не исправят. Ибо тот, кто был убит — не воскреснет. И никакие кары для убийцы тут тоже не помогут.
— Снова пересказываешь премудрость своего отца?
— Нет, — обронил Мийол. — Я…
«Курс на откровенность!»
—…когда я узнал, что Килиш изнасиловал мою сестру, — продолжил он с усилием, глухо, — то судил его и приговорил к жизни безногого калеки. Но я совершенно не собирался давать ему шанс что-то там осознать, претерпеть и раскаяться. Я просто хотел сделать ему больно. И сделал. А раскаялся он там или нет, искупает ли свой поступок и как именно искупает — плевать. Пусть хоть вовсе сдохнет! Если бы мог, я б и его постарался забыть… только вот не выходит.
— Значит, наказание и искупление не связаны…
— Почему? Связаны. Только внешне, формально-юридически. Когда какой-нибудь вор, на своём проступке пойманный и осуждённый, возмещает стоимость украденного и выплачивает штраф — он с этого момента считается искупившим вину. Чист отныне он перед законом и не может быть повторно осуждён за то же деяние. Но такое вот общественно приемлемое искупление не делает его менее вором — и совершенно ничего не говорит о том, раскаялся он или нет. Может, он жалеет, что пошёл на воровство… а может, жалеет единственно о том, что попался.
— Значит, слова ихелава со варми асетава описывают формальное, внешнее условие? Если дурной поступок не наказан, его нельзя и простить?
— В целом, да. Хотя связь всё равно шаткая. Если ребёнок разбил тарелку, а его простили даже без упрёка на словах — может ли это считаться прощением? Если голодный украл половину каравая, а ему за это отрубили кисть — будет ли столь жестокая кара уравновешена, если судье, что вынес приговор, отрубят четыре пальца из пяти? Если проступок совершён втайне, но при этом совершивший его искренне раскаивается — можно ли простить этот проступок из-за раскаяния, в особенности подкреплённого ещё и благодеяниями?
— Хорошая риторика, — заметила Никасси, причём губ её коснулся слабый отсвет улыбки. — Но не думай, что я забыла об изначальной теме. Куда вы направились из Хурана?
— В диколесье, забрать Суку. Ну, то есть Бронированную Волчицу Паники. Правильное название — Бронированная Демоническая Волчица Паники, но это слишком длинно, так что я зову её Сукой… а Васаре и ещё кое-кто — Улыбакой. Её призвал и подчинил мой второй учитель, Старик Хит, мне она перешла по наследству.
— Живой зверодемон?
— Да. Живых магических зверей я тоже использую, что в этом такого?
Словно в порядке иллюстрации, из-за ворота Мийола высунулась плоская чешуйчатая голова Оливкового Полоза. Попробовав воздух быстрым раздвоенным язычком раз и другой, змея снова скрылась из виду.
— И где сейчас эта… Улыбака? — поинтересовалась Никасси. — Надеюсь, не в Лагоре?
— Нет, конечно!
— Тогда где?
— Под приглядом ребят и девчат Лерату, в укреплённом лагере гильдии.
— То есть этот зверодемон жив.
— Да. Я, можно сказать, сдал Суку в аренду. Но… — призыватель тихо вздохнул, вновь напоминая себе о необходимости искренности, — это уже перед возвращением. До того мы с девчонками завернули ещё в Сорок Пятый Гранит. И… в Лагерь-под-Холмом.
— Зачем?
— Уладить дела с гномами. Мой второй учитель имел среднее гражданство в Сорок Пятом Граните, ну и я унаследовал кое-какие связи… хотя гражданство моё там пока только малое.
— С кем конкретно ты связан?
— Гортуном Третьим… — новый тихий вздох, —…из Косиртолута.
— Вот как, — Никасси моментально построжела. — Ты хотя бы в курсе, что это за контора?
— Внешняя разведка Гранита.
— Значит, в курсе. Ученик… ты понимаешь, что о таких вещах при посторонних лучше даже не заикаться?
Мийол встретился взглядом с адвансаром.
— Вы — мой куратор и третий учитель. Знать о «таких вещах» — ваше право и обязанность.
— А если узнает кто-то ещё?
— Ваша Сфера Тайны Ригетта работает, моя сенсорика тоже, причём усилена Оливковым Полозом. На эту тему мы уже как-то говорили.
Никасси вздохнула.
— Отныне и впредь я запрещаю рассказывать что-либо о… ваших делах с Косиртолутом. А лучше и про дела с гномами лишний раз не упоминать. Никаких подробностей, кроме факта торговли. Я ничего об этом не знаю. Вообще ничего.
— Но если…
— Я сказала, ты услышал.
— Хм… Я услышал.
— Хорошо. Что там с этим… Лагерем?
Мийол и об этом рассказал. Не вдаваясь в детали, но и не таясь.
Про появление нагхаас, осаду, разведрейд, прорыв обороны змеелюдами, необъяснимое в своей нелогичности предательство Сираму ори-Тамарен (если это вообще предательство… но чем ещё могло быть то, чему они стали свидетелями⁈), про бегство втроём на одном призывном Льве. И, конечно же, про чудесное спасение благодаря инициативе Санхан, которая использовала свой талисман сигнальной кроны не как средство связи, а как узел на тонкой путеводной нити — замену резонансного уловителя Акрата для ближних и средних, до полусуток полёта, дистанций.
