Вернее сказать, заметили, но никто не заподозрил в архимандрите Габриэле Айвазовском того, кто должен был сыграть в жизни Налбандяна поистине роковую роль.
У Степаноса Назаряна, обладавшего большим жизненным опытом, чем Микаэл, возникли кое-Какие подозрения, однако весьма смутные. В одном из своих писем друзьям, отправленных в этот период, он писал:
«Святой отец Габриэл Айвазовский недавно был здесь, встретился и с нами; поговорили несколько минут. Довольно мягкий и вежливый человек, и среди нашего армянства должен быть довольно любезен. И действительно: отслужил обедню в Москве и прочитал проповедь, до небес вознеся лазаряновские благодеяния. Сейчас Айвазовский в Петербурге и, как ходят слухи, собирается построить в Феодосии училище».
Слухи о том, что Айвазовский собирается основать в Феодосии школу, были, несомненно, верными. Но в Петербург он отправился не только с ходатайством об открытии школы. Во всяком случае, в северной столице его удостоили аудиенции министры иностранных и внутренних дел. Имел он встречи также с Лазарянами, Делеановым, Абамеликом и другими видными армянами.
Какие пели преследовал бывший католический священник в Росспи? Ради каких вынашиваемых им планов вступал Айвазовский в контакты с представителями армянской знати и правительственными кругами? И наконец, кто был вообще этот Габриэл Айвазовский?..
Если Цели и планы его в то время оставались неведомы, то личность его была достаточно известной, однако не всем!
Ему было уже сорок пять, когда он приехал в Россию. И соответственно своему зрелому возрасту имел он и столь же «богатую» биографию.
В отличие от Мкртича Эмина «вес» этого церковника-ренегата обусловливался не его научными заслугами, а двуличным поведением, угодливостью лакея к власть имущим, лакея, не чурающегося также распускать грязные слухи и писать тайные доносы.
С юного возраста получив католическое воспитание, он свыше трех лет служил в Мхитаристской конгрегации на острове Святого Лазаря. А затем, как сообщает Очевидец, «сатанинством перебрался в Парил?» и стал издавать журнал «Масьяц ахавни» — «Голубь Масиса». Перешагнув за сорок, Габриэл Айвазовский вместе с двумя своими друзьями-католиками, братьями Галфаян, переменил веру и вновь вступил в лоно армянской просветительской церкви. Эта смена веры произошла после его решения перебраться в Россию.
Известно, что в основе вероотступничества лежат два основные движущие причины. Первая — насилие, когда нещадно угнетаемый народ заставляют принять веру Завоевателей, чтобы, ассимилировав, нейтрализовать его. Второй причиной является, наверное, ущемленное самолюбие той или иной личности, неудовлетворенное тщеславие и просто алчность.
Следовательно, отринув католицизм и приняв православие, Габриэл Айвазовский стремился удовлетворить как свое самолюбие, так и алчность и тщеславие (поскольку первая причина тут исключалась). Он метил ни больше ни меньше как на место католикоса и уповал, разумеется, на авторитет своего прославленного брата — художника Ованеса Айвазовского и его связи во влиятельных сферах… Протекция и связи, конечно, само собой, но для осуществления своих планов требовалась Габриэла Айвазовского и собственная инициатива, более что ему было уже за сорок и он обладал «богатой» биографией.
Габриэл Айвазовский избрал самый короткий и надежный путь.
Вступив в переговоры с русским посольством в Париже, он предложил свои услуги и изъявил готовность обосноваться на юге России и под эгидой правительства взять в свои руки дело просвещения армян. В представленной послу России графу Киселеву памятной записке Габриэл Айвазовский предлагал открыть где-нибудь на юге России школу, которая должна была стать духовно-теологическим центром, и ее воспитанников — а с их помощью и весь армянский народ — превратить в покорных слуг царского правительства, удержав их от истинного просвещения, а следовательно, и от идей национального самосознания и освободительной борьбы, которые, распространившись в Европе, уже начинали волновать и народы империи.
Поэтому прием, оказанный Габриэлу Айвазовскому в Петербурге, выглядит вполне понятным и естественным.
Естественно и то, что разрешение на открытие школы в Феодосии ему было дано охотно и незамедлительно. И совсем уж понятно, что Айвазовскому не только дали возможность перевести из Парижа «Масьяц ахавни» и издавать его за казенный счет, но и поручили ему самому быть цензором своего издания…
Поистине безграничным было доверие к человеку, который, по определению Степана Воскана, будущего друга и соратника Налбандяна, «как литератор — не стоил ничего, а как архимандрит всяческих церквей — не обладал той моральной властью, которая является главным достоянием пастыря. Наоборот, своим двуличным поведением и особенно пакостным своим нравом он потерял всякие симпатии добродетельных людей». Да и можно разве «сегодня ласкать свободу, завтра припадать к ногам тирании, послезавтра лобызать колонны Рима, а на следующий день — восхвалять мысли Лютера»?
