ый в конце концов стал причиной глубочайшего раскола этой эпохи. Мнения разделились по поводу сущности человека: что он такое, падшее создание, самая тень надежды на спасение для которого зависит исключительно от благодати Божьей, или, как утверждал Пико делла Мирандола, он, сотворенный по образу Божию, способен к совершенствованию и может возвыситься, оторвавшись от земли и приблизившись к небесам, благодаря собственным попыткам поступать добродетельно? С точки зрения Микеланджело и его современников, то были проблемы первостепенной важности; они играли исключительную роль в творчестве художника, который создавал образы человека и Бога.
В конечном счете власть Медичи зиждилась не столько на общественном договоре в целом, сколько на договоре с главами могущественных флорентийских кланов, то есть олигархов, согласившихся признать в Медичи лидеров. С самого начала эти влиятельные флорентийцы усомнились в способности Пьеро возглавить правящее семейство. Одни поддерживали его, другие испытывали искушение принести клятву верности старшим и более опытным представителям младшей ветви семейства, Лоренцо и Джованни ди Пьерфранческо Медичи, потомкам младшего брата Козимо Лоренцо, двоюродного деда Лоренцо Великолепного[251].
Спустя всего несколько лет тесные профессиональные отношения будут связывать Микеланджело с Лоренцо ди Пьерфранческо, который станет его новым покровителем. В таком случае нельзя исключать, что он уже вошел в окружение этого нового мецената в 1493–1494 годах. Веру в новый режим, пусть даже слабую, Микеланджело утратил, когда через два года после прихода к власти юный надменный Пьеро столкнулся с тяжелейшим политическим кризисом, какой только разражался в Италии за последнее столетие.
В 1494 году хрупкое равновесие в итальянской политике было трагическим образом нарушено навсегда; потому-то впоследствии итальянцы стали вспоминать правление Лоренцо Великолепного как золотой век мира и изобилия, хотя на самом деле оно нисколько не походило на эру процветания: при Лоренцо то и дело обнаруживались заговоры, во Флоренции царила политическая напряженность, ощущалась угроза войны. Впрочем, означенное хрупкое равновесие ему удавалось сохранять, умело и искусно лавируя меж пятью главными игроками итальянской политики: Неаполем, Миланом, Папской областью, Венецией и Флоренцией.
После смерти Лоренцо крупные европейские державы, в особенности Франция и Испания, на протяжении долгих лет раздираемые междоусобными войнами и раздорами, стали переходить к более сильному централизованному режиму. Одновременно технологические новшества изменили самый характер ведения войны: отныне исход битвы решал порох, а значит, артиллерия.
Непосредственным поводом катастрофы послужило решение молодого французского короля Карла VIII (1470–1498) заявить старинные права на неаполитанский престол. Его опрометчиво поддержали итальянские политики, в том числе папа Иннокентий VIII и Лодовико Сфорца, герцог Миланский, которые надеялись, что французское вторжение хотя бы на какое-то время даст им ряд преимуществ перед врагами[252].
Карл VIII был мал ростом, безобразен, не особенно умен и всего на два года старше Пьеро. Идею итальянского похода он воспринял с восторгом, как возможность снискать славу и проявить мужество на поле брани. 2 сентября 1494 года он перешел через Альпы во главе гигантского по итальянским меркам двадцатипятитысячного войска, включавшего швейцарских ландскнехтов и ужасающее новшество – пушки[253]. К 9 сентября он достиг городка Асти, к северу от Генуи.
В тот же день небольшой город Рапалло, находящийся южнее на берегу Лигурийского моря, был отбит у неаполитанского гарнизона передовыми силами французов под командованием герцога Орлеанского, находившегося в Италии с июля[254]. Спустя два дня весть об этом поражении достигла Флоренции. Ландуччи мрачно заметил в дневнике: «Они бросились в горы, и все были взяты в плен или убиты, а флот короля Неаполитанского разоружен или уничтожен». Рапалло разграбили швейцарские ландскнехты.
Сомнительно, что подобным напастям смог бы противостоять даже столь блестящий политик, досконально знающий изощренные тактические ходы, как Лоренцо. Его неопытный сын Пьеро при приближении катастрофы выбрал наихудший сценарий. При поддержке римского клана Орсини, к которому принадлежали его мать и жена, он заключил союз с Неаполем и вознамерился соблюсти союзнические обязательства, чего бы это ни стоило, несмотря на все предупреждения. Тем самым он бросил вызов наиболее грозному вражескому войску на памяти своих современников-итальянцев.
Французы продолжали продвижение на юг, к Флоренции, и, не дожидаясь их появления, Микеланджело решил убраться из города подобру-поздорову; когда это произошло, точно не известно. Он поведал Кондиви странную историю о том, что именно подвигло его к побегу. В истории этой фигурирует музыкант – виртуоз игры на лире, любимец Лоренцо и его сына, которого он величает Кардьере (используя итальянизированную форму его имени; в действительности его звали Иоганнес Кордье, и он был одним из множества фламандских композиторов и талантливых исполнителей, весьма ценимых в Италии).
