Понемногу два реформистских движения, северное и южное, превращались в идеологических противников. Раскол был вызван различиями не только в богословских взглядах, но также культурными и психологическими. Историк Диармайд Маккаллоу точно указал природу этих расхождений. Мартин Лютер пережил духовный кризис, из которого вышел убежденным, что его спасение – в руках одного лишь Господа и что между Богом и его душой никто не вправе стать; подобный принцип «позволил ему бросить вызов Церкви, по его мнению наделенной светской властью порабощать и подчинять себе». В 1522 году баскский рыцарь по имени Иньиго Лойола (впоследствии он латинизировал свое имя и нарек себя Игнатием) пережил «сходный духовный кризис», но итогом этой внутренней борьбы стал разработанный им религиозный вариант рыцарского кодекса поведения. В 1537 году он и его единомышленники объявили себя Обществом Иисуса, или, как вскоре стали их называть, иезуитами, и передали себя в полную власть папы[1396].
Возможно, в сороковые годы Микеланджело ощущал близость к иезуитам. Не подлежит сомнению, что Виттория Колонна просила Лойолу прочитать проповедь в монастыре Святой Анны, где она жила в ту пору, и вступиться за ее любимого проповедника Бернардино Окино, перешедшего на сторону протестантов. Лойола также консультировал ее брата Асканио и невестку по вопросам семьи и брака. Как мы уже видели, друг Микеланджело Латтанцио Толомеи и кардинал Контарини выполняли духовные упражнения по заветам Лойолы[1397].
Как это было у него в обычае, мастер внес в движение Лойолы вклад, создав архитектурное сооружение. 6 октября 1554 года он спустился в глубокую яму, вырытую в центре Рима, и заложил камень в основание новой церкви иезуитов, Иль Джезу. «Ответственность за работы берет на себя самый знаменитый из здешних зодчих, Микеланджело», – писал Лойола. Он добавлял, что Микеланджело согласился возвести церковь «из одного лишь благочестия», не требуя оплаты. Неясно, спроектировал ли он здание, поскольку все, что дошло до нас, – это заметки Микеланджело по поводу плана другого зодчего, но если он и подготовил проект, то, как и многое другое, не сумел его воплотить[1398].
Микеланджело, спиритуалы и Поул пытались преодолеть ширящийся раскол. С одной стороны, они в значительной мере разделяли богословские взгляды более умеренных реформаторов. С другой – они, как Лойола, инстинктивно хранили верность папе и Церкви. Не много найдется людей, которые могли бы, подобно Микеланджело, на протяжении почти полувека с близкого расстояния, во всех подробностях, наблюдать слабости, недостатки и причуды целого ряда понтификов. Однако он по-прежнему служил папе и посвятил себя созданию величайшего зримого символа папской власти – собора Святого Петра.
Конклав, которому предстояло избрать нового папу, собрался 29 ноября, и на нем присутствовало столько кардиналов, что их не удалось разместить в Сикстинской капелле и голосование было перенесено в капеллу Паолина, под совсем недавно завершенные суровые и мрачные фрески Микеланджело[1399].
Покойный папа в последний раз успел осмотреть «Распятие святого Петра» во вторую неделю октября. 13 октября флорентийский посланник сообщал, что восьмидесятидвухлетний понтифик чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы взобраться на приставную лестницу «из десяти-двенадцати ступеней» и разглядеть картину с лесов. Не прошло и месяца, как он скончался, не прошло, вероятно, и полутора месяцев, как леса убрали[1400]. Можно предположить, что в промежутке Микеланджело завершил фреску. В последний день работ, очень быстро, Микеланджело добавил на фреске четырех женщин, сбившихся в стайку в правом нижнем углу, потрясенных, испуганных, в страхе косящихся на поразительное, внушающее трепет зрелище. По-своему это удивительные образы, однако трудно вообразить персонажей более далеких от прекрасных, исполненных уверенности в своей красоте «Давида» или «Адама».
Как это уже случилось в 1523 году, мнения конклава снова разделились: одни предпочитали видеть папой ставленника Карла V, другие поддерживали мнение нового короля Франции Генриха II (Франциск I умер в 1547 году). Кардиналы Карла V в том числе голосовали за Поула, отчасти потому, что император до сих пор не утратил надежду на компромисс с лютеранами Северной Европы, а Поул, вероятно, попытался бы содействовать установлению религиозного мира. В начале декабря для избрания ему не хватило всего одного голоса; более того, он уже заказал папские облачения, а весть о его избрании послана в Париж, где повергла в скорбь Генриха II. Впрочем, Поул потерял голоса – в том числе оттого, что кардинал Карафа выступал против него, считая еретиком (и зачитал компрометирующее досье, которое собрал на него и приберег нарочно для такого случая), а также оттого, что остальные не доверяли чужеземцу-англичанину или полагали его слишком молодым. Конклав все длился и длился: один кардинал умер во время его проведения, вызвав обыкновенные в таких случаях слухи, что он-де был отравлен. В конце концов 8 февраля 1550 года папой был избран кардинал Джованни Мария Чокки дель Монте, принявший имя Юлия III.
