Маттеос Веапетян доверил Микаэлу даже свои обязанности… цензора. Дело в том, что публикующиеся в Москве работы иногда посылались Веапетяну на цензуру. Налбандян с охотой стал исполнять и эту работу и с интересом читал новые книги, но с наибольшим удовольствием — книги преподавателя Лазаревского института Степаноса Назаряна. Впервые это имя Микаэл прочитал на титульном листе труда, озаглавленного «Опыт психологии», и после первых же строчек не смог оторваться от книги.
Свои четкие определения в книге нашли такие вопросы, которые давно уже не давали Микаэлу покоя. Родину надо любить не бесплодными и суетными словесами, писал автор, а «…рассмотрением пытливой мыслью нужд нации своей и с энергичной твердостью предложением ей бальзама». Автор был озабочен тем, что на армянском языке нет учебников по различным наукам, а учебники на чужих языках уже с детства отчуждают учеников от своего родного народа, ибо «на языке нации своей говорит и думает каждый, и именно язык отделяет народ от народа, а также именно он связывает людей меж собой, объединяет их в народ».
Непростительной и преступной ошибкой считал Степанос Назарян небрежение к собственному языку и литературе, так как, «когда исчезает речь и письмо, то и нация, само существование которой тесно и нераздельно связано с ними, не может быть прочной, а катится неудержимо в пропасть погибели».
Но самым неожиданным было то, что в своем труде, изложенном на классическом армянском — грабаре, — этот удивительный человек призывал отказаться от древнего и уже непонятного народу языка и распространять свет знаний и создавать литературу на разговорном языке. Призывал к тому, что уже много лет назад делал в своей школе Габриэл Патканян… Язык и литература создаются для тысяч, а грабар непонятен этим тысячам, поэтому делу сохранения и просвещения нации классический армянский служить уже не может, ибо «легче мертвого воскресить и поднять из могилы, чем весь народ армянский вспять повернуть к древности». Умный и высокообразованный автор терпеливо доказывал, что закон человеческого развития един для всех народов, следовательно, армяне тоже не составляют исключения из общего правила, а как полноправные члены единого человеческого рода обязаны идти по тому же пути, по которому идут остальные.
…Есть ли более совершенный способ утвердиться в собственных силах, собственном разуме и своих верные умозаключениях, чем тот, когда самостоятельно сделанные тобой открытия подтверждаются другим человеком, о котором ты до сих пор не имел даже понятия?
Прочитав беспощадные строки Степаноса Назаряна о богачах и купцах, которые, погрязнув, с одной стороны, в полнейшем невежестве, а с другой стороны, «по-обезьяньи подражая всему европейскому», считали, что одним тем, что дома говорили со своими детьми по-армянски, они уже исполнили свой национальный долг, Микаэл Налбандян пережил сложное и противоречивое чувство потери и сожаления, однако вместе с тем получил и новую уверенность в правоте своей мысли. «Пока армяне не в состоянии думать, читать и писать на своем исконном языке, не может быть не только армянской науки и просвещения, но даже и самого армянства, — твердо и решительно звучали слова Назаряна. — Так и армянство наше без чтения и письма на родном языке есть в наших глазах варварство, ибо язык и нация едины: нет языка без народа, как и народ без языка — полнейшая нелепость».
Микаэлу вдруг стало ясно, что все приобретенные им до сих пор знания — всего лишь основа для настоящего, глубокого и многостороннего развития, то есть того, что начисто исключалось в Нахичеване-на-Дону. Для поступления же в Лазаревский институт он должен был быть как минимум лет на десять моложе… Его время поступать в институт прошло.
А университеты Москвы или Петербурга?
Да, пожалуй…
Но для этого необходимо подготовиться к вступительным экзаменам и быть хоть минимально обеспеченным материально.
О подготовке к вступительным экзаменам не могло быть и речи, ибо, кроме всех своих забот, обязанностей и дел, Микаэл по-прежнему жил в бесконечной борьбе. И, как показали дальнейшие события, на этот раз действительно началась борьба не на жизнь, а на смерть…
Повод, конечно, оставался прежний.
Габриэл Патканян.
Ссыльный учитель, вести о котором, доходившие из Тифлиса, всерьез беспокоили его редких друзей и прежде всего, конечно, его верного ученика.
Чтобы раздавить, растоптать и окончательно подчинить себе непримиримого и воинственного священника, Нерсес Аштаракеци непрестанно преследовал его, грозя окончательно ввергнуть в голод и нужду.
В Тифлисе Патканян пытался открыть пансионат, но ага затея не удалась. Попытался стать учителем в школе Нерсеса, но и это его желание не исполнилось.
Наконец, неугомонный священник добился права выпускать в Тифлисе еженедельную газету. Газета называлась «Арарат» и выходила на ашхарабаре — языке народа. Патканян печатал в ней нравоучительные беседы и рассказы, сообщал интересные сведения о научных открытиях, помещал отрывки из национальной истории, способствующие делу образования и народного просвещения.
