рыбе, пойманной удою…»[953]
Глава шестнадцатаяНовые фантазии
Поэтому художники ему [Микеланджело] бесконечно и навеки обязаны за то, что он порвал узы и цепи в тех вещах, которые они неизменно создавали на единой проторенной дороге.
Вестибюль Библиотеки Лауренциана. Ок. 1526–1534
Понтификат папы Адриана VI оказался недолгим, и многие римляне полагали, что это к лучшему. Папа прибыл в Рим в конце августа 1522 года и скончался после короткой болезни 14 сентября 1523-го. Как обычно в ту пору, внезапную смерть столь влиятельного лица приписали отравлению. Папа-голландец не пользовался популярностью в образованных и творческих кругах. По слухам, он называл «Лаокоона» «идолом древних язычников», и многие опасались, что он прикажет сжечь великие античные скульптуры, хранящиеся в Риме, дабы получить известь для строительства собора Святого Петра[955].
Как сообщает Вазари, папа намеревался сбить фрески Микеланджело с потолка Сикстинской капеллы, видя в изображенных им сюжетах подобие «бани, где полным-полно обнаженных»[956]. Если так, то он стал отнюдь не последним, кто сравнивал росписи Микеланджело со stufa, или баней, не только местом публичного обнажения, но и рассадником порока, местом тайных свиданий и случайных связей.
Конклав, которому предстояло избрать его преемника, собрался 1 октября. Подобно предыдущим папским выборам, его участники отчетливо подразделялись не только на приверженцев различных европейских монархов, как это обычно бывало, но и на сторонников и противников Медичи[957]. Конклав начался 6 октября и длился бесконечно. Римские букмекеры принимали ставки шесть к одному, что папу не выберут в октябре, однако тех из них, кто принимали ставки восемь к десяти, что папу не изберут и в ноябре, ожидал крупный проигрыш.
Выход из тупика в конце концов обнаружился на третью неделю, когда негласная партия французского короля выдвинула в качестве своего кандидата кардинала Орсини. Кардинал Колонна, которому достались четыре голоса, питал к кардиналу Джулио Медичи лютую ненависть, однако Орсини, заклятых врагов своей семьи, он ненавидел еще больше. После того как он отдал свои голоса кардиналу Медичи, тот быстро стал побеждать и 18 ноября был избран папой римским. Он принял имя Климента VII. Тем самым он сделался едва ли не прямым наследником своего кузена Льва, а двух пап из рода Медичи разделило лишь краткое междуцарствие.
Климент, избранный в возрасте сорока пяти лет, стал еще одним молодым понтификом и считался самым красивым мужчиной, когда-либо занимавшим престол святого Петра (впрочем, выиграть конкурс красоты среди пап было нетрудно). Однако, когда он сделался папой римским, казна почти опустела, Церковь переживала раскол, а политический кризис, с которым пришлось столкнуться его предшественникам и который превратил Италию, раздираемую на части соперничающими сверхдержавами, в поле нескончаемых битв, – только усугубился, приняв невиданные масштабы. Спустя две недели Микеланджело в письме к каменотесу, наблюдающему за добычей для него мрамора в Карраре, откровенно, что было ему несвойственно, выразил удовлетворение результатами выборов: «Вам уже должно быть известно, что Медичи избран папой, чему, как мне кажется, обрадуется весь мир. Благодаря этому, я полагаю, здесь по части искусства будет сделано немало. Поэтому работайте старательно и добросовестно, дабы заслужить почет»[958].
Микеланджело не ошибся. После избрания второго папы из рода Медичи возобновилось финансирование погребальной капеллы в церкви Сан-Лоренцо. До этого работы в ней были частично приостановлены, хотя добыча мрамора и продолжалась, однако, вступив на папский престол, Климент из Рима начал торопить Микеланджело и его сотрудников. В начале 1524 года началась интенсивная работа над внутренним убранством капеллы[959]. В апреле список каменотесов, scarpellini, занятых на месте, составил двадцать три человека. Численность их колебалась, уменьшаясь в зимние месяцы, но даже в таком случае Микеланджело обрабатывал камень в почти промышленных масштабах, сопоставимых с небольшим предприятием.
Впервые в жизни Микеланджело возглавлял огромную команду каменщиков, причем в ее состав входили и полноправные скульпторы, а также многие из его старых друзей и соседей. Уильям Уоллес подсчитал, что девяносто четыре процента работавших в Сан-Лоренцо каменщиков, местожительство которых можно установить точно, были уроженцами Фьезоле или Сеттиньяно, в основном последнего, и происходили всего из нескольких семейств: пятеро Ферруччи из Фьезоле, семеро Чоли, восьмеро Фанчелли, пятеро Луччезино[960]. Одним из каменотесов, нанятых для работ в Сан-Лоренцо, был Бернардо Бассо, сын Пьеро Бассо, мастера на все руки и крестьянина в родовом поместье Буонарроти в Сеттиньяно и, возможно, кормилицы Микеланджело. Очевидно, он был прощен и снова удостоился милости после изгнания из римской мастерской.
