Через месяц режим Пьеро Медичи пал. Допустив серьезные просчеты на переговорах с Карлом VIII, Пьеро передал французскому королю стратегически важные крепости и цитадели, защищавшие город. Это, в свою очередь, привело флорентийцев в такую ярость, что 8 ноября Пьеро пришлось бежать из города; он проскакал мимо сада Сан-Марко и выехал из ворот Сан-Галло. Отныне он, как и его отец, получил прозвище. Но если Лоренцо вошел в историю как Великолепный, то Пьеро – как Il Fatuo, Злосчастный.
Микеланджело бежал в Венецию с двумя спутниками[259]. Впрочем, там они провели всего несколько дней, поскольку вскоре ощутили нужду в деньгах, – счета оплачивал Микеланджело, а значит, его, девятнадцатилетнего, товарищи уже воспринимали как старшего, как начинающего мастера. Он решил вернуться во Флоренцию, но они добрались только до Болоньи, где внезапно вмешался случай.
С точки зрения флорентийца той поры, Болонья, как и Венеция, располагалась в чужих землях: она находилась по другую сторону Апеннин, там говорили на несколько ином наречии, почитали свою историю, гордились своей кухней и подчинялись своему правительству. Более всего Болонья славилась своим университетом, старейшим в Европе, где, как с любопытством мог заметить Микеланджело, уже много веков проводились публичные вскрытия трупов. Будучи в строгом смысле слова частью Италии, находящейся под управлением папы, то есть входящей в Папскую область, на практике городом и его окрестностями почти целое столетие правило семейство Бентивольо. В то время в Болонье было принято некое подобие архаичной визовой системы. Впервые прибыв в город, чужестранцам надлежало предстать перед Уффичо делле Буллетте – своего рода «визовым отделом» – и получить красную восковую печать, которую полагалось носить на среднем пальце правой руки[260]. Этого Микеланджело и его спутники сделать не позаботились, и потому их задержали и отвели в указанный «визовый отдел» неподалеку от Пьяцца дель Комуне. На них наложили штраф – пятьдесят мелких монет, называемых болоньини (bolognini), а таких денег у Микеланджело не было.
Что и говорить, неловкое положение, но тут судьба послала Микеланджело спасителя в лице болонского дворянина Джан Франческо Альдрованди. Он входил в число так называемых Шестнадцати (Sedici Riformatori), наследственного совета патрициев, которые правили городом, а значит, начальствовали и над мелкими бюрократами, ведавшими печатями для чужестранцев[261].
Альдрованди, увидев Микеланджело, приказал освободить его, «особенно же узнав в нем скульптора». Последнее замечание позволяет предположить, что Альдрованди, восхищавшийся тосканской культурой и часто бывавший во Флоренции, уже знал Микеланджело, по крайней мере в лицо, и слышал о его таланте (а значит, их встреча была не столь уж и случайна). Он предложил молодому художнику поселиться в его палаццо, расположенном по соседству, на что Микеланджело ответил, что, «к несчастию, с ним двое товарищей, коих он не может оставить, но не хотел бы навязывать их общество гостеприимному хозяину». Дворянин же возразил: «Любой отправится с вами куда угодно, хоть за тридевять земель, если вы станете оплачивать его счета!» Это убедило Микеланджело, и в конце концов он решил бросить своих спутников. А посему, вывернув карманы и отдав им все свои наличные деньги, он последовал за Альдрованди.
Весь этот эпизод напоминает авантюру, почти безумную выходку, вот только едва ли она позабавила товарищей Микеланджело, которым пришлось как-то сводить концы с концами, имея в своем распоряжении только отданную Микеланджело мелочь. Совершенно очевидно, что Микеланджело был в восторге оттого, что впервые в жизни выбрался из Флоренции, вырвался из когтей собственной семьи и клана Медичи. Даже когда изгнанник Пьеро со свитой объявились в Болонье, его бывший придворный скульптор и хранитель коллекции древностей не присоединился к ним. По словам Кондиви, он остался у своего нового покровителя в его доме на Виа Галльера, фешенебельной улице в центре Болоньи. Альдрованди «оказывал ему великие почести, восхищаясь его умом и талантом». Каждый вечер болонский патриций просил Микеланджело читать ему вслух, иногда «из Данте, иногда из Петрарки, а иногда из Боккаччо, пока не засыпал»[262].
Описание Кондиви наводит на мысль о настоящей идиллии, возможно даже любовном романе, хотя мы не располагаем никакой иной информацией об отношениях Микеланджело и Джан Франческо Альдрованди. Однако, судя по этому отрывку, от Полициано Микеланджело узнал не только сюжет «Битвы кентавров», но усвоил значительно больше знаний из области литературы. Чтобы читать стихи вслух, требуется их понимать. Совершенно очевидно, что в возрасте двадцати лет Микеланджело уже был хорошо знаком с произведениями великих классиков, писавших на тосканском наречии: Боккаччо, Петрарки и Данте. Следовательно, уже в юности он обнаруживал задатки двойного дарования, которым прославился впоследствии, сделавшись и художником, и поэтом.