Нельзя!
Но Габриэл Айвазовский был лишен внутреннего нравственного стержня, и посему вполне понятно, что власть имущим было весьма выгодно иметь у себя в услужении такого вот человека. Оторванный от своих корней и давно уже лишившийся их как опоры, Габриэл Айвазовский приобрел необходимый для своей устойчивости вес назначением монаршей милостью на должность епархиального начальника епархии Нахичевана-на-Дону и Бессарабии вместо Маттеоса Веапетяна. И произошло это вопреки существующим правилам и даже без ведома Эчмиадзина.
Жаловаться архимандриту-ренегату теперь было не на что.
«Габриэл Айвазовский был большим ученым, — пишет Очевидец, — но не в положительном, а в отрицательном смысле этого слова. Такой человек, встав во главе народа, уведет его в темные доисторические века. Именно такие превращают людей в обезьян, а вовсе не те, кто говорит, что человек произошел от обезьяны!»
Трудно сказать, триумф ли Габриэла Айвазовского в Петербурге и возможные последствия этого или налаживание дел с подпиской на «Юсисапайл» в родном городе были тому причиной, но Микаэл Налбандян только в середине или конце июля собрался отправиться в Нахичеван-на-Дону.
Однако в последний момент планы неожиданно изменились, и вместо Нахичевана-на-Дону он отправился за границу.
Причиной этого неожиданного путешествия оказались армянские матрицы для «Юсисапайла». Полиграфисту Барфкнехту давно уже была перечислена выделенная для этой цели Карапетом Айрапетяном сумма, но отправка, судя по всему, затягивалась. Поэтому и потребовалось Налбандяну лично отправиться за матрицами и шрифтами.
Все это не ускользало от Рафаэла Патканяна, внимательно следившего за каждым шагом Налбандяна.
Рафаэл Патканян — Серовбэ Патканяну.
22 мая 1857 г.
«Сообщаю тебе две новости: журнал Назарянца «Юсисапайл» будет печататься в 1858-м… Объявление Назарянца сверх меры переполнено гордостью и тщеславием. Налбандян отправился за границу и, как я слышал, должен привезти для журнала прессы, шрифты и клише. Гляди, как продвигается дело шарлатанов, а мы, жизнь положившие ради того же, сразу отстали»[21].
…Микаэл Налбандян проехал через Мариенбад в Вену, а оттуда в Венецию. В этих городах, где издавна развивалось и процветало армянское печатное дело, можно было достать необходимое печатное оборудование. Деньги на дорожные расходы — около тысячи рублей — предоставили нахичеванские друзья. Далее Микаэл должен был отправиться в Париж и Константинополь. Можно предположить, что в Париже он имел случай познакомиться с одним из наиболее светлых и выдающихся деятелей Мхитаристской конгрегации — Гевондом Алишаном.
Кто они, мхитаристы, как образовалась эта конгрегация и кому опа теперь служит?..
Микаэл Налбандян не только не обошел эти вопросы, но и посчитал крайне необходимым подробно и беспристрастно ответить на них.
…После падения последней царской династии Армения окончательно утратила свою независимость и во все больше сгущавшейся вокруг беспросветной четырехвековой тьме впала в «смертоподобный сон».
Коренная Армения лишилась того нравственного лона, которое необходимо, чтобы взлелеять семя духовного. Поэтому возрождение познавательного духа армянского народа должно было произойти вне пределов Армении, в чужой стране. Армянская словесность нашла приют в Италии, питаясь ее хлебом, ибо, как писал Налбандян, «сама нация, как и в наши времена, не имела для своих сынов-патриотов ни хлеба, ни чести». Поистине — времена словно и не изменились!.. И в те дни каждый человек думал только о собственной выгоде, не понимая, что без пользы всеобщей невозможна польза личная.
Тем не менее у истории свой ход развития. Даже если это история потерявшего свою государственность, свое политическое значение и даже — что тут спорить? — частично утратившего и свое национальное лицо народа. Налбандян понимал, что в эти беспросветные и безнадежные времена, когда армяне были оттеснены с пути цивилизации и прогресса, где-то в мире Христофор Колумб со своими предложениями «стучался в двери королей и, получив мизерную помощь, углублялся в таинственные моря открывать для человечества новые страны», а где-то в другом месте Гутенберг изобретал книгопечатание, где-то еще люди восставали против слепой веры, пустой обрядности и фанатизма…
После четырех мрачных и нескончаемых столетий родившийся в городе Себастия Малой Армении юноша, по имени Мхитар, взялся пробудить от дремы свой народ. Нетрудно представить все те преграды, которые пришлось преодолеть Мхитару Себастаци. Но он «был из тех людей, которые, столкнувшись с сопротивлением, привыкли лишь напрягать все силы своей души и, укрепившись еще больше, добиваться пальмы победы», — не без гордости характеризовал Налбандян этого выдающегося человека, и нетрудно представить, сколь великую духовную связь и гармонию ощущал Микаэл между со