, полусотни и ста десяти шагов в высоту — один из крупнейших рифов здесь, на краю аномалии. Васаре деловито оглядела скалу и заявила:
— Пойдёт. Братец, держи-ка ожерелье. И подведи край слипа вместе со мной во-о-он туда — на три-четыре локтя выше границы прибоя.
Призыватель послушался.
А затем Акула впервые в жизни увидел, как может работать с камнем мало того, что эксперт, так ещё и с комплектом грундреп-аргезн гномьего стандарта — то есть пятого уровня. (А ещё облегчая свой труд Ускорением Магических Действий, чего он, конечно, не знал). Под взглядом Васаре камень тёк, чтобы застыть в новых формах, не в количестве пары пудов за раз — нет! В каждый момент времени она размягчала пару десятков пудов монолита, моментами до трёх десятков и больше; при этом камень и тёк, и формовался, и застывал… всё сразу, одновременно. Первым делом вылепилась плоская сверху площадка, выступающая на полтора шага из основной плоскости скалы. Мийол сманеврировал, аккуратно подводя к ней край слипа, и Васаре спокойно перескочила на этот порог, не дожидаясь касания. После чего продолжила плавить и перемещать покорную её воле и артефактам породу, расширяя площадку, быстро углубляя нишу, откуда брала материал, до объёмов небольшого грота.
Но хотя резерв экспертов магии велик — раза в два с половиной больше, чем у специалистов — а пара артефактов пятого уровня помогает расходовать его существенно точнее и эффективней, Васаре исчерпала силы уже через полчаса. Зато результат… кусок прямого полукруглого тоннеля диаметром в четыре локтя и длиной локтей этак девять! В один присест!
— Поразительно, — только и сказал Акула. — Должно быть, даже гномы не работают так…
— Гномы? — хмыкнул Мийол. — Конечно, нет. Они работают куда тоньше.
— Братик, я всё, — сообщила Васька, выходя из новосозданного тоннеля. На лице её лежали тени напряжения, усталости — и читалась законная гордость за свой труд. — Твоя очередь.
Вернув ей контрольное ожерелье, призыватель соскочил на существенно удлинившуюся и расширившуюся площадку. Замер.
Половину минуты не происходило ничего. Иривой уже хотел задать вопрос, как подавился не высказанным. Перед Мийолом, у самых его ног, возник хвост какой-то громадной твари — весь в гладких, багрово-чёрных, опасно выглядящих броневых чешуях. Впрочем, основное тулово этой твари расположилось, по всей видимости, внутри тоннеля — и заполнило его целиком. Все четыре локтя высоты и четыре же ширины.
— Это и есть тот самый Кошмарный Глубинник? — спросил Акула.
— Ага, — кивнула Васаре. — Самый тупой, медлительный, крепкий и здоровенный зверь-подавитель из всех, какие есть. Бурит каменный монолит типа того, что тут, в темпе три-четыре локтя в час, отправляя лишнее прямиком в Лаву. За сутки это, стало быть, около полусотни шагов. Но братик призыв пришпорит и, думаю, удвоит скорость. А то и утроит, если совсем разойдётся.
— Но как же резерв? У вас, глубокоуважаемая, его хватило всего на полчаса…
— Насчёт этого не бойтесь. Братик сильный. Куда сильнее меня.
«Но ведь он тоже эксперт, а не подмастерье!» — подумал Иривой. Но промолчал.
Хранить секреты — право всякого хоть чего-то стоящего мага.
— Ладно, это теперь надолго, — добавила Васаре. — Подкинуть вас до вашей скалы?
— Да, многоуважаемая. Мне пора вернуться к делам.
— А не найдётся у вас котроне… м-м… подчинённого, который мог бы сориентировать нас на местном рынке ингредиентов, уважаемый Акула? Ввести в курс насчёт цен, всё такое?
— Найдётся, многоуважаемая.
Как вскоре выяснилось, на обычных подчинённых Иривой размениваться не стал. Для дальнейшего сопровождения эксперта-артефактора он выделил аж своего старшего сына: крепкого и обычно серьёзного парня лет примерно двадцати, совершенно преображаемого улыбкой.
При знакомстве, когда Ланнат Раковина улыбнулся Васаре, у неё аж сердце замерло… и заколотилось быстрее. Когда же он снова стал серьёзен, — ощутила что-то вроде разочарования и смутного беспричинного недовольства.
А потом они вдвоём несколько часов ходили по рынкам Рифовых Гнёзд: Рыбному, Канатному, Лодочному, Главному — и плавали на личной лодке Раковины вокруг кварталов этого удивительного поселения, столь несхожего со всем, что Васька знала раньше. Останавливались перекинуться парой слов с многочисленными знакомыми Ланната, жевали на ходу удивительно вкусные — хотя и не менее удивительно дешёвые — свёртки из водорослей с икрой и сырой рыбой, останавливались выпить разведённой вином воды. (Её тут, как выяснилось, не опресняли, а запасали в специальных каменных танках после дождей, исправно идущих после третьего и седьмого дней; и цена её выходила такой, что большая часть гнездян даже и не мечтала о ванне с чистой водой, вместо этого купалась в море и смывала соль парой кувшинов… а то так и вовсе лишь обтиралась после купания мокрыми полотенцами).
