дельер встал и