Нет, ни Абовян, ни Налбандян и Назарян, а потом и Степан Воскан и Арутюн Свачьян, с которыми мы еще познакомимся в этом повествовании, не преувеличивали. Да разве только они? Сколько еще великих людей родятся и без остатка посвятят свои жизни и талант народу, взамен получая лишь унижение и гонения, ибо приводящие в отчаяние невежество, провинциализм и безнадежное мещанство не дадут понять и оценить этих благородных людей! А вместо них под барабанный бой и фанфары льстецов будут объявлены национальными деятелями угодливые карлики с ничтожной душонкой, во имя своего мелочного тщеславия или безудержной алчности выступающие от имени всей нации, но держащие эту свою «любимую» нацию в невежестве и отсталости…
Но, даже живя в такие тяжелые времена, когда, казалось, нет иных путей борьбы, кроме двурушничества и фарисейства, когда из-за малейшей обиды сами армяне с готовностью и даже злорадством предавали свой язык и народ, топтали заветы предков и теряли собственное лицо, когда, произнося патриотические речи, свои похуже чужаков выжимали соки из своего народа, — эти настоящие деятели все-таки делали все возможное, чтобы пробудить в народных массах чувство национального достоинства и сознания, распространить идеи гуманизма, воспитать способность оценить свои духовные, и культурные ценности.
Степаносу Назаряну близки были идеи социализма, уже распространившиеся в Европе и постепенно проникавшие в Россию. В 1851 году он опубликовал созданный им на ашхарабаре учебник «Первая духовная пища для армянских детей», в котором не только объяснял преимущества просвещения и образования, но и стремился Привить детям идеи свободы.
Чтобы человек стал самим собою, прежде всего необходимо просветить его. А чтобы древо просвещения пустило глубокие корни, крепло и плодоносило, просвещение каждого народа должно осуществляться на его родном языке. Народ обязан в совершенстве говорить, чувствовать, понимать и мыслить на родном языке. Однако это ни в коем случае не должно перерастать в слепой Шовинизм, характерная особенность которого, был убежден Назарян, — ставить свою нацию превыше всех детальных.
Дети армян со всей старательностью должны изучать также и русский язык. Но русский язык они должны изучать не для обрусения и отчуждения от своего родного языка, объяснял Сгепанос Назарян, а чтобы воспользоваться теми материальными и духовными благами, которые предоставляет армянам это европейское государство — Россия. Детей необходимо было воспитать Так, чтобы пробудить в них также чувство национальной государственности.
Эти планы Назаряна рассчитаны были не на одно-два десятилетия. То были великие и прекрасные планы превращения армян в нацию и обретения ими своей новой государственности.
21 марта, через три дня после того, как Степанос Назарян обратился к министру народного просвещения с прошением об издании армянского периодического органа, Микаэл Налбандян написал подробное письмо своему живущему в Петербурге земляку генералу Симону Султаншаху, с которым познакомился недавно. Благодаря своему положению генерал был дружен со многими влиятельными людьми.
В письме Микаэл рассказал о своих с Назаряном планах относительно журнала, говорил о его задачах, сообщал, что называться он будет «Юспсаин пайлохутюн» — «Северное сияние» — и что препятствием к получению разрешения может послужить го, что в Москве нет цензора, владеющего армянским языком. Объяснив, как можно решить вопрос с цензором, Налбандян просил генерала использовать свои связи и помочь получить разрешение. «Наше единственное желание — хотя бы немного приблизить народ к литературе, дать новые соки и пищу высохшей армянской словесности, а язык, душу и направление самой литературы сделать как можно более народными, освободив их от монашества, в коем они до сих пор пребывают заброшенными» — так закапчивал письмо Налбандян.
Через несколько дней он послал в Нихичеван-на-Дону письмо своему бывшему школьному товарищу, а ныне купцу Григору Салтикяну, детская дружба с которым в годы, когда они вместе под главенством Карапета Айрапетяна выступали против Арутюна Халибяна и его сторонников, переросла в тесное сотрудничество. Микаэл попросил его подготовить почву для распространения в Нахпчеване будущего издания.
Надежда иметь журнал вносила в планы Микаэла Налбандяна определенные коррективы. Если год назад профессию врача он считал единственно возможной и писал брату, что, «став здесь врачом, я могу во многом помочь своим родителям и близким, а если же приеду и останусь в Нахпчеване, то кто мне даст хлеба и воды?», то теперь он был всерьез обеспокоен событиями и положением в Нахпчеване. До него доходили слухи, что сторонники Карапета Айрапетяна разобщены, а это очень беспокоило Налбандяна, так как необходимо было, чтобы журнал имел в городе сильных союзников. Слово так и останется словом, если некому будет претворять его в жизнь.
Поэтому Микаэл Налбандян, вновь взяв на себя общее идейное руководство, попытался образумить молодых, запальчивых и разобщенных купцов.