Интересное совпадение: именно в газете «Арарат» Микаэл Налбандян и «встретился» во второй раз со Степаносом Назаряном, о котором Патканян писал:
«Много лет назад Степанос Назарян, увидев, что армяне, живущие в России, не желают слышать и не хотят понять необходимости упорядочения ашхарабара, дабы сделать его общественным языком, подал добрый совет взять пример с Европы. Этим он восстал против энергичных усилий некоторых сторонников грабара, утверждающих, что если ашхарабар получит свои правила, очистится и утвердится, то грабару от этого будет большой вред».
Кстати, именно в газете «Арарат» были опубликованы первые стихи Микаэла, которые он подписал так: «Микаэл Налбандянц, ученик св. отца Габриэла Патканяна, Нахичеван-на-Дону». Он продолжал, хоть и на расстоянии, обсуждать со своим бывшим учителем почти все свои дела, заботы и тревоги.
Еженедельник Габриэла Патканяна имел очень короткую жизнь, однако он привлек внимание русской интеллигенции. Вот что написал о нем впоследствии «Современник»:
«В 1845 году российские армяне стали выпускать свою первую газету «Кавказ», которая говорила на грабаре, не для всех армян понятном, поэтому она не смогла найти прочной опоры и вскоре прекратила свое существование. В 1851 году стала издаваться вторая газета российских армян — «Арарат», и уже на ашхарабаре. Это обстоятельство, кажется, являлось залогом устойчивости газеты, однако в виду непредусмотренного отъезда редактора печатание ее. прекратилось».
Отъезд из Тифлиса явился для Габриэла Патканяна полнейшей неожиданностью. Тем более что он получил разрешение выехать в… Нахичеван-на-Дону. Конечно, он знал о развернутой Микаэлом бурной деятельности, однако и представить себе не мог, что тот сможет одержать такую победу. Да, Габриэл Патканян был глубоко убежден, что это являлось настоящей победой.
Однако, как уже говорилось, в Нахичеване-на-Дону действительно началась яростная борьба, и право на возвращение Патканяна в Нахичеван явилось в этой борьбе всего лишь эпизодом.
Дело в том, что вскоре после поступления на работу секретарем Микаэл попытался обратить внимание Маттеоса Веапетяна на церковные средства, в свое время переданные Нерсесом Аштаракеци на попечение Арутюна Халибяна.
Это был действенный тактический прием, перенятый Микаэлом у своего учителя. Чтобы ослабить городскую денежную знать, Габриэл Патканян уже несколько раз поднимал вопрос отчетности по церковным средствам. И Микаэл решил последовать его примеру. Кстати, и впоследствии он в случае необходимости прибегал к этому испытанному приему, хотя и прекрасно знал, что вопрос об отчетности и тем более употреблении этих средств на действительно нужные цели никогда не будет разрешен.
Шум, поднятый вокруг церковных средств, являлся для Налбандяна средством добиться успеха в очень важной для него сфере. Перед ним стояла лишь одна задача — вызволить из ссылки своего учителя.
Случилось так, что дело об общественных суммах, опять как косвенное средство борьбы, заинтересовало тац-же и Маттеоса Веапетяна, отношения которого с Нерсесом Аштаракеци были натянутыми. Следовательно, потребовать отчета у протеже католикоса означало в какой-то степени ослабить противника.
Отношения Нерсеса Аштаракеци и Маттеоса Веапетяна разладились относительно недавно. Причиной этого явилась история с богачами Лазарянами, прочно утвердившимися в столицах и близкими к правительственным кругам.
У Хачатура Лазаряна не было наследника мужского пола. Поэтому двух своих дочерей он решил выдать замуж за своих племянников — Симона Абамеликяна и Ованеса Деланяна. Этот последний впоследствии стал графом Иваном Делеановым и министром просвещения. «Нерсес, который в то время был епархиальным начальником, — пишет Очевидец, — обратился к Хачатуру Лазаряну с большим назидательным письмом, дабы тот отказался от этого своего намерения. Во-первых, по той причине, что в смысле близости по крови женитьба на двоюродных братьях противоречила канонам армянской церкви, а еще потому, что подобное исключение могло породить нежелательный соблазн и послужить нехорошим примером». Но Хачатур Лазарян не видел иного выхода для спасения родовых богатств, поэтому обратился с этой же просьбой к Маттеосу Веапетяну, который не отказал ему и выдал разрешение на такой брак.
И все это вопреки воле Нерсеса, уже католикоса всех армян.
Об этих разногласиях знали все, поэтому среди тех, кому покровительствовал или с кем близок был Нерсес Аштаракеци, Маттеос Веапетян имел множество врагов.
И именно для того, чтобы причинить им очередное небольшое «утеснение», Маттеос Веапетян, не обращая внимания на отговоры, потребовал у Арутюна Халибяна подробного отчета.
И Арутюн Халибян встал на дыбы точно так же, как несколько лет назад Мкыр-ага Попов. Сославшись на полученное от католикоса право, он категорически отказался представить какой бы то ни было отчет.