— В лучшем случае объективность — утопия, но чаще большая ложь, — парировал Ричард. — Хорошо, если она основывается на собственной культуре и собственных убеждениях говорящего, но нередко люди хватаются за чужую, удобную для них мысль.
Роза посмотрела на него намеренно равнодушно. Они еще побеседовали о войне, и каждый попытался прочесть, глядя в собственный магический кристалл, будущее человечества после победы блицкрига, молниеносной войны, начатой Германией, к которой теперь присоединилась Италия.
Беседа сопровождалась звоном бокалов. Прекрасное вино добавило живости голосам, но от Розы почему-то ускользал смысл речей, хотя она, как и остальные, переживала трагедию войны. Все заслонила снедающая ее дрожь желания, вызванная голубыми глазами Ричарда. Его голос пробудил в ней давно уснувший зов. После нескольких лет летаргического сна проснулся безумный эрос, и по коже Розы, зажигая кровь, побежали разноцветные искры. Она ненавидела себя за то, что не могла справиться с этими ощущениями.
Тут Альберто припомнил недавно прочитанные в фашистских газетах слова.
— Вместе с весной, что пробуждается, полная надежд, в солнечных лучах, — торжественно процитировал он запавшие в его душу мысли, — грядут новые весны в Африке и в Испании и раздастся клич, зовущий к новым сражениям: да здравствует война!
В глазах Розы мелькнуло презрение. Неуместное вмешательство сына, разгоряченного беседой и вином, оказалось тем предлогом, что она искала.
— На мой взгляд, твой фанатизм жалок, — тоном, не допускающим возражений, заявила она Альберто. — А теперь прошу извинить меня, — обратилась она к остальным сотрапезникам, — у меня ужасная мигрень.
Она встала из-за стола. Все поднялись, задетые этим резким высказыванием, которое Коррадино приписал искреннему пацифизму, сыновья — несуразной выходке Альберто, а Пьер Луиджи — женской тревоге, совершенно не связанной ни с войной, ни с пацифизмом, ни с воспитанием детей.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил Ричард.
— Нет, — устало улыбнулась Роза. — Мне надо немного отдохнуть.
Глава 4
Легкий морской бриз, ласкавший деревья в парке и цветы в саду, донес до Ричарда едва уловимый аромат французских духов. Ричард вдохнул этот чудный запах и понял: Роза где-то рядом. Темные тучи, гонимые ветром, наползали с запада. Гроза приближалась. Темнело, ярче засверкали звезды, и ожил свет луны. Ричард увидел Розу в конце аллеи, на гранитной скамье. Она сидела, полностью отдавшись своим мыслям, напоминая персонаж картин Анри Руссо. Роза обхватила колени руками, и высокий разрез шелковой туники обнажал ногу почти до бедра. Но она и не замечала то, что ее поза не очень-то подходит светской даме в вечернем платье. Ричард потушил ботинком сигарету, подошел поближе и увидел слезы у нее на глазах.
— Почему ты плачешь, Роза? — спросил он, впервые называя ее на «ты» и протягивая платок.
— Я не плачу.
Роза встала, вытерла платком слезы и храбро солгала:
— Что-то в глаз попало.
— Мне жаль, если ты расстроилась из-за меня, — сказал Ричард, имея в виду неуместную апологию войны, произнесенную Альберто.
— Все прошло, — улыбнулась Роза.
Вечер гнал тучи в сторону Имберсаго. Половина неба еще оставалась залитой лунным светом, а другую, темную, уже прошивали насквозь молнии.
— Тебя так пугает война? — спросил Ричард, осторожно обнимая ее за плечи.
Он почувствовал, как женщина дрожит.
— Ничего меня не пугает, — ответила Роза.
— Но ты дрожишь, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях.
— Нет, не дрожу, — отрицая очевидное, произнесла Роза.
Она сгорала от желания отдаться объятиям Ричарда, но скорее умерла бы, нежели призналась в этом. Роза попыталась уйти, но Ричард, угадав ее намерения, закрыл ей рот поцелуем.
Ее губы не ответили, но он почувствовал, что тело Розы затрепетало. Она могла справиться с собой, следить за своими словами и жестами, но не в силах была контролировать собственную плоть. Краска залила ее лицо, кровь быстрей заструилась в жилах, соски напряглись, горячо увлажнилось женское естество. Нависшая над ними гроза разразилась в душе Розы. Это было уже не беззаботное, легкое увлечение восемнадцатилетней девушки, не игра и не забава. Мужчина пробудил в ее душе бурю чувств. В ней проснулась могучая сила, что поддерживает продолжение рода, являясь источником жизни и желания. Буря, что клубилась над морем, воплотилась в женщине, и ветер, поднимавший высокие пенные волны, гудел в душе Розы.
— Убирайся, Ричард Тильман! — приказала она.
Но лицо и тело ее говорили совсем другое.
— Прекрати, Роза, — произнес мужчина, сжимая ее в объятиях.
— Я тебя выгоню из дому, — пригрозила Роза. — Тебя выставят из страны!
— Кричи! — с вызовом сказал Ричард. — Зови на помощь! Прибегут слуги, вызовут полицию. Что же ты не зовешь никого?
Первые капли дождя упали на их разгоряченные лица.
— Потому что умираю от желания, — призналась наконец Роза.
