Оставалось обследовать еще множество тоннелей. Кинг выползла на карачках в основную пещеру, сунулась в следующий лаз и попробовала заглянуть в просветы, оставленные среди нагромождения камней и комков высохшей грязи.
— Рик! Слышишь меня? — снова позвала она.
Чуть ли не в ту же секунду в наушниках сквозь треск и шорохи — все-таки Карен была очень глубоко под землей — пробился дрожащий голос Дэнни Мино:
— Что там случилось?
— Добралась до какой-то большой пещеры. От нее расходятся, как минимум, еще двадцать тоннелей, во все стороны. Каждый ведет в пещерку поменьше. Думаю, что в каждой сидит по личинке…
Студентка рубанула по грубо сляпанной перегородке мачете и стала пробиваться сквозь пласты затвердевшей слюны, перемешанной с глиной.
— Рик! — крикнула она. — Ты тут?
Может, он и слышит, но не может говорить. А может, уже мертв. Может, надо просто побыстрее валить отсюда. Ладно, попробуем хотя бы здесь. Наконец, Кинг развалила часть стенки и раскидала обломки. Теперь вроде можно пролезть. Она полезла.
В запертой камере содержалась личинка осы размерами побольше самой Карен — что-то огромное, бледное, раздутое, со слепой безглазой головой и шипящим тяжелым дыханием. Рот в обрамлении пары черных режущих клыков. Мать-оса основательно затарила камеру, чтобы отпрыску было чем подкрепиться, — две гусеницы, плоский лесной клоп, какой-то разнесчастного вида паук… В данный момент личинка разделывалась с лесным клопом коа — насекомым с ярко-зеленым переливающимся панцирем. Все вокруг было усыпано обломками зеленых надкрыльев и клочьями клопиного мяса. Среди них валялись еще три недоеденные головы каких-то насекомых, уже начавшие подгнивать.
Карен бочком проникла в камеру, стараясь держаться подальше от недоброго вида челюстей, хоть они и были при деле — вдумчиво перемалывали останки клопа.
Девушка прислушалась. Но услышала только, как посвистывает воздух в дыхательных отверстиях заготовленных впрок живых запасов провизии. Отлично. Значит, добыча просто парализована и до сих пор жива. Так что и Рик, скорее всего, жив. Что же до парализованного паука, то опасности он тоже не представляет — брюшко равномерно поднимается и опадает в такт дыханию, но в остальном он совсем как дохлый, все восемь его глаз бессмысленно таращатся по сторонам.
Личинка встряхнула башкой, отрывая от несчастного клопа очередную порцию мяса, посучила жвалами и стала шумно засасывать ртом белые волокна, словно спагетти. Как ни странно, но клоп тоже еще дышал.
Карен едва переборола стремление немедленно полоснуть личинку мачете. Ей жутко хотелось прикончить эту пакость, но она вовремя взяла себя в руки. Личинка осы — неотъемлемая часть природы. И это не большее зло, чем лев, пожирающий принесенное львицей мясо. Осы — это львы среди насекомых. И от них много пользы, они регулируют численность насекомых, питающихся растениями, — точно так же поддерживают баланс в экосистеме, как и львы. Такие же санитары леса. Но даже при всех их положительных качествах Кинг была решительно против того, чтобы будущая оса съела Рика.
Девушка на цыпочках выбралась из камеры и залезла в следующий тоннель. Покричала в вентиляционное отверстие, развалила стенку, зашла. Уже почти созревшая личинка здесь дожевывала последнюю оставшуюся гусеницу — все остальное уже было съедено.
— Рик! — заорала Карен изо всех сил. Земля вокруг полностью глушила звук. Пленник осы мог быть сейчас где угодно — сверху, снизу, сбоку, да хоть прямо в этой камере где-то спрятан.
В наушниках затрещало.
— Что случилось? — опять спросил Дэнни.
— Не могу найти Рика. Тут настоящий лабиринт.
Кинг взломала еще одну камеру. В ней содержался обмотанный шелком кокон. Сквозь шелк просвечивала еще не родившаяся нормальная оса. Скоро она вылупится сразу взрослой. Когда свет фонарика упал на кокон, оса внутри пошевелилась. Карен быстро ретировалась и завалила за собой выход. Не хватало еще, чтобы ко всему прочему тут разгуливала новорожденная оса. Жало-то у нее взрослое, это и к гадалке не ходи.
— Рик! Это я, Карен! — опять позвала студентка. Затаила дыхание, прислушалась.
В ответ ни звука — лишь мерное чавканье личинок да гулкие удары ее собственного сердца.
Рик Хаттер валялся в одной из камер в кромешной тьме, будучи не в силах ни пошевелиться, ни откликнуться. Жало парализовало его, но все ощущения полностью сохранились. Он чувствовал, как острые камешки на земляном полу вонзаются ему в спину и ноги. Обонял вонь тухлой насекомьей плоти. Личинку, которая обитала в камере, пленник не видел, но прекрасно слышал — жрет что-то с треском и хлюпаньем. Дыхание у него было в норме. При желании он мог поморгать глазами — веки пока вроде слушались. По крайней мере, можно было хоть что-то сделать по собственной воле. Хаттер попробовал пошевелить пальцем, но так и не понял, шевелится тот или нет.
Помощь. Кто-то идет на помощь.
Это была просто мысль, появившаяся откуда-то ниоткуда.