Себастьяно дель Пьомбо. Портрет папы Климента VII без бороды. До 1527
В Сеттиньяно положение Микеланджело было сравнимо с тем, что мог занимать дворянин-помещик, владелец обширного имения. К этому времени он владел в окрестностях Сеттиньяно земельными угодьями стоимостью три тысячи триста тринадцать флоринов, более, чем земли семейства Медичи в Поджо-а-Кайано оценивались в 1510 году (к тому же Микеланджело приобрел столько же земли в другом месте)[961].
Кроме того, роли Микеланджело-зодчего и Микеланджело-помещика отчасти совмещались. Он передавал и продавал своим ассистентам зерно и сдавал внаем дома. Выходит, Микеланджело, как всегда, занимал парадоксальное положение. С одной стороны, он был помещиком, землевладельцем, как он теперь полагал, состоящим в родстве с графом Каносским, однако одновременно руководил крупными строительными проектами и сам высекал статуи резцом и киянкой.
Каменщики и ассистенты часто носили прозвища: Монах, Крестный Отец, Левша, Цыпленок, Антихрист, Дикобраз[962]. По-видимому, они составляли бодрую, радостную компанию из тех, что можно найти на любой стройке. Однако, вероятно, если Микеланджело от чего-то решительно отказывался, то это сотрудничать с кем-то имеющим хотя бы приблизительно сопоставимый с его собственным статус: иными словами, Микеланджело ни за что не хотел нанимать другого скульптора, который был бы наделен полномочиями руководить проектом. Андреа Сансовино, его давний соперник, старавшийся еще отобрать у него «Давида», в начале марта написал ему сердечное письмо, называя себя «преданным братом» и предлагая любые услуги[963]. Он сообщал, что получил у папы аудиенцию под Рождество и Климент заметил, что был бы рад, если бы Сансовино стал сотрудничать с Микеланджело при возведении Сан-Лоренцо – конечно, если сам Микеланджело согласится. Но тот, вероятно, воспротивился. Сансовино написал ему снова, но Микеланджело так и не принял его предложение.
В отличие от Рафаэля, который заведовал репертуарной труппой блестящих, оригинальных талантов, Микеланджело стоял во главе небольшого коллектива сотрудников, однако сумел добиться, чтобы его рабочие выполняли его идеи столь же точно, как если бы он сам держал резец. В начале 1524 года он изготовил деревянную модель архитектурной конструкции одной герцогской гробницы, чтобы дать точные, детальные указания резчикам, которым предстояло высекать мрамор[964]. Кроме того, он сделал шаблоны из олова и бумажные модели декоративных элементов в сечении из бумаги, чтобы scarpellini наверняка выполнили работу по его эскизам с точностью до миллиметра.
О том, насколько Микеланджело был одержим этой работой, свидетельствуют его обширные дневниковые записи-ricordi за этот период, в которых он методично и скрупулезно отмечает каждый гвоздь, деревянную планку и килограмм штукатурки вместе с их стоимостью и – до тех пор, пока эти обязанности не были переданы кому-то более подходящему, – каждого рабочего, выполненную им норму и полученную плату[965] (к июню 1525 года он упомянул в общей сложности сто четыре имени)[966].
В 1524 году Микеланджело переехал в новый дом, который сняли для него агенты папы. Он располагался на Виа дель Арьенто, прямо за церковью Сан-Лоренцо. Теперь он, в сущности, жил на деньги от заказа Медичи, а вместе с ним и его немногие домочадцы, то есть Антонио Мини, сменивший Пьетро Урбано, и Никколо да Пеша, еще один молодой человек, чья роль не ясна до конца: «Он живет у меня в доме», а также экономка Мона Аньола.
Распорядок его обычного июльского дня мы можем представить себе по записке, которую он послал своему толковому capomaestro Мео делла Корте, еще одному каменотесу из Сеттиньяно. Примерно в середине месяца он написал ему, чтобы договориться об инспектировании очередной партии мрамора, сложенного у церкви. Он просил Мео встретиться с ним на Пьяцца Сан-Лоренцо пораньше и обследовать камни, чтобы убедиться, не испорчены ли они: «Прошу Вас завтра утром, в более ранний час, чем обыкновенно, чтобы солнце нам не мешало, посмотреть два имеющихся куска, нет ли там изъянов, и мы поместим их внутрь, а Вы потом уедете»[967]