающим собой Алену Дмитриевну у Лермонтова. Кирибеевич влюблен в нее, но скрывает от царя, что она
В церкви Божией перевенчана.
У Лермонтова Иван Годинович тоже опаздывает со своей любовью. Песня говорит:
Глупый Иван, неразумный Иван!
Где ты, Иванушка, перво был?
Ныне Настасья просватана,
Душа Дмитриевна запоручена…
Восприняв в себя дух и лад народной речи, молодой поэт создал чудную повесть из прежнего русского быта. «Гомеровская верность, сила и простота видны в ней» – так выражается о «Песне про царя Ивана Васильевича, Кирибеевича и Калашникова» германский поэт и знаток Лермонтова Боденштедт. «Чтобы точнее определить значение Лермонтова в русской и во всемирной литературе, – говорит он, – следует прежде всего заметить, что он выше всего там, где становится наиболее народным, и что высшее проявление этой народности (как песня о царе Иване Васильевиче) не требует ни малейшего комментария, чтобы быть понятной для всех».
Боденштедт рассказывает также, какое сильное впечатление производило в Германии чтение перевода этой песни. В свое время в русской критике уже Шевырев указывал на то, с каким мастерством Лермонтов умел усвоить себе черты народного творчества и как исторически верно схвачен характер лиц, выставленных им в этом знаменитом произведении; Хомяков приходил в восторг от этой песни[169]. Полагаем, что не скажем лишнего, если заметим, что сохранись из творений Лермонтова одна эта песня – слава и значение его были бы упрочены как в нашей родной, так и во всемирной литературе. Интересной иллюстрацией к настроению поэта в годы, когда он писал свою песню про Иоанна Грозного, может служить рассказ о том, как, побывав зимой 1836 года в Тарханах[170], Лермонтов устраивает между крестьянами кулачный бой. Бои эти существовали в некоторых великорусских губерниях и на Волге вплоть до середины XIX века. Довольный виденным боем Лермонтов подарил крестьянам несколько участков леса и особенно одарил победителя – молодого парня из Тархан[171]. Видно, поэта занимала картина кулачного боя, как сильно распространенная в прошлом русская национальная потеха. Впрочем, забава эта была известна поэту еще с детских дней. В то время кулачные бои происходили зимой на замерзшем пруду помещичьего сада в Тарханах.
В эту поездку, следуя по совету бабушки через Тамбов, Лермонтов был свидетелем или узнал о происшествии, которое воспел под именем «Тамбовской казначейши»; так и следует именовать это произведение. В печати оно появилось под именем просто «Казначейши», а не тамбовской, по соображениям цензурным. Слово «Тамбов» вообще было выброшено и заменено точками.