мое могущественное оружие в борьбе за существование.
Увы!.. И храм и могилы первого Учителя Месропа Маштоца и великого князя Вагана Мамиконяна находились в полнейшем запустении.
И откуда только берется такое каменное равнодушие к своим духовным и культурным ценностям? Неужели нельзя понять, какие поистине роковые потери приносит оно?..
…Вместо прекрасного храма, воздвигнутого князем Ваганом Мамиконяном, Микаэл увидел жалкое полуразвалившееся строение. Чтобы подойти к гробнице Маштоца, он вынужден был буквально «вползти под алтарь» и «при свете свечи в кромешной мгле» разглядеть надгробный камень. Народ, которому Месроп Маштоц принес письмена, поленился «даровать этой скромной могиле несколько буковок». Чуть в стороне лежал еще один «такой же бесприютный и простой камень». Жалкий сельский священник рассказал, что это могила Вагана Мамиконяна. Того самого Вагана Мамиконяна, который «дал народу жизнь и стал защитником отчизны». И этот самый народ не пожелал поставить приличное надгробие на его могилу!..
И вдруг родилось стихотворение… Вернее, то была очередная оплеуха, звук которой донесся от склонов Арарата до всех уголков мира, где жил хотя бы один армянин, долетит он через бездну времени и до нас, как достигнет и наших потомков…
Мон Ошакан!
Армян прославленных могила! —
восклицал Микаэл Налбандян.
Ропщи до неба! Возмутись!
Неблагодарность так постыла!..
Таков уж был он — Микаэл Налбандян. Герольд, пробуждающий нацию от сна, и просветитель, справедливый судия и неподкупный хранитель духовных ценностей, всегда безвинно обвиняемый и великий патриот…
…Хотя Арутюн Халибян и Габриэл Айвазовский приложили массу усилий, чтобы сорвать путешествие Микаэла и послать в Индию своего человека, несмотря на го, что с этой целью ими была приведена в действие даже полицейская машина, несмотря на все попытки оклеветать Налбандяна перед пастырем всех армян, — несмотря ни на что, католикос Маттеос 10 октября 1860 года утвердил все полномочия Микаэла:
«Настоящую грамоту, от имели всего армянского населения Нового Нахичевана выданную избранным уполномоченным господину Микаэлу Налбандяну и господину Арутюну Аджемяпу для поездки в Индию по вопросу национального наследия, я утверждаю и скрепляю своей настоящей подписью и печатью католикоса.
Другим своим письмом католикос уведомлял наместника Кавказа о сути дела и, со своей стороны, просил его уведомить об этом английское правительство, чтобы оно признало законными действия посланцев в Англии.
Микаэл Налбандян намеревался отправиться в Тифлис через Ереван, чтобы по пути посетить также Канакер, родину Хачатура Абовяна.
В Тифлисе Микаэлу предстояло выполнить еще несколько формальностей относительно своей официальной миссии.
Микаэл Налбандян — Карапету Айрапетяну.
10 декабря 1860 г.
«Задержусь на несколько дней в Тифлисе, чтобы получить у наместника необходимые бумаги и подождать своего спутника. Затем поеду в Поти и оттуда пароходом отправлюсь в Константинополь».
Но он не стал ждать своего спутника. Кто знает, может, Микаэл Налбандян с самого начала решил именно так?.. Может, поездка вместе с Арутюном Аджемяном была задумана им просто для отвода глаз, чтобы рассеять возможные подозрения?.. Не будем забывать, что в характере и деятельности Налбандяна появилась новая черта — конспиративность. И нам следует уже привыкнуть не только к этому, но и к тому, что Микаэл всегда и во всех обстоятельствах отныне будет обеспечивать себе alibi.
Поспешный отъезд Налбандяна из Тифлиса, а затем и из Поти не ускользнул, разумеется, от глаз внимательно следивших за ним врагов. Габриэл Айвазовский злорадствовал, что Микаэл Налбандян, мол, так спешил, что даже не стал ждать парохода, а отплыл на паруснике. «Налбандян будто удирал от Сибири!» — заключал он в своем письме Арутюну Халибяну.
НА БЕРЕГАХ БОСФОРА
Признать или осудить недостатки не только не преступление, но заслуга.
Жить — значит знать, что ты стоишь, на что способен и что должен сделать.
Волею случая Микаэл Налбандян прибыл в Константинополь как раз в те дни, когда армянская община находилась еще под впечатлением недавно принятой конституции — Положения. Воодушевленные армяне даже назвали эту конституцию национальным Положением, тем самым дав начало недоразумению, будто в такой деспотической империи, как Турция, где все национальные вопросы — да и политические тоже — решались и долго еще будут решаться с помощью ятагана, может вообще существовать свобода выборов, автономия и законность…
Постепенно, со временем, в Османской империи окрепла и набрала силу прослойка армянских богачей. Вступив в союз с духовенством, она стала истинной напастью для своего народа.
