очевидно, что Содерини по-прежнему не мог простить папе несправедливого, как он утверждал, обвинения в участии в заговоре Петруччи с целью отравить его четыре года тому назад[912]. Однако многие впоследствии полагали, что эта яростная вспышка лишила его шансов взойти на папский престол, изначально весьма и весьма высоких.
Оказалось, что конклав, собравшийся 27 декабря, стал одним из наиболее публичных и обсуждаемых за многие века. Римские букмекеры делали ставки на победу кардинала Медичи, но с небольшим отрывом. Когда в Сикстинской капелле началось голосование, оказалось, что про– и антимедицейская партии представлены поровну. 30 декабря Джулио Медичи признал, что не в силах одержать верх, и поддержал своего сторонника кардинала Фарнезе, одного из троих церковных сановников, назначенных судьями во время процесса над своими же собратьями-кардиналами – участниками заговора Петруччи. Однако Фарнезе тоже не смог набрать требуемые две трети голосов. Когда восьмой тур выборов прошел безрезультатно, он снял свою кандидатуру. Определенную поддержку получил кардинал Вулси, но и ее оказалось недостаточно, поскольку его, в его сорок восемь лет, сочли слишком молодым, а кроме того, он был англичанином.
Пришел Новый год, а кардиналы все не могли договориться. 9 января кардинал Медичи выступил с речью, в которой признавал, что поддерживаемые им кандидаты не могут победить, и в качестве компромисса предложил альтернативную кандидатуру – голландского кардинала Адриана Буйенса из Утрехта. В свои шестьдесят три он был достаточно стар; к тому же ему благоволил молодой император Священной Римской империи Карл V, при котором он в свое время исполнял обязанности домашнего учителя. Вероятно, от изнеможения кардиналы избрали его, возведя на престол первого неитальянца более чем за столетие. Толпа, ожидавшая решения конклава под стенами Ватикана, пришла в ужас, услышав весть о его избрании. Образованные римляне полагали, что при «голландском варваре» или «безумном немце» на папском престоле на них обрушится неминуемая катастрофа. Какой-то острослов даже вывесил на стене Ватикана табличку «Сдается внаем»[913].
Новый папа римский, назначенный Карлом V регентом Испании на время своего отсутствия, получил известие о своем избрании лишь спустя несколько недель[914]. Он принял имя Адриана VI, но прибыл в Рим, дабы вступить на престол, только без малого через восемь месяцев. Он стал первым папой за почти двадцать лет, который не нуждался в услугах Микеланджело.
Хотя существует немало свидетельств, что Микеланджело испытывал к близким людям глубокие чувства, нам почти ничего не известно о его сексуальной жизни, мы не знаем даже, была ли она у него вообще. Кондиви описывал телосложение Микеланджело как «скорее жилистое и костистое, чем мясистое и жирное, но, главное, здоровое от природы благодаря как телесным упражнениям, так и воздержанию, будь то в плотских утехах или в еде…»[915]. Возможно, здесь он высказывался более или менее честно. То сексуальное наслаждение, которое его влекло, считалось тяжким грехом, а он был человеком благочестивым. Обращает на себя внимание, что, хотя он, возможно, испытывал искушение давать деньги под проценты, он никогда не прибегал к такому способу разбогатеть, вероятно, потому, что не одобрял ростовщичества. Впрочем, в его совете Кальканьи: «Не предавайтесь чувственным наслаждениям вовсе или, по крайней мере, как можно реже»[916] – содержится пусть и не очень заметная, лукавая оговорка. Судя по отдельным крохотным намекам, в конце 1521 года его совесть сдалась перед соблазном.
14 декабря Селлайо завершил очередное письмо Микеланджело с перечислением новостей неожиданным предупреждением «не бродить по ночам и оставить привычки, наносящие вред уму и телу и препятствующие спасению души»[917]. (Микеланджело, судя по всему, пристрастился к ночным прогулкам.) Разумеется, нельзя решить с абсолютной уверенностью, но нетрудно догадаться, что именно имел в виду Селлайо. В тосканской комической литературе слово «ночь» было кодовым обозначением содомии, о чем свидетельствует название особого полицейского подразделения, призванного бороться с сим пагубным пороком, – Ночная канцелярия. Согласно судебным протоколам, большинство свиданий между мужчинами, вступавшими друг с другом в случайные связи, приходилось на время между закатом, когда заканчивалась работа, и третьим или четвертым часом утра, когда начинался комендантский час и закрывались таверны.