Первыми работами, которые Микеланджело выполнил в Болонье после бегства из Флоренции, стали три миниатюрные статуэтки на религиозные сюжеты. Из «Жизнеописания» Кондиви можно заключить, что заказы эти он получил совершенно случайно. Однажды вечером, когда его гостеприимный хозяин показывал Микеланджело Болонью, они зашли в церковь Святого Доминика, где еще не были завершены пышные и причудливые скульптуры, украшающие гробницу святого Доминика. Нескольких небольших мраморных фигур еще недоставало на этом каменном реликварии, известном как Рака святого Доминика (Arca di San Domenico)[263].
Рака святого Доминика. Ангел. 1494–1495
Монахам-доминиканцам важно было завершить саркофаг основателя своего ордена. Сам святой, умерший в 1221 году, наказал похоронить себя в простом, выложенном кирпичом склепе. В 1234 году, после его канонизации, эту скромную гробницу заменили другой, более роскошной, с резными украшениями, но в 1469 году сочли и ее недостаточно внушительной[264].
Скульптору по имени Никколо было поручено выполнить для гробницы сложный «футляр», двухъярусную конструкцию наподобие свода, с гирляндами плодов по бокам, фигурами святых по периметру и увенчанную изваянием Бога Отца, стоящего на возвышении. В конце концов общая высота сооружения достигла шести метров. По какой-то причине Никколо (за свои работы над этой скульптурной фантазией получивший прозвище Никколо д’Арка) так и не завершил ее. Он умер 2 марта 1494 года, за семь-восемь месяцев до приезда в Болонью Микеланджело.
Невольно возникает вопрос: а что, если Микеланджело заранее знал, какой заказ словно нарочно поджидает его в Болонье, и именно поэтому направился туда из Флоренции? Все о Раке святого Доминика и неудовлетворительном состоянии его гробницы могло быть известно Джироламо Савонароле, который до своего возвращения во Флоренцию три года прослужил главным преподавателем академических дисциплин в монастыре Святого Доминика. Он наверняка хотел, чтобы работу завершил талантливый скульптор. Нет никаких непосредственных свидетельств того, что Микеланджело и Савонарола обсуждали саркофаг святого Доминика, однако это вполне возможно.
Альдрованди спросил Микеланджело, «осмелится» ли он взяться за миниатюрные статуи для раки, и тот кратко ответил: «Да»[265]. Эти миниатюрные скульптурные изображения не принадлежали к числу важных заказов, но в некоторых отношениях представляли немалую сложность. Самой заметной из недостающих фигур был ангел, которому предстояло разместиться внизу спереди. Вероятно, отсутствие ангела бросалось в глаза и вызывало особую неловкость, потому что Никколо уже успел выполнить его двойника, поставив слева. Таким образом, Микеланджело нужно было решить головоломную задачу: как изваять фигуру ангела в пандан к уже созданному скульптором старшего поколения, да еще и в стиле, который мог показаться несколько устаревшим. Его ангел должен был вписаться в существующий ансамбль и одновременно заявлять о его, Микеланджело, собственном таланте.
Скульптура Микеланджело, несмотря на то что выделяется на общем фоне, отнюдь не нарушает гармонии. Изваянная Микеланджело фигура ангела с подсвечником повторяет позу фигуры, выполненной Никколо и помещенной на другой стороне, однако отличается от нее всем своим обликом и телосложением. Обыкновенно принято считать, что ангелы бесполы, и действительно, трудно решить, существо мужского или женского пола создал старший скульптор, вырезав из мрамора стройного, элегантного ангела с ниспадающими на плечи витыми локонами. Напротив, ангел Микеланджело, несмотря на маленькие, едва заметные выпуклости на груди, безусловно мужеского пола: он более широк в кости и коренаст, а под его ризами виднеются мощные плечи.
Кондиви упоминает всего две скульптуры, которые Микеланджело изготовил для Раки: ангела и святого Петрония, – и даже, что весьма характерно для Микеланджело, называет уплаченный за них гонорар: восемнадцать дукатов за ангела и двенадцать за святого. В тексте «Жизнеописания» ничего не говорится о третьем скульптурном изображении, святом Прокле, либо потому, что Микеланджело был неудовлетворен этой работой, либо потому, что он сам или Кондиви перепутали двух малоизвестных болонских святых, имена которых начинались с одной и той же буквы «П».
Статуэтки, созданные Микеланджело в Болонье, хотя и являли собой весьма изысканные предметы искусства, имея в высоту не более пятидесяти сантиметров, они едва ли способны были принести ему славу. И если ангела можно хотя бы неплохо рассмотреть, две другие фигуры помещаются очень высоко. Мы внимательно вглядываемся в них сегодня, зная, что они созданы Микеланджело, и пытаемся заметить в них предвестие его гениального будущего. Так, в упрямо сдвинутых бровях святого Прокла, маленькая фигурка которого с видом героической решимости словно делает шаг, пересекая границу между XV и XVI веком, можно различить хмурость Давида. Однако, признаться, в то время никто не обращал внимания на эти миниатюрные статуи