В глубине души дель Монте (1487–1555) все это время был убежден, что совершенно точно сделается папой. По пути на конклав он встретил художника Джорджо Вазари и сказал ему: «Я еду в Рим и наверняка стану папой. Спеши закончить свои дела и, как только получишь известие, отправляйся в Рим, не дожидаясь других указаний или вызова»[1401]. Его-де по милости нового папы ожидает в Риме множество заказов. Вазари поступил, как ему велели: он вскочил на коня и поскакал в Рим, как только до Флоренции дошла весть об избрании Юлия III. Прибыв в Рим, Вазари направился прямо в Ватикан, облобызал папскую стопу, и Юлий, напомнив, что его предсказание оправдалось, тотчас же дал ему работу.
Одним из дел, которое Вазари пришлось бросить, был выпуск первого издания «Жизнеописания художников», которое как раз печатали в то время. Этот замысел Вазари вынашивал много лет, о нем было известно в кругах, близких к Микеланджело[1402]. Однажды в Риме, в середине сороковых годов, Вазари был приглашен вечером на ужин в дом к кардиналу Фарнезе; присутствовали многие литературно образованные люди, в том числе Аннибале Каро, Паоло Джовио и беспутный поэт Франческо Мария Мольца. (В одном сонете, обращенном к художникам, он приписывал свое духовное возрождение созерцанию «Страшного суда» Микеланджело.) Джовио заметил, что хотел бы добавить ряд жизнеописаний художников к тем кратким биографиям великих людей, что он уже составил.
Когда он замолчал, кардинал Фарнезе обратился к Вазари с вопросом: «Что вы об этом скажете, Джорджо? Разве это не будет прекрасное произведение, над которым стоит потрудиться?» Однако Вазари, похвалив прозу Джовио, возразил: «Будет, светлейший монсиньор… если только кто-нибудь, причастный искусству, поможет Джовьо расставить все по местам и сказать об этом так, как оно было на самом деле. Я так говорю, ибо хотя речь его была чудесна, но он во многом перепутал одно с другим»[1403]. Тогда все присутствующие на пиру стали предлагать, чтобы Вазари сам подготовил краткие биографии живописцев, на которые мог бы опираться Джовио. Вазари согласился и принялся составлять их, взяв за основу свои записки о художниках и скульпторах, которые для развлечения вел много лет. Когда он показал свой труд Джовио, тот стал настаивать, чтобы он сам сочинил книгу. Вазари не протестовал и с увлечением и восторгом взялся за работу.
29 октября, спустя три недели после семьдесят пятого дня рождения Микеланджело, великий труд был завершен[1404]. Через несколько дней Вазари составил список важных лиц, которым намеревался подарить экземпляр своей книги. Разумеется, преподнести ее в дар он собирался не только целой череде кардиналов и герцогу Урбинскому, но и Микеланджело. Вазари лично вручил ему подарок, и художник «принял его с большой радостью»[1405]. Как отмечал Майкл Хёрст, есть свидетельства, что мастер прочитал книгу Вазари, немного запоздалый подарок ко дню рождения, весьма и весьма внимательно[1406].
На безудержные восхваления его персоны и его творчества, содержащиеся в книге Вазари, он откликнулся изящным жестом, посвятив тому сонет, в котором превозносил достижения Вазари-живописца и, еще более того, Вазари-писателя. «Ученою рукой теперь нам дали / Вы новый плод усердья своего… Нам многих жизней повесть начертали»; по словам Микеланджело, Вазари сохранил память о давно ушедших художниках, словно воскресив их для потомков: «Но вы вернули вновь воспоминанье / О поглощенных смертию, – и вот, / Ей вопреки, оно навеки живо!»[1407]
В письме от 1 августа, адресованном Вазари, который на несколько месяцев вернулся во Флоренцию, Микеланджело намекал, что, подобно недавно скончавшимся Луиджи дель Риччо и Виттории Колонна, биограф сделался одним из близких его друзей, на которых он мог положиться и от которых мог ожидать утешения и моральной поддержки: «Вы, будучи воскресителем мертвых, продлеваете жизнь живущим, вернее, на бесконечно долгое время похищаете у смерти едва живых. Словом, я весь Ваш каков я есть»[1408].
До того Микеланджело знал Вазари много лет. Как мы уже видели, еще подростком он подобрал фрагменты мраморной руки «Давида», отбитой и расколотой во время политических беспорядков в апреле 1527 года, и тем самым помог спасти одно из величайших произведений знаменитого художника. Он утверждал, что на протяжении недолгого времени был учеником Микеланджело. Его собственный биограф Патриция Рубин полагает, что здесь Вазари скор