На протяжении всего рассказа Никасси молчала.
Более того: с самого упоминания осады нагхаас она сидела так неподвижно и ровно, что призыватель обоснованно заподозрил её во впадении в транс. Причём по глубине — не менее чем средний. Ни дать, ни взять — глыба живого льда.
—…а потом мы перевезли Суку в лагерь, как я уже говорил, и вчера вернулись в Лагор. Я, Шак, Санхан и Герея. Пока что инь-Шелетидйид гостит в моём мезонете.
—…
— Учитель?
Адвансар слабо шевельнулась.
— Мне нужно переварить всё это, — сказала она тихо. — И ещё нужно…
Пауза.
Когда мраморному, неподвижному молчанию Никасси пошла третья минута, призыватель не выдержал, напоминая:
— Учитель?
Сфера Тайны Ригетта прекратила работу.
— Можешь быть свободен.
Не смея медлить, Мийол поднялся в полный рост, поклонился и вышел прочь. При этом совершенно иррационально ощущая себя виноватым.
Хотя почему — иррационально?
Не далее как вчера, наблюдая за ощущениями Ригара, слушающего тот же самый рассказ о налёте нагхаас и чудесном спасении от него, призыватель с помощью эмпатии распрекрасно уловил, как именно реагировал отец на те или иные, гм, подробности. А Никасси… у неё просто гораздо лучше развиты навыки самоконтроля и скрытности. Транс так и вовсе возводит эти навыки в степень…
Но умение хорошо прятать чувства не уменьшает их остроты.
Сверх того Мийол знал, притом не с чужих слов, но по личному опыту: страх за других режет кратно глубже и больнее, чем страх за себя.
Доставлять беспокойство почтенной ему не хотелось и не нравилось. Однако одновременно такая её реакция… радовала. Потому, что за чужих разумных не боятся — а коль скоро Никасси за него беспокоится… право, это намного лучше равнодушия или чисто деловых отношений!
…однако доставлять беспокойство можно по-разному, как он вскоре убедился.
— Они сделали что⁈
— Подрались, — повторил Ригар. — В лаборатории. По итогам… вмешательства целителей не потребовалось. Материальный ущерб тоже не особо велик, ну, по нашим новым меркам: всего-то около сорока клатов.
— И где эти… — призыватель проглотил просящееся на язык слово. И второе. И даже третье. Прижмурился на миг и вложил часть эмоций в интонацию, — эти?
— В библиотеке. Должны, — тут отец бледно усмехнулся, также прибегая к выделению тоном, — штудировать теорию.
— Вот как.
— Я постарался устроить им лёгкую психологическую пытку: напомнил, что лаборатория — твоя, испорченные реагенты с побитой посудой — твои, мезонет тоже твой и именно тебе решать их, кхем, участь по возвращении. Так что ты уж постарайся простить их не слишком быстро.
— Простить? — нешуточно изумился Мийол.
— Вот. Именно так и говори.
— Я ещё и не так поговорю. В лаборатории! Фрасс!
Сфокусировав ауру и сигил, благо что расстояние позволяло, призыватель сосредоточил внимание на аурах в библиотеке, считывая ситуацию. И… остался не замечен. Хотя вообще-то в конкретно этот момент совсем не старался скрываться.
— Они ещё и там продолжать удумали? — незамедлительно и нешуточно изумился он.
После чего перешёл от считывания к подавлению, одновременно зашагав к драчунам.
Медленно.
Перед очередным непростым разговором следовало успокоиться — ну и помариновать этих ожиданием неопределённых кар свыше… подольше.
Однако и не слишком долго. Не похоже, чтоб парочка, как выражался Ригар, косячников в полной мере сознавала глубину своего заплыва. Ауру куратора-то они ощутили — когда Мийол пускал её в ход для создания нужного впечатления, мало кто оставался глух — но оба скорее злорадствовали в адрес соседа, чем проникались собственной виной.
'Ничего. Сейчас я им вложу… страха божьего. Они у меня вострепещут во храме Олмара!
Жеребцы стоялые, Уллур их возлюби!'
…в некотором роде всё это тоже явилось следствием изменений политики в алхимическом отделении гильдии. Да-да, тот же самый, обросший следствиями второго и третьего порядков указ «Об укреплении вертикали обучения».
Когда Никасси на организационном собрании рабочей группы сказала, что каждый базилар помимо ассистента обязан взять в подшефные от двух до трёх неофитов либо кандидатов, Мийол не стал особо долго перебирать и раздумывать, а поддался хватательному рефлексу.
Первым делом он предложил стать подшефным Немеру ян-Фалушмор, потому что знал его и верил в потенциал кланнера, пусть даже тому на момент прибытия в Лагор стукнуло двадцать восемь. Второй, кому призыватель предложил сотрудничество, Совор аун-Лагор, отличался от первого подшефного почти предельно. Клановый принц — и в пику ему отпрыск серосписочных. Перестарок — и шестнадцатилетний претендент на гениальность, пиковый эксперт, способный прорваться в любой момент. Угрюмый меланхоличный молчун — и энергичный, склонный к балабольству холерик. Иммигрант — и автохтон.