По воле и выбору. Свободно.
Конечно, учителя учителям рознь. У них своя градация. Родители учат не так и не тому, как учат друзья… или враги; мастер какого-либо ремесла не похож на учителя, например, музыки — и тем более не похож на учителей Боя либо магии. Вот только Старик Хит ещё во время знакомства объявил о намерении учить с полной отдачей. Истолковать его фразу о том, что Мийолу предстоит стать наследником его магической школы, каким-то иным образом — невозможно. Никак.
Поэтому молодой эксперт доверился ему полностью. Не стал скрывать практически ничего из своих секретов. И надо сказать, Щетина отвечал взаимностью… почти полной. Да, характерец у старика оказался не медовый; да, он и на словах, и на деле умел быть жёстким… а то и почти жестоким, когда считал это нужным. Но он не пытался сузить отношения до деловых. Не избегал образования эмоциональных связей — причём со всеми внезапными насельниками своего жилища, хотя формально с лёгкостью мог ограничиться одним Мийолом, интересующим его более прочих.
Старик Хит стал вторым учителем юноши по праву и во всей полноте этого слова.
А теперь — два-три месяца, и всё? Вообще всё? Причём сделать нельзя ничего?
«Ну а что я могу такого, чего не может он? Алхимия — отличное подспорье в целительстве, но сейчас я лишь в начале пути её изучения. Применения ритуальной магии для излечения сильно ограничены… вдобавок шанс изобрести что-то невероятное, но притом полезное уменьшается ещё сильнее — опять-таки по причине недостатка знаний. Целительству в чистом виде учатся годами, поэтому, даже если я прыгну выше головы и прорвусь в подмастерья… да хоть в мастера! — это не принесёт ощутимой пользы.
Даже если бы старик сознался в своей болезни с самого начала, это лишь омрачило бы наши отношения, не приведя ни к чему хорошему. Без того подарочек к Рубежу Года… тот ещё».
Мийол зажмурился. Крепко.
«Жизнь… какая же ты… сука!»
Более-менее прийти в себя ему удалось только в момент, когда второй учитель закруглил разговор (а он это сделал быстро) и пошёл прочь с кухни. На краткий миг почему-то пригрезилось, что он уходит не до осветления, а вообще, насовсем. Мийол аж дёрнулся — но всё-таки сумел понять, что к чему, и остался на месте.
— Ошарашил, так ошарашил, — сказал Ригар. — Так. Давайте ужинать и спать, а потом… на свежую голову подумаем, что делать дальше.
Иные решения легко принимать, но нелегко им следовать. Ужин Мийол не доел, а его сестра к своему не притронулась вообще. И позже, конечно, снова прибежала к нему вместе с Шак — вот только почти привычным образом усыпить этих неугомонных не удалось. Скорее всего, тут сыграло свою роль отсутствие внутреннего покоя, который Мийол обычно проецировал на сестру с ученицей. И то: какой уж тут покой, после такого-то! В итоге троица проворочалась на палети чуть не половину ночи, то и дело начиная перешёптываться; хуже того: когда молодой маг всё-таки сумел уснуть, ему привиделась Васька, превратившаяся в алурину чёрно-жёлтой окраски с совершенно нереального размера лапищами и пропорционально гигантскими когтищами. Эта Васька-алурина нависала над его гробом (а Мийол, да, лежал в гробу) и спрашивала: «Ты ведь спишь, братик? Ты правда спишь, а не притворяешься? Потому что если ты не спишь, я извлеку твою печень!» Голос у неё был такой голодный, что даже мёртвому не захотелось отдавать чудищу свой Атрибут на съедение (во сне он помещался именно там, а не где на самом деле).
Проснувшись с дико колотящимся сердцем, Мийол отцепил руку Шак, один из когтей которой проткнул медвежью шкуру и слабо, но чувствительно впился ему в живот.
«От этих девчонок одни проблемы!»
Заснуть вновь после кошмара представлялось делом непростым. К тому же аукнулся ужин, который он оставил недоеденным и теперь расплачивался недовольно бурчащим желудком…
«Тогда пойду и доем», — решил Мийол.
Перед уходом он не удержался от пакости: переместил когтистую длань, наградившую его столь «забавным» виденьем, Ваське на грудь. Сперва хотел на горло, но решил, что для шуточки это уже как-то слишком жестоко. Да и рефлексы алурины… лучше с таким не шутить. Нахлынуло воспоминание о том, как вот эта самая рука впилась в лицо Щерки, словно крючьями… брр!
— Что, тоже не спится? — риторически спросил Ригар, обнаружившийся на кухне. Причём сидящим рядом с — вот напасть-то! — стаканчиком и гномовкой.
Мийол передёрнулся. Недавно он уже заставал отца в такой же точно ситуации. И ему хватило ума попробовать ту самую… жидкость — или же, лучше сказать, хватило ума повестись на очередной жизненный урок от Ригара. (Задним числом как-то слабо верилось, по здравом-то размышлении, что отец вот прям совершенно случайно уселся на кухне в компании бутылки и пары маленьких хитиновых стаканчиков… после разговора об участи Сёвы, ага-ага, верим).
Что тут сказать? На вид гномовка оказалась совершенно прозрачной и разве что слегка розоватой. Запах она имела тоже знакомый и характерный: винному спирту, разбавленному водой в пропорции один к одному, именно так пахнуть и положено.