Совсем рядом вспыхнула молния, загрохотал гром, и полил дождь. Аромат мокрой земли и грозы, нежное благоухание духов «Арпеджио», запах сплетенных тел, запах любви и плоти кружил им головы.
— Пошли в дом, — сказал Ричард.
— Нет, я хочу тебя здесь, сейчас.
Ричард прильнул к ее губам и почувствовал, как затрепетала женщина, принимая его в себя.
С балкона виллы донесся голос Клементе:
— Синьора Роза!
Шум дождя заглушил слова дворецкого.
— Нам надо возвращаться, — задыхаясь, прошептал Ричард.
— Не останавливайся, прошу, — хрипло ответила Роза.
— Нас будут искать.
— Ну и что, не хочу, чтобы это наслаждение кончалось.
Крик женщины, испытавшей впервые настоящий оргазм, смешался с рокотом грома. Роза в изнеможении застыла в объятиях мужчины.
— Отнеси меня домой, — попросила она.
А дождь лил все сильней и сильней.
Глава 5
Самолет получился изящным, красивым, устремленным ввысь. Он напоминал серебряную стрелу. А луком, запускавшим стрелу в небо, служил реактивный мотор, спроектированный Пьером Луиджи. Вторая в истории итальянской авиации воздушная машина без традиционного винта получила название «Дуньяни-один». Самолет совершенно секретно строили в цехах корпорации; Пьер Луиджи десять лет работал над этой машиной. Получился настоящий шедевр, во многом превосходивший первый итальянский реактивный самолет, спроектированный инженером Кампини и получивший крещение в воздухе всего несколько дней назад.
— Фирма «Капрони» обогнала нас на самом финише, — расстроился Пьер Луиджи.
— Идея реактивного самолета носилась в воздухе, — утешала брата Роза.
В это ясное августовское утро она выглядела прекрасной, как никогда. В воздухе чувствовалась приятная прохлада, яркие краски лета радовали глаз.
— Говорят, что немцы уже запустили реактивный самолет, — заметил Пьер Луиджи.
— Не исключено, — откликнулась Роза.
Мотор «Дуньяни-один» мощно взревел. Пилот Томмазо Риккарди помахал им рукой из кабины. Брат с сестрой ответили на приветствие летчика. Рядом с Розой и Пьером Луиджи стояли представители военно-воздушного ведомства и несколько журналистов.
Когда самолет после долгого разбега оторвался от земли, сердца Розы и Пьера Луиджи словно взлетели в небо.
— Корпорация «Роза Летициа и сыновья» обеспечила себе будущее, — торжественно заявил Пьер Луиджи.
— Спасибо, братишка, — с улыбкой поблагодарила его Роза.
Очень скоро самолет превратился в точку на горизонте, а потом его поглотила небесная лазурь. Свидетели исторического полета отправились в здание аэропорта, где в специальном зале были накрыты столы.
— Меньше чем через два часа он будет в Риме, — сказала Роза.
— Дай-то Бог, — вздохнул Пьер Луиджи.
— Да ты не заметишь, как пролетят эти два часа, — улыбнулась сестра.
— Будем надеяться, — заметил Пьер Луиджи, пытаясь скрыть волнение.
Их поздравил полковник Марио Балдинелли:
— Поздравляю, синьора! Поздравляю, инженер Дуньяни!
Пьер Луиджи недавно получил почетный диплом Миланского университета и теперь имел право именоваться инженером.
— Благодарю, полковник, — ответила Роза.
— Нам остался всего один шаг до турбореактивной машины, — сказал Пьер Луиджи. — Жаль только, что с теми материалами, которыми мы располагаем, проблему скорости не решить. Нам еще далеко до четырехсот километров в час.
К ним приблизились двое журналистов, сияя улыбками.
— Итак, Италия — первая в мире, — заявил тот, что постарше, со значком фашистской партии на отвороте пиджака.
— Полковник Балдинелли в вашем распоряжении. Он предоставит вам любую информацию, — отделался от журналистов Пьер Луиджи.
Все равно они дадут только официальную хронику.
Вдруг Роза заметила в толпе чеканный профиль Ричарда. Она не могла оторвать глаз от американца. Ей хотелось броситься ему на шею, но разум подсказывал — лучше не показывать виду, что они знакомы. Какого черта он вообще проник сюда? Вел он себя совершенно естественно, словно давно и хорошо знал всех присутствующих. Роза же чувствовала себя смущенной, как девица на первом балу. Она сама составляла список приглашенных, и Ричард там не значился. Оказавшись рядом, он улыбнулся ей.
— Вот уж не рассчитывала встретить тебя здесь, — покраснев, заметила Роза.
— А я как раз был уверен, что встречу тебя. Я и пришел из-за тебя.
Он разговаривал с обычной мальчишеской дерзостью.
— Ты с ума сошел, — испугалась за него Роза.
Но ее раздраженные слова потерялись в шуме голосов. Лучи раннего солнца, проникавшие сквозь окно, ласкали ее волосы.
— Конечно, сошел, — с лучезарной улыбкой признался Ричард.
Роза тоже улыбнулась, но в ее поведении сквозила нервозность.
— Зачем ты явился? — упрекнула она Тильмана.
— Я тебя не видел с прошлой ночи.
Ну почему, почему он так неотразим? Роза неодобрительно покачала головой, справившись с волнением.