«Объединившись, вы многое сможете приобрести, а отделившись друг от друга, ослабеете, — писал он. — Мир держится на единении, если же связи и единство веществ утратятся, то и мир рухнет: это надо знать хорошо, а знание свое применять с умом… Сейчас такое время, когда каждый человек, каждый дом, каждый город и общество должны как следует обдумать свое прошлое, настоящее и будущее». И все это время Микаэл не мог не интересоваться, разумеется, и состоянием своего томившегося в тюрьме учителя — Габриэла Патканяна.
Новые возможности придали Микаэлу Налбандяну и новые силы, и энергию. Почти всегда и во всем ему суждено было выступать не только автором идеи, но и становиться тем тружеником, который будет осуществлять ее. И сейчас, когда национальное объединение стало для него первоочередной задачей, Микаэл со всей глубиной почувствовал опасность католицизма, который усиленно распространяли папские миссионеры среди восточных, но особенно турецких армян. Вспомнив Мкртича Екеняна и некоторых других учителей-католиков, обосновавшихся в Нахичеване и встретивших самый благосклонный прием, Микаэл запоздало ужаснулся тому гибельному равнодушию, с которым армяне относились к этим «ловцам душ». Католицизм грозил окончательно оторвать армян от их собственной истории и национальных корней. Цель католичества была вполне явной и понятной — распространить власть папы дальше на Восток. «Ловцы душ» из Ватикана появились уже в Западной Армении. И были они, конечно, намного сильнее и организованнее, чем Микаэл Налбандян с кучкой своих единомышленников. Это опасное положение и побудило, наверное, Налбандяна взяться за перевод на армянский романа Эжена Сю «Агасфер».
Микаэл охотно приступил к выполнению задуманного, поскольку переводом этого романа, изображавшего «нехристианские и варварские нравы и поведение ипсусовских аббатов», он бросал очередной свой вызов. И кому — самому папе римскому! Тому самому папе, который проклял и предал анафеме как саму книгу и ее автора, так и читателей. «Значит, и переводчика!» — с гордостью добавил Налбандян.
Кстати, переводя «Агасфер», Микаэл даже не подозревал, что в это же самое время переводит в Париже эту книгу и другой молодой армянин — Степан Воскан. Они не имели друг о друге никакого представления. Но пройдет несколько лет, и Микаэл Налбандян и Степан Воскан встретятся, словно воочию желая доказать, что пути истинных национальных деятелен обязательно пересекутся, и они станут верными соратниками. Выдающиеся личности могут иметь большое влияние на духовный, культурный и политический прогресс своего народа, однако цели они достигнут лишь в том случае, если станут единомышленниками и будут преданы благородному делу служения своему народу.
В том же самом пятьдесят шестом году начал Налбандян следить за ежегодником «лондонских пропагандистов» «Полярная звезда», читать ходившие по рукам их статьи и письма. Несмотря на строжайшие запреты царских властей, голоса Герцена и Огарева все шире и шире раздавались в России.
«Во время заседания Государственного совета, — пишет Очевидец, — граф Строганов оторвал клочок бумаги и написал сидевшему рядом шефу жандармов князю Долгорукову: «Не хотите ли, князь, уступлю Вам «Полярную звезду» за 5 р. серебром, за что сам купил?» Долгоруков так же на клочке отвечал ему: «Лучше скажите мне, откуда достаете Вы так дешево эту книгу?»
Вполне понятна эта едкая ирония по отношению к шефу жандармов, под самым носом которого проникала в Россию запрещенная литература.
Так же ходило по рукам и письмо Александра Герцена, адресованное царю Александру Второму:
«Дайте свободу русскому слову. Уму нашему тесно, мысль наша отравляет нашу грудь от недостатка простора, она стонет в ценсурных колодках. Дайте нам вольную речь… Смойте с России позорное пятно крепостного состояния, залечите синие рубцы на спине наших братий — эти страшные следы позора к человеку.
Торопитесь! Спасите крестьянина от будущих злодейств, спасите его от крови, которую он должен будет пролить…
…Я стыжусь, как малым мы должны довольствоваться. На первый случай нам и того довольно… Я говорю только то, что у нас молчат.
Если эти строки дойдут до Вас, прочтите их беззлобно, одни — и подумайте потом. Вам не часто придется слышать искренний голос свободного русского».
Это письмо было подписано псевдонимом Искандер. С письмом Александра Герцена Налбандян познакомился в Петербурге, куда приехал хлопотать насчет типографских нужд будущего издания.
Письмо Искандера переписал Рафаэл Патканян, который в то время жил в Петербурге. Встретившись с Микаэлом, Рафаэл не смог удержаться от искушения показать Налбандяну это письмо. Доверять малознакомым лицам было рискованно, и все же именно Микаэлу доверил он передать письмо Геворгу Кананяну, своему близкому другу, живущему в Москве. Когда Микаэл уже отбыл из Петербурга, Рафаэл вдруг испугался и запаниковал, как бы Микаэл по своей привычке не показал его и другим, ведь не только переписывание и хранение, но даже чтение этого письма каралось законом.