А вот на вкус…
— До жуткого пойла северных варваров не дотягивает, — чуть сипловато сказал Ригар в тот, первый, раз, роняя над выпитым скупую мужскую слезу. Потому как он тоже гномовки употребил, причём вперёд сына, только сохранил при этом много больше достоинства. — Похоже чем-то на водку с перцем… только очень злую водку. С очень-очень жгучим красным перцем. Пробирает аж до самой прямой кишки, сволота…
Мийол тряхнул головой, выбивая непрошеное воспоминание.
— Ну и зачем на этот раз? — спросил он риторически.
— Практически в медицинских целях.
— Такое лекарство хуже любой болезни. Ну… почти любой.
Отец усмехнулся:
— А то я не знаю! Однако при всех реальных и мнимых минусах эта гадость — неплохое снотворное. Притом относительно безвредное, в отличие от всяких барбитуратов… хотя злоупотребить чем угодно можно, эх.
— Старик вон со своим фишле доупотреблялся.
— Думаю, что всё ровно наоборот. Хотя…
— Хотя что?
— Причины уже не особенно важны, — покачал головой Ригар. — Сейчас твой учитель курит фишле в основном для обезболивания. Карцинома… да и любая раковая опухоль… означает непрерывно растущую боль. Исключение — рак мозга.
— Почему?
— Потому что в нём нет клеток-рецепторов. Мне всегда казалось ироничным, что наш мозг, средоточие чувств и мыслей, способный создать в себе модель целого мироздания, а то и не одного… сам по себе — без органов чувств — совершенно бессмысленная масса клеток: слепая, глухая, не ощущающая даже боли. Тем рак мозга и опасен: когда человек ни с того ни с сего падает в обморок, может оказаться, что делать операцию уже поздно.
— М-да, папуля… мне жутко не хватало твоих просветительных монологов. Раньше казалось, что поднять за столом более неаппетитную тему, чем цикл размножения кишечных паразитов, уже невозможно… недооценил. Снова.
— Обращайся.
Вопреки своим словам, Мийол орудовал ложкой довольно бодро. Пока не замер.
— А что, если скомбинировать методы?
— Поясни.
— Ты сам говорил: этот самый рак в мире Сёвы — напасть известная. У нас тоже. Я, кстати, вспомнил: гномам известна группа таких болезней, названия только неудобоваримо длинные…
Он ещё не успел договорить, а Ригар уже качал головой.
— Не взлетит. Не тот возраст, не то состояние организма… всё не то. А скомбинировать методы лечения по-настоящему мы не сможем. Не успеем просто. Воссоздать нужную технику или хотя бы имитировать её при помощи артефакторики… нет. Это работа на многие годы. С хирургией в этом мире дела обстоят ещё и получше, чем в том, алхимические противораковые препараты, как я подозреваю, будут поэффективнее чисто химических. Хитолору сам сказал: он уже сорок лет как со своей болезнью воюет. Поверь: это просто сумасшедший срок! И за этот срок он точно испробовал всё и вся… кроме полноценного вмешательства мастера магии исцеления. На него ему просто не собрать средств: подозреваю, ценники там начинаются от сотни тысяч. А скорее и вовсе от миллиона.
Ригар заранее скривился, залил в себя ещё одну порцию гномовки и припечатал:
— Смирись, сын. Просто смирись… и живи дальше… и прославь школу Безграничного Призыва. Это единственное, что ты… что мы можем сделать. Спокойной ночи.
То ли искреннее пожелание помогло, то ли остатки ужина сработали не хуже гномовки, но когда Мийол вернулся к себе и лёг — спал глубоко и мирно, как убитый.
А потом (уже после завтрака и прочих утренних дел) старик нашёл своего ученика.
— Пойдём, шкет. Покажу кой-чего. О, и пока идём, поболтаем… серьёзно.
— Хорошо, пойдём.
— Какой сразу послушный стал. Прямо сердце радуется. Эх. Я вот что спросить хочу… ты вообще понимаешь, что такое призыв?
— В каком смысле? Как явление, как магическая школа, как мистический символ?
— В широком смысле. То, что ты худо-бедно осознаёшь смысл символа, мне известно. Так что такое призыв — в твоём понимании?
Мийол хотел было начать отвечать, но захлопнул рот и задумался.
— Не самый простой вопрос, не правда ли? — хмыкнул старик, когда миновали полновесные полминуты молчания. — Вроде как очевидно, но при этом, если призадуматься… уже не очевидно. Призывать можно с влиянием на пространство и без, живое и неживое, можно призывать даже физические явления… а то и вообще какие-нибудь концепции. Ну, наверно. Об этом мы ещё поговорим. Факт в том, что призыв «вообще», он…
— Безграничен? А вернее, ограничен только пониманием мага?
— В точку. Очень много какую магию можно описать именно как призыв чего-то… просто чего-то. Или изгнание чего-то, потому что это две стороны одной ладони: изгнание — тоже призыв, просто не сюда, а отсюда. Призыв с обратным знаком.
— Кажется, я… понимаю.
— Надеюсь, что так. Только не вздумай внезапно вообразить, будто уже понял. Продолжай искать, продолжай двигаться, продолжай находить новые грани даже в том, что вроде бы давно и сотню раз вытоптано до каменной основы… впрочем, этот урок тебе преподал задолго до меня твой первый учитель. И преподал совершенно верно. Тут нужен баланс, конечно: новизна только ради новизны — не лучший выбор… но и применение только лишь старых, проверенных методов исходя из их проверенности… ну, понятно. А я хочу поговорить о призыве.