Так они и проводили время до самого потемнения, когда Васаре пришлось возвращаться на борт яхты — хотя бы для того, чтобы слетать и накормить ужином наверняка проголодавшегося за монотонной работой её капитана, а затем лечь спать. Ужин мог приготовить, как обычно, Воин, перегнать леталку — и отец, и алурина, но Васька собиралась позаботиться о брате сама. Лично.
Ригар же весь остаток дня обучал трёх курасов в кают-компании «Хитолору» премудростям чтения и письма. Шак и Рикс несли дежурство, охраняя яхту. Мийол продолжал бурить скалу при помощи призывного Глубинника. Зунг жевал свой паёк. Только Эшки бдительно следила за тем, что делает сестра её партнёра и не грозит ли ей опасность.
Но, конечно, молчала.
Серокрылые Филины, даже высокоуровневые и ставшие фамильярами, не владеют этой глупой человечьей придумкой — речью.
Охотник 7: акулы и пираты
— Братик, глянь!
— Ого. Ничего себе мутант. Даже не верится, что оно было живым. Какого уровня только?
— Никакого, — с удовольствием сообщила Васька, показывающая Мийолу, взявшему день отдыха от ковыряния в каменном монолите, разнообразие товара на Рыбном рынке Рифовых Гнёзд. — Это вполне нормальная, как для своего вида, акула… называется — акула-молот. Эта ещё не самая крупная, всего три шага длиной.
— А какие тогда самые крупные?
— Удвой длину, вот и будут самые крупные.
— М-да… дивны дела твои, мать-природа… интересно, а на Земле такое бывало?
— Я уже отца спрашивала. Бывало. Да чего уж, там даже бывала какая-то особо хитрая рыба, рождавшаяся вполне нормальным мальком, но потом оп! И переворачивавшаяся набок.
— Это как?
— Ну, обычная рыба плавает, изгибаясь вот так — справа налево, справа налево, — ладошкой изобразила Васаре. — Ну, ты знаешь, тоже книги читал. И хвост у неё вертикальный. Даже если это вот такой морской скат — да-да, как тот чёрный жутик. Хвост видишь, как торчит? Само тело горизонтальное, а вот плавник сзади — перпендикулярный. Да, о той рыбе-перевёртыше. У неё при переходе от молоди к взрослой один глаз переползал к другому, на правую половину тела. И та становилась не правой, а верхней, сама рыба начинала плавать на боку, левая (то есть уже нижняя) часть бледнела, верхняя, что с глазами, обретала маскировочную окраску, помогающую оставаться невидимой при залегании на дне. И хвост у этой рыбы становился горизонтальным, конечно, как будто это и не рыба, а дельфин или кит какой. И это всё — без магии, на чистой биологии! Прикинь?
— Да-а-а… дивны дела матери-природы, — повторил Мийол, искренне пытавшийся себе это всё представить и не менее искренне изумившийся вывертам естества. — Когда из гусеницы, что сплела кокон, выбирается бабочка — это как-то меньше впечатляет. Насекомые мелкие, простые по устройству, метаморфоз для них нередок. Хоть и удивителен, конечно. Но чтобы у рыб? У вполне себе полноценных позвоночных? Без магии?!
— Справедливости ради, на полноценный метаморфоз изменения той рыбы всё же не тянут, — заметила Васька. — Скорее всего, без магии такие масштабные штуки у сложных организмов и вовсе невозможны. Да и с магией… я вот уже могу кое-что в себе менять. Но по мелочи. Когда разовью Атрибут до четвёрки, точно смогу стать красивой…
— Ты и так красивая.
— Не, — якобы небрежный взмах ладошки, — едва симпатичная, да и то… а уж со всякими Урмами мне не тягаться.
Мийол напрягся. Разговор стремительно скатывался в какую-то неправильную сторону. Не отдыхом чреватую, а новыми сложностями — причём куда более сложными, чем встреча над морем «со всякими Хирипами».
— Я своё место знаю, — продолжала Васька каким-то странным, натянутым и слишком уж ровным тоном. — Тот же Ланнат мне улыбается вовсе не потому, что я страсть какая красотка, а потому, что я артефактор-эксперт и его отец считает меня перспективной партией. Но другим девицам, особенно Тави и Сетте, Ланнат улыбается куда шире. И чаще.
«Вот фрасс. Надо срочно что-то сказать. Или лучше сделать…»
Однако от попытки обнять её сестра ловко увернулась. Сверкнула глазищами гневно:
— Не надо! Незачем меня утешать… вот так. Выжимать дружеское участие.
— Я ничего не выжимаю!
— Знаю! Только мне вовсе не дружба от тебя нужна, братец! Но куда там… если за столько лет любви не вышло, то и впредь…
— Чушь!
— Ничего не чушь!
— Чушь, я сказал! И отец оказался прав: ты всё же понапихала в свою умную голову всякого хлама, который теперь придётся долго вытрясать вон…
— Ах, отец. Конечно…
— Ригар-то чем тебя успел обидеть?
— Ничем.
— Нет уж, договаривай! И давай вон туда отойдём, нечего устраивать… театр двух актёров.
Одной фразой Мийол расчётливо сбил двух птиц: снизил внезапный накал разговора — и загнал (без принуждения!) сестрицу на конец пустующего узкого причала. Где уж ей, случись что, уворачиваться от объятий станет некуда.
Васаре, кстати, дойдя до конца, это сообразила и развернулась с недовольным выражением на мордашке… обнаружив брата на вполне пристойном расстоянии в два шага, с руками, заранее заложенными за спину.