Константинопольские денежные тузы ничем не отличались от богачей Нахичевана-на-Дону. Они также предпочитали все чужеземное, считали постыдным говорить по-армянски, всячески принижали армянскую культуру и историю. И если они время от времени выступали как меценаты и помогали основывать церкви, школы, больницы, выпускать учебники, то делали это вовсе не ради национального просвещения, а чтобы удержать за собой господство в национальной жизни.
После поражения в русско-турецкой войне Османская империя вынуждена была сделать некоторые уступки своим союзницам — Англии и Франции, — обеспокоенным бесправным положением порабощенных Турцией христианских народов. Коснулись реформы и армян. После долгих и нудных споров было принято национальное Положение, от которого армяне вскоре испытали горькое разочарование, как от чистейшей воды фикции, поскольку вся исполнительная власть в армянской общине по-прежнему принадлежала Церковному и Городскому собранию, с тем лишь различием, что теперь члены этого собрания «избирались». Но «свобода выбора» здесь оказалась ограничена так же, как и в Армянском округе.
Однако так или иначе, но национальное Положение, которого армяне ждали так долго, все же было даровано, принято и утверждено. Богачи недовольно сетовали, а простой народ ликовал.
Очень недолго, всего несколько недель, длились в общественной жизни эти новшества, зримые и очевидные.
Прекратились внутренние волнения и раздоры, кончились «бессмысленные и гибельные споры» и церковные разногласия. Константинопольские армяне объединились под «знаменем прогресса и просвещения».
Поэтому Микаэла Налбандяна в Константинополе встретили исключительно радушно, приняв его как старого и верного друга, как авторитетного национального деятеля.
«Уже давно знали мы господина Налбандяна по его публикациям в журнале «Юсисапайл». И хоть и издалека, но хорошо зная его душу и принципы, мы благословляем также усилия его и его достойных коллег в деле просвещения нации и особенно живущих в России наших соотечественников. «Юсисапайл», который хорошо знают читатели, — единственный свободный армянский орган в России. Назаряну и Налбандяну выпала доля сказать неприкрытую правду в стране, где над головой журналиста вечно висит дамоклов меч».
Если константинопольские армяне считали счастьем для себя прибытие к ним Микаэла Налбандяна, то, по их убеждению, не меньшую радость должен был испытывать и «представитель их просвещенных российских соотечественников», видя столь тесное национальное и политическое единство. Они словно желали показать ему, с какой преданностью осуществляют константинопольские армяне ту самую программу национальной консолидации, которую пропагандировал «Юсисапайл». Они были уверены также, что Микаэл Налбандян, ближе узнав жизнь здешней общины и познакомившись с ее деятелями, станет посредником между ними и российскими армянами, «дабы, если не смогут они объединиться на одной земле, то объединились хотя бы своими сердцами и чаяниями… И чтобы однажды увидел мир, что есть армянская нация, пусть рассеянная и скитальческая, но нравственно единая и неразделимая».
Арутюн Свачьян, уже давно знакомый Налбандяну по публикациям в своей газете «Мегу» («Пчела»), явился для Микаэла таким же открытием в Константинополе, как некогда в Париже Степан Воскан.
Родился Арутюн Свачьян в Константинополе, в квартале Хасгюх. Отец его, сам ремесленник, увидев необыкновенную тягу сына к знаниям, отдал его в домашнюю школу Погоса Отьяна.
Если наибольшим авторитетом и признанием у российских армян пользовался Лазаревский институт, то в Западной Армении такую же славу снискало Искютарское училище. Увы, жадному до знаний юноше не довелось учиться там.
Но тем не менее Арутюну Свачьяну выпало счастье учиться у Хачатура Партизпаняна, одного из преподавателей этого училища. После серьезных столкновений с Ованесом Чамурчяном, другим учителем того же училища, Партизпанян вынужден был уйти оттуда и заняться частными уроками.
У нас будет еще повод вспомнить Ованеса Чамурчяна, который не только занимался теологией и издавал газету «Еревак» («Сатурн»), но с превеликим удовольствием увлекался колдовством и магией.
Так что рано или поздно должны были пересечься пути этого матерого мракобеса, притязавшего также на звание политического деятеля, и молодого Свачьяна.
И вновь повторится история, уже знакомая нам по нахичеванским событиям и тому, что случилось с Микаэлом Налбандяном. Да иначе и быть не могло: у константинопольских армян были те же заботы, те же проблемы и те же болезни. Значит, одинаковыми и судьбы тех, кому уготовано было судьбой родиться, возмужать и действовать в армянской среде — будь то в Москве, Константинополе или Париже…
И поэтому нас не должна удивлять та роль, которую сыграл Хачатур Партизпанян в жизни Арутюна, точно так же, как Габриэл Патканян в жизни Микаэла. Отношения ученика и учителя переросли в отношения с. щи сына. Партизпанян взял Арутюна целиком под свою опеку и воспитывал его в своем доме, под своей крышей.