Молодой человек понял, что осиный яд парализовал лишь часть его нервной системы — ту ее часть, которая управляется волевыми усилиями. Вегетативная же система, не связанная с сознанием, продолжала функционировать как обычно. Сердце бьется, дыхание есть, все системы жизнеобеспечения в норме. Нельзя только приказать телу совершить то или иное действие — не слушается. Тело сейчас, как двигатель на холостом ходу, только вот ни педали газа, ни других органов управления не видно. Где-то ощущалась тупая боль, и какое-то время студент даже не мог сообразить, где и что болит, пока откуда-то снизу не разлилось что-то теплое — автоматически опорожнился мочевой пузырь. Сразу стало легче.
Осиный яд — не консервант, и осы не хранят провизию в холодильнике. Яд сохраняет добычу живой и свеженькой до тех пор, пока ее не съедят живьем.
Деятельность, сопровождаемая треском и хлюпаньем где-то возле самых ног пленника, все продолжалась. Личинка, судя по всему, уже приканчивала свой очередной обед — судя по звуку, на пол сыпались, в основном, остатки твердого экзоскелета. Тычась башкой во все стороны, будущая оса старательно их подбирала. Хруст, скрежет… Выходит, у нее есть челюсти. Парень с ужасом ждал момента, когда они впервые до него доберутся. Не начнет ли она жевать его с лица? Или первым делом откусит гениталии, или вгрызется в кишки?
Несмотря на весь ужас ситуации, Рик Хаттер вдруг ощутил невыносимую скуку. Полностью обездвиженному, в кромешной темноте, ему оставалось лишь думать о надвигающейся смерти. Ну уж нет, решил он, лучше сосредоточиться на тех счастливых моментах, которые подарила ему до этого жизнь. Не исключено, что это последний шанс для подобных воспоминаний. Он припомнил, как кувыркался в морском прибое в Белморе, на джерсийском побережье, куда они с родителями каждое лето ездили на неделю, останавливаясь в обычном мотеле, — когда на это хватало денег. Его отец был простым водилой, гонял грузовик по ночным сетевым магазинчикам. Рик представил, как он стоит, пятилетний, на водительском сиденье отцовского грузовика и похваляется, что тоже станет шофером, как и отец. Будто наяву увидел, как получает подтверждение о зачислении из престижнейшего Стэнфордского университета и читает его, не веря собственным глазам… Полный курс в Стэнфорде, подумать только! Потом магистратура в Гарварде, тоже со стипендией. Он увидел себя в Коста-Рике, расспрашивающим местную старуху-целительницу, «курандеру», о том, как приготовить лечебный чай из листьев химатантуса…
Затем молодой человек набрел мыслями на лабораторию. Вечер. Он в очередной раз пытается выделить из химатантуса действующее вещество в виде экстракта. Карен Кинг тоже заработалась допоздна, задалась целью во что бы то ни стало завершить какой-то очередной эксперимент с пауками. Они в просторном помещении опустевшей лаборатории совершенно одни. Работают бок о бок за одним столом, сидят чуть ли не вплотную, но упорно молчат, окутанные дымком взаимной неприязни. Вдруг случайно задевают друг друга локтями… Может, пригласить ее куда-нибудь вечерком… Наверняка отошьет, но все-таки…
Умирающий только и думает, что об упущенных возможностях заняться сексом. Кто это сказал, кстати? Очень похоже на правду…
Хаттер почувствовал сонливость… Начал куда-то проваливаться…
— Рик!
Ее голос сразу пробудил его. Голос, тихо доносящийся откуда-то из земли.
«Я здесь, Карен!» Мысль пленника напоминала крик, но это была не более чем мысль. Он даже просто ртом не мог двинуть.
— Рик! Где ты?
Поспеши! Тут рядом пылесос с челюстями, он уже ко мне присматривается!
Где-то коротко мигнул свет фонарика — первый свет, который студент увидел чуть ли не за целую вечность — и опять пропал. Кромешная тьма снова поглотила его целиком. Карен прошла мимо.
«Вернись! — мысленно кричал он ей. — Ты проскочила, я тут!»
Тишина. Ушла!
А потом, во мраке, вдруг возник ужас из ужасов. Что-то сырое и очень тяжелое навалилось молодому человеку на лодыжку и намертво придавило его ногу к земле. И вовсе не по случайности. Следующее, что он ощутил, — это как по его ноге с оттяжкой проскакивают волокущиеся по ней кольчатые сегменты личинки. Бам, бам, бам… Нет! Вот мерзкие кольца скользят уже по его животу… по груди… Его придавило так, что уже нечем стало дышать… Нет! Умоляю, нет! Было слышно даже, как бьется сердце твари, как этот стук эхом отдает в грудь. Влажное пощелкивающее чавканье. Челюсти готовы взяться за дело.
Щелк-щелк. Кряк-крек. Хряп.
Вернулся свет. Луч, словно выстрел, пробил всю камеру насквозь. Выхватил из тьмы черные кривые ножи вокруг круглого дряблого рта, похожего на бледный анус. Прямо перед самым лицом Хаттера.
Карен светила фонариком в дыру. Она увидела эту отвратительную сцену.
— Боже мой, Рик!
Девушка принялась неистово крушить грубую кладку, распихивая обломки по сторонам.
Один из черных зубов коснулся лба пленника. Личинка тыкалась в него своей омерзительной мордой, выискивая, с чего бы начать, нащупывала кусочек помягче. Она прихватила его челюстями за плечо, оставив длинную нитку вязкой слюны. Парень почувствовал, как жвала смыкаются у него на носу. Мокрый рот скользнул по его губам отвратительным слюнявым поцелуем, густо заливая лицо слизью, словно блевотиной. Хаттер поперхнулся, машинально закашлялся…