Первые впечатления о Неаполе оказались у Микаэла почти те же, что в Мессине. И здесь простой народ был на стороне Гарибальди, среднее сословие — на стороне Виктора-Эммануила, ну а богачи с готовностью отрекались от своего народа и родины и морально и материально поддерживали Бурбона. «Видно, в Италии это обыкновенное явление», — заключил Налбандян.
Кстати, он, который в Версале или в Британском музее мог целиком отдаться созерцанию произведений искусства, воспринимал Неаполь совершенно с иной точки зрения. «Великолепные площади» и «чудесные статуи» он воспринимал сейчас лишь постольку, поскольку они являлись немыми свидетелями бесславного конца Бурбонов. Народ скинул с пьедесталов и разрушил все те памятники, которые были возведены Бурбонами во увековечение своей славы. С общественных зданий и дворцов сбили гербы Франциска Второго и взамен их повесили гербы Виктора-Эммануила — короля единой Италии.
Всюду, где удалось побывать Микаэлу в Неаполе, на всех домах, от государственных учреждений до парикмахерских, развевается сардинский флаг, и народ с радостью повторяет имена своих освободителей.
Город готовился встретить князя Кариньяно, которого король Виктор-Эммануил назначил генеральным инспектором. Полк Национальной гвардии выслали на встречу своего нового командира. В дула ружей воткнули розы. Эта «восхитительная и трогательная картина» особенно тронула Микаэла.
От Неаполя не так уж далеко до Рима, и Микаэл решил побывать в Папской области, для удержания которой Луи Бонапарт послал значительное войско. Окончательное объединение Италии было невозможно без освобождения этих земель. Познакомившись со сложившимся положением изнутри, Налбандян воскликнул: «Рим стал проклятым для человечества!»
«Но современное положение Италии, всеобщее брожение умов свидетельствуют о том, что скоро пробьет роковой час и для Рима. В Рим! Может, нога моя окажется легка», —
предполагал и надеялся Налбандян.
А слухи о подробностях политических событий растекались по всем дорогам… Король, установивший свою власть над десятью миллионами итальянцев, не мог, разумеется, терпеть Гарибальди. И национального героя обозвали «дерзким авантюристом», а отряды добровольцев распустили, оскорбив и осмеяв сражавшихся за свободу воинов…
Микаэл Налбандян — Арутюну Свачьяну.
30 декабря 1860 г.
«Перемена неаполитанского правительства развязала также руки прессе; пресса — эта вестница свободного человеческого разума, освобождена от оков. Александр Дюма (отец) находится здесь и издает газету «Независимость». Эта газета три дня назад писала, что скоро будут освобождены и Рим, и Ломбардия, и Венгрия, и Польша…»
Кстати, монархисты, не желавшие признавать вождя освободительного движения, не могли стерпеть и его друга — Александра Дюма-отца, и вскоре изгнали его из дома, подаренного писателю самим Гарибальди. И в те самые дни, когда Микаэл «спешил» в Лондон, Виктор-Эммануил Второй уже явно избегал даже упоминать о Гарибальди.
Рано или поздно национальный герой должен был понять, что ему уже нет места в Италии.
Этот очередной акт грустной драмы также не ускользнул от глаз народа. В числе множества европейских газет «Мегу» с горечью и сожалением написала:
«Гарибальди освободил Италию.
Гарибальди не принял вознаграждения.
…Этот человек, апостол божий, явился, чтобы стать благодетелем человечества, и, вернув пленным и порабощенным народам свободу, удалился и уединился в своем доме, который он покинул некогда, только чтобы со всей верностью исполнить предначертанное ему свыше».
Джузеппе Гарибальди «удалился в свой дом» на корабле «Вашингтон». Рассказывают, что он взял с собой из Италии лишь мешок овощей, мешочек семян, чтобы развести огород, и связку сушеной рыбы.
«Он с горстью людей победил армию, освободил целую страну и был отпущен из нее, как отпускают ямщика, когда он довез до станции…»
Но если король, получивший свое царство от «плебея», так равнодушно расстался с Гарибальди, который своим именем и авторитетом мог бы предотвратить грядущие в недалеком будущем злодеяния монархии, то сам Гарибальди — национальный герой и символ освободительной борьбы — стал надеждой всех порабощенных народов.
В своем письме Свачьяну Микаэл сообщал следующую интересную новость;
«Здесь очень много поляков, и с каждым днем их становится все больше. Носятся слухи, что они хотят организовать вооруженный польский легион и в полной готовности ждать воодушевляющего сигнала…»
Слухи эти были вовсе не беспочвенными. Вполне вероятно, что в эти самые дни Микаэл Налбандян уже знал, что польские эмигранты отправили к поселившемуся на острове Капри Джузеппе Гарибальди человека с предложением возглавить их освободительный поход в Польшу.
