Но даже при внимательном отношении к организации быта горожан полное подчинение жизни города ритму работы градообразующего предприятия, а также высокая степень искусственности и запланированности городского пространства оставались неизбежными. Сегодня же укорененность социальной жизни города в труде и производственном процессе потеряла свое первостепенное значение. При этом городской ландшафт Ковдора не изменился и постоянно напоминает о прошлом. Здесь сохраняется огромное количество следов советского периода, которые в основном и формируют городскую среду. В Ковдоре почти нет памятников, элементов дизайна городской среды, созданных за последние два десятилетия. Более того, в городе не ведется никакого нового строительства и не появляются новые здания. Основными же местами, к которым ведут приезжего, остаются места советские – памятник Защитникам Советского Заполярья, который, однако, ощутимо зарос травой, а также превращенный в монумент военный самолет. На площади перед администрацией Ковдорского района по-прежнему возвышается памятник Ленину.
Гармоничную “советскость” среды, образуемую зданиями 60 – 80-х годов, советскими названиями улиц и мемориальными досками, напоминающими о подвиге осваивавших Север комсомольцев, нарушают только коммерческие вкрапления – вывески магазинов. Исключительно коммерческая активность, насколько это возможно, видоизменяет среду и напоминает о другом времени. Даже постеры от “ЕвроХима” с надписью “С днем рождения, любимый город!”, появившиеся к 55-летию Ковдора, пожалуй, только датой отличаются от того, что можно было бы увидеть в год 25-летия города. Символы Олимпиады-1980, нарисованные краской на стене здания, неиспользуемые, но и не демонтируемые вывески для стенгазет “Не проходите мимо” и старые стенды для киноафиш в Ковдоре, видимо, просто нечем перекрыть (в Петербурге, например, все подобные символы уже уступили свое место символам нового времени – рекламе, вывескам и другим проявлениям включенности города в коммерческий ритм спроса и предложения).
Поскольку активное заселение Ковдорского района началось уже во второй половине ХХ века (официально освоение заполярных территорий нынешнего Ковдорского района проходило в 1950 – 1960-е годы, хотя попытки освоить регион предпринимались и в 1940-е, но были прерваны войной), довоенная история, память о существовавших здесь до войны спецпоселениях и лагерях вытеснены из “ковдорской памяти”. Вновь открывшиеся после войны промышленные предприятия и горные разработки требовали притока работников. Хлынувшие на Север переселенцы устраивались на предприятия, шахты и карьеры, попутно заселяя и осваивая примыкающие к ним города. Люди ехали со всей страны: сейчас в районе живут переселенцы и потомки переселенцев из Белоруссии, Украины, Поволжья и различных областей РСФСР. Подавляющее большинство приехали работать на Север по распределению или по вербовке. Многим этот период казался сначала временным эпизодом в биографии, однако зачастую он затягивался на всю жизнь.
Для рассказов поселенцев 1950-х и 1960-х годов типичны истории о невыносимо тяжелых условиях, в которых оказались первые рабочие: дефицит жилья, отсутствие инфраструктуры, сложнейшие климатические условия. К 1970-м годам, однако, жизнь в районе была уже налажена, и воспоминания местных жителей о 70-х и 80-х годах содержат картины благополучного и обеспеченного существования как в Ковдоре, так и в окружающих поселках. Большие “северные” зарплаты, развитая социальная инфраструктура, исправно функционирующий транспорт и длительные отпуска, изобилие в магазинах по сравнению со многими городами средней полосы делали Север очень привлекательным выбором для трудовых мигрантов со всего Союза. Общий уровень жизни и стандарты снабжения северных промышленных городов были значительно выше, чем в средней полосе. Н. Томпсон, автор исследования о Чукотке, считает возможным даже назвать северян привилегированным классом советского общества[357]. Так или иначе, жители северных городов считались в Советском Союзе трудовой элитой, что оказывало влияние как на их идентичность, так и на привязанность к месту (при переезде на “большую землю” привилегии терялись).
Люди, мигрировавшие на Север на заработки, в конечном итоге вырабатывали сильнейшую северную идентичность и привязанность к своему месту[358]. Большую роль в этом процессе играла не только корпоративная привязанность к месту труда (руднику, ГОКу). Специфика Ковдора – как, вероятно, и других северных моногородов – заключается в эмоциональной привязанности к уникальным природным условиям, ландшафту, климату[359]. Здесь для горожан очень актуальна категория “север”: “Север тянет”. Примечательно, что современный Ковдор воспринимается горожанами как целое, в которое включаются не только городские жилые и общественные постройки, но и ГОК, и окружающая природа, которая, как ни странно, также стала частью образа города.