Этому Кардьере якобы привиделся кошмарный сон, в котором ему предстал дух Лоренцо Медичи, полуобнаженного, в лохмотьях, и повелел передать Пьеро, что «вскоре он будет изгнан из своего родного дома и не вернется более назад». Музыкант пересказал этот сон Микеланджело, и тот стал настаивать, что надобно поступить, как приказал призрак Лоренцо, то есть предупредить Пьеро, но Кардьере был слишком напуган. Спустя некоторое время, однажды утром, Микеланджело встретился с ним во дворе палаццо Медичи. Музыкант был явно опечален. Лоренцо вновь явился ему во сне и оттрепал за ухо: как это он посмел не выполнить его повеление? На сей раз Микеланджело уговорил его сделать так, как приказал призрак. Кардьере отправился на виллу Медичи в окрестностях города Кареджи, где в ту пору пребывал Пьеро со свитой. По пути он столкнулся с Пьеро и его приближенными, которые скакали ему навстречу, и поведал им о кошмарном предостережении духа, но те лишь высмеяли его.
Пьеро подозвал слуг и «велел им осыпать Кардьере насмешками». Тут секретарь Пьеро, впоследствии вошедший в историю под именем кардинала Биббиены, сказал Кардьере: «Вы безумец. Неужели вы думаете, что Лоренцо предпочитает вас собственному сыну?» Спустя два дня, опасаясь, что предостережение Лоренцо сбудется, Микеланджело бежал из города вместе с двумя спутниками[255].
Кое-что в этой истории представляется вполне возможным. Бегство от реальности, которое с таким легкомыслием продемонстрировали Пьеро Медичи и его свита, нашло отражение в ряде писем именно того придворного, о котором упоминает Микеланджело, Бернардо Довици (1470–1520), будущего кардинала Биббиены. Эти письма, где полным-полно шуток и сплетен, автор отправлял из лагеря флорентийских союзников, папско-неаполитанских войск, в период со 2 сентября по 25 октября 1494 года. Судя по этим посланиям, Пьеро и его советники не желали замечать всей серьезности положения и закрывали глаза на грозящую опасность. Кроме того, опираясь на упоминающиеся в этих письмах факты, можно датировать бегство Микеланджело[256].
Если Довици действительно присутствовал при осмеянии музыканта Кардьере и вместе с остальными осыпал его насмешками, а едва ли здесь можно что-то напутать, ведь Микеланджело знал будущего кардинала на протяжении десятилетий, то это означает, что данный случай относится ко времени до начала сентября, когда Довици уехал из Флоренции (поскольку, когда он вернулся в город, Микеланджело там уже не было). Следовательно, Микеланджело не стал ждать, когда французская армия подойдет к городу, а вместо этого решил поскорее спасаться бегством. Не исключено, что, близко узнав за несколько лет Пьеро Медичи, Микеланджело не питал особых иллюзий относительно его политической дальновидности. Впоследствии еще неоднократно, предвидя надвигающуюся опасность, Микеланджело будет заблаговременно спасаться. А затем, дождавшись, когда опасность минует, возвращаться на прежнее место.
В экземпляре «Жизнеописания» Кондиви, принадлежавшем Тиберио Кальканьи, ниже истории с Кардьере и его вещим сном наличествует приписка: «Он говорил мне, что слышал от других сведения, подтверждающие сон, однако, со слов различных граждан предчувствуя бегство Медичи, он бежал»[257]. В этой фразе что-то явно перепутано, смысл ее неясен, однако, может быть, Микеланджело хотел сказать, что, по его мнению, сон сбылся, но добавил, что многие из тех, с кем он говорил, предсказывали падение Медичи и потому-то на самом деле он и решил спастись бегством.
Подобный довод также представляется разумным. Микеланджело бросил службу при дворе, доход и родной город вовсе не потому, что какому-то фламандскому музыканту привиделся страшный сон. По Флоренции с невероятной быстротой распространялись мрачные предчувствия и темные предсказания. Не требовалось вмешательства сверхъестественных сил, чтобы догадаться, какая судьба ожидает город. Высока была вероятность, что Флоренция, один из богатейших городов Европы, будет, подобно Рапалло, разграблена войском северян, которых итальянцы в XV веке считали варварами.
Итак, не позднее середины октября Микеланджело бежал. 14 октября флорентийскому скульптору Адриано, переселившемуся в Неаполь, послал письмо его брат Амедео, оставшийся во Флоренции. Амедео сообщал, что Микеланджело бросил свою службу в саду скульптур и, никого не предупредив, отправился в Венецию и что Пьеро Медичи был чрезвычайно оскорблен его внезапным отъездом