Кстати, слух этот уже не даст покоя Налбандяну. И в голове его родилась идея начать с Гарибальди переговоры и вверить ему руководство Зейтунским восстанием и вообще борьбу за освобождение Западной Армении.
Но в этом случае… Хотя почему только в этом? Чтобы начать организованную вооруженную борьбу, нужны не только самоотверженные патриоты, готовые взять в руки оружие, но и вообще средства… Деньги!.. Нужны прежде всего для того, чтобы приобрести оружие и боеприпасы. Но кто их даст? Армянские богачи? Сама мысль об этом казалась нелепой. Уроки Италии показывали, что упование на богачей не только не способствует освобождению, но и вообще может извратить и уничтожить саму мысль о свободе…
А опыт последнего похода Гарибальди, со всеми последствиями которого Микаэл имел возможность познакомиться во время своего путешествия по Италии, недвусмысленно говорил, что для освобождения родины от жестокого чужеземного ига, ее объединения и экономического процветания нужны именно «плебейская» революция и демократическая республика.
А нельзя ли использовать для освободительной борьбы часть индийского наследства? Приходила ли такая мысль в голову Налбандяну? Кто знает?.. Но не мог он не вспомнить краткого сообщения в газете Свачьяна:
«Гарибальди, этот сказочный витязь новых времен, всколыхнул сердца новых поколений, и юный «Мегу» позавидовал судьбе его и им спасенных».
Вспомнил и поспешил написать своему другу:
«Я не завидую освобождению Италии, напротив, от души радуюсь за нее. Но когда я вижу ее свободу и бессилие моего народа, сердце мое надрывается и душа горит…»
Бессилие нации было частично преодолено. Молодежь, подобно сухому песку, впитывала в себя новые идеи и готовилась приступить к делу. Во всяком случае, об этом свидетельствовал сам факт создания в России и Турции тайных обществ. Но чтобы эти тайные общества могли осуществить свои планы, чтобы начавшееся освободительное движение увенчалось созданием единой Армянской республики, необходимо было наладить сотрудничество с освободительным движением в Европе и самой России. И обязательно следовало усвоить опыт потрясаемой революциями Европы, чтобы не ошибиться, не промахнуться, не упустить возможностей…
Но и в далекой Италии Микаэл словно слышал недовольное бурчание армян: дескать, а нам-то что?.. И не мог скрыть горечи:
«Да, они не имеют отношения к нам, они недостойны иметь отношение к европейским нациям, неспособны пройти тот спасительный путь, которым проходят другие нации…»
Еще через несколько дней, 3 января 1861 года, Микаэл уже на другом пароходе отбыл из Неаполя в… Геную.
Потом он решил продолжить путь по суше. По этому поводу он дал следующее объяснение:
«Увидев, что зимнее путешествие по морю подвергает опасности мое здоровье, я начисто отказался от пароходов, в Генуе сошел на берег и железной дорогой добрался до подножия Итальянских Альп… Горы пересек на санях, после приятной вечной весны Италии угодив в ужасные морозы».
Иначе говоря, он отказался от морского путешествия, чтобы не рисковать здоровьем, и предпочел не менее опасное для него зимнее путешествие по суше.
Почему?
Почему он решил обязательно побывать и в Сардинском королевстве?
Почему он, остановившись в Турине, ни словом не упомянул об этом в своем письме-отчете?
Может, он спешил навстречу своему другу? Другу, который прибыл в Турин из Франции?
Степан Воскан (а речь именно о нем) в это самое время перебрался в Турин и поступил на службу в канцелярию премьер-министра Кавура в должности секретаря-советника. И тут же начал издавать на французском языке газету «Италия».
Кроме Турина, газета эта имела подписчиков также в Париже, Генуе, Пергаме, Болонье и Неаполе. И с первых же номеров она выказала столь характерную для троицы Налбандян — Свачьян — Воскан остроту публикаций и беспощадность в борьбе. Камилло Кавур вынужден был даже посоветовать своему секретарю-советнику: «Наденьте хотя бы перчатки, чтобы как-то смягчить свое перо».
Свою газету Степан Воскан издавал в Турине до 1861 года. Далее история на протяжении почти двух лет хранит о нем каменное молчание.
Итак?
Встретились ли они в Турине?
Если встретились, то какие совместные планы разработали они за это короткое время?
И почему газета «Италия» Степана Воскана перестала выходить в свет почти тогда же, когда в Нахичеване-на-Дону был арестован Микаэл Налбандян?
Было ли это случайным совпадением?
Через несколько дней Микаэл напишет в письме-отчете:
«В праздник Рождества Христова и Крещения я добрался до Парижа, где оставался четыре дня, и, выехав оттуда десятого, вчера, одиннадцатого января, прибыл в Лондон, где и пишу это письмо».
ГОСТИ ОРСЕТ-ХАУЗА
Национальное предшествует общечеловеческому, и каждый человек входит в человечество через свою национальность.