Память о покорении Севера, которое описывается и в официальной советской риторике, и в воспоминаниях местных жителей в категориях героизма и преодоления, играет большую роль в восприятии города. На местную идентичность сильно повлиял факт участия горожан в обустройстве городского быта, благоустройстве города. Память об этом времени сильно эмоционально нагружена и для старшего поколения является не только ядром местной, северной идентичности, но и привязывает людей к месту – уехать от созданного собственными руками города очень сложно.
Радикальные перемены наступили в 1990-е годы, когда упадок промышленности привел к признанию неэффективными и последующей ликвидации многих предприятий на всей территории бывшего СССР. В число таких “неудачников” в первую очередь попали северные регионы: производство и разработка полезных ископаемых в условиях Крайнего Севера гораздо сложнее и дороже, чем в более южных регионах. Заполярные производства оказались под серьезным ударом конкуренции: например, бывшие шахтеры Ковдорского района рассказывают, что добыча кольской слюды резко сократилась в результате конкуренции с дешевым индийским аналогом.
В итоге многие предприятия принимали решение сильно сократить или вовсе закрыть производство, что не могло не сказаться на жизни тесно связанных с ним населенных пунктов: безработица, отток населения, упадок инфраструктуры и уровня жизни в целом стали реалиями многих северных моногородов. Из соображений экономической эффективности принимались даже решения о расселении и ликвидации поселков: в Ковдорском районе расселен поселок горняков Слюда, та же судьба, вероятно, ожидает Риколатву и Куропту. Этот процесс идет очень болезненно: оказалось, что люди, населяющие место, привязаны к нему не только и не столько из-за участия в производственном процессе. Помимо социалистического ударного труда люди вовлекались в эмоциональную и социальную работу по конструированию обитаемого пространства.
Между тем ситуация, в которой оказался Ковдор в новых рыночных условиях, не так плоха, как у многих других российских (советских) моногородов: в отличие от них, градообразующее предприятие в Ковдоре продолжает функционировать и обеспечивать, пусть в меньшем количестве, рабочие места для горожан. В первой половине 1990-х годов Ковдорский ГОК не избежал резкого падения производства, но с 1996–1997 годов объемы производства на комбинате стали медленно, но верно расти, а в начале нового тысячелетия комбинат стал регулярно попадать в списки самых крупных и успешных предприятий Северо-Западного региона. В начале 2000-х годов Ковдорский ГОК вошел в состав Минерально-химической компании “ЕвроХим”, которая, кроме того, управляет несколькими предприятиями в России и в странах бывшего СССР.
“ЕвроХиму”, однако, едва ли удалось стать для северного моногорода тем, чем был для него государственный Ковдорский ГОК в прошлом. В советское время ГОК был гордостью, кормильцем, источником всех благ и привилегий, основой всех социальных связей и отношений в городе. Он был корпорацией, в которую входили все жители города, “коллективным телом” и разумом Ковдора. Постсоциалистические трансформации разрушили это коллективное тело: вместо всеобъемлющей социальной системы на месте ГОКа оказалось простое коммерческое предприятие, которое к тому же перешло в собственность “чужой” структуры. В городе можно обнаружить вялые свидетельства попыток воссоздать корпоративно-городскую идентичность – например, плакаты “ЕвроХима” с патриотическими лозунгами “Мой город – моя судьба”. Но для старожилов Ковдора “ЕвроХим” – пришелец, для которого ГОК и город лишь один из многих активов.
Один из показательных эпизодов был зафиксирован в моем полевом дневнике. Местная жительница, прожившая в Ковдоре большую часть жизни и помнящая его “лучшие времена”, повела нас с коллегой посмотреть рудник-карьер. Раньше, по ее словам, местные знали, где можно было проникнуть к самому руднику, минуя посты охраны. Летом 2009 года, однако, на пути этих тайных троп обнаружился новенький забор-сетка, которым обнесена вся территория комбината и карьер. Эта ситуация явно вызвала фрустрацию у нашей проводницы, которая “всю обратную дорогу сокрушалась, что комбинат так окопался и что надо уезжать из Ковдора, который умирает. Раньше Ковдор был лучшим городом, а теперь он – на последнем издыхании. Т.А. страдает, что теперь руководство комбината только старается побольше и побыстрее «выдрать руды», не заботясь о людях, природе, как это было раньше”[360]. Интересно, что в этом пассаже сочетается и тоска по прошлому, и представление о новых владельцах комбината как о чужаках, которые не понимают уникальности места, и миграционная интенция, и привязанность к месту. Кроме того, очевидна и болезненность смены статуса ГОКа: коллективная собственность, к которой раньше все имели доступ, основываясь на “местном”, “своем” знании и “обычном” праве, оказалась отчуждена и обезличена, из заботливого всеобщего отца ГОК превратился в механического монстра – эксплуататора людей и природы.