В 1514 году Макиавелли послал своему другу Франческо Веттори письмо, где весело и беспечно изображал поиски ночных удовольствий, предпринятые их общим приятелем Джулиано Бранкаччи. Майкл Рок в своем исследовании однополых отношений во Флоренции эпохи Ренессанса, озаглавленном «Запретная дружба» («Forbidden Friends»), так излагает содержание этого письма:
«Он проследил маршрут Бранкаччи, рыщущего в поисках доступных наслаждений по переулкам вокруг Борго Санти Апостоли, крадущегося мимо палаццо ди Парте Гвельфа, прохаживающемуся по Новому рынку и на Пьяцца делла Синьория, правительственной площади, где тот наконец набрел на „маленького птенчика“, который нисколько не возражал, чтобы его облобызали и „взбили ему хвостовые перышки“. Найдя сего податливого юнца, он одержал над ним полную, совершенную победу, как выразился Макиавелли, засунув свою птицу, „uccello“, в его ягдташ, „carnaiuolo“»[918].
Если именно таких забав Микеланджело стал искать с наступлением темноты, то вскоре к нему вернулось самообладание, и он заставил себя остановиться. 4 января Селлайо с облегчением констатирует, что Микеланджело «исцелился от недуга, от которого излечиваются лишь немногие; и все же я не удивлен, ибо равных Вам почти что и нет. Это радостная весть. Не сворачивайте с пути истинного»[919]. По прочтении этого письма не остается сомнений, что «недуг» этот имел нравственную природу и что побороть его помогла Микеланджело исключительная сила воли (возможно, в сочетании с чувством вины и стыда).
Бенвенуто Челлини вспоминает о более почтенных ночных развлечениях, которым Микеланджело предавался в период либо между 1517 и 1519 годом, либо между 1521 и 1523 годом. (В промежутке между этими периодами сам Челлини пребывал в Риме.) Он говорит о некоем юноше по имени Луиджи Пульчи, который был «необыкновенно изящен и красив», «имел изумительнейший поэтический дар и хорошие познания в латинской словесности», «хорошо писал», обладал музыкальными способностями. «Когда этот юноша жил во Флоренции, то в летние ночи в некоторых местах города собирались просто на улицах, где этот юноша был среди лучших, которые пели, импровизируя; и так чудесно было слушать его пение, что божественный Микеланджело, превосходнейший ваятель и живописец, всякий раз, когда знал, где он, с превеликим желанием и удовольствием шел его слушать, и некий по имени Пилото, искуснейший человек, золотых дел мастер, и я составляли ему компанию»[920][921].
По словам Челлини, Луиджи Пульчи, отец которого был казнен по обвинению в кровосмесительной связи, и сам отличался испорченностью. Вскоре после этих флорентийских музыкальных вечеров Луиджи объявился в Риме, только что бросив какого-то епископа и страдая французской болезнью. Челлини выходил его, и он тут же завел одну интрижку с племянником некоего кардинала, а другую – с любовницей Челлини, куртизанкой по имени Пантасилея. Челлини напал на него со шпагой, и, уже оправившись и от этих ран, Пульчи погиб, когда его сбросила лошадь, на которой он гарцевал, красуясь под окнами вышеозначенной куртизанки.
Со своей привлекательной наружностью и прекрасным голосом Пульчи, вероятно, идеально соответствовал тому типу личности, о которой, как мы уже видели, Микеланджело столь поразительно говорит в «Диалогах» Джаннотти: «Всякий раз, как я вижу человека, обладающего каким-нибудь талантом, находчивостью ума, умением сделать или сказать что-нибудь более кстати, чем другие, я вынужден в него влюбиться и настолько отдаюсь в его власть, что принадлежу уже не самому себе, но целиком ему»[922]. Появление в жизни Микеланджело персонажей, подобных Пульчи, а в какой-то степени также Челлини и Пилото, странным образом свидетельствует, что и ему отчасти было свойственно пристрастие к богеме.
Внезапная кончина папы Льва X изменила баланс сил на политической сцене. Только что Медичи контролировали бо́льшую часть Центральной Италии, и вот уже под их властью осталась лишь с трудом удерживаемая Флоренция, куда кардинал Джулио Медичи, ныне глава семьи, удалился после избрания нового папы. Поздней весной 1522 года Франческо Мария делла Ровере вернулся к себе в Урбино и прочно утвердился там, и Микеланджело это не сулило ничего хорошего[923].
В среде флорентийских республиканцев возродились надежды на то, что их могут допустить к управлению городом. Приверженцы так называемого governo largo полагали, что в органах управления должен быть представлен куда более широкий, чем до того, спектр кандидатов. Сначала кардинал сочувствовал этому замыслу, но затем, что было весьма для него характерно, поскольку был человеком, сильные и слабые стороны которого заключались в том, что он одновременно видел все «за» и «против» любой проблемы, – он переменил свое мнение.
В свою очередь, это привело в ярость несколько горячих голов из числа республиканцев-идеалистов, собиравшихся в садах палаццо Ручеллаи, известных как Орти Оричеллари. Некоторые из них составили заговор с целью убить кардинала в День святого Зиновия, 25 мая, в том самом соборе, где сорок четыре года тому назад был предательски убит заговорщиками отец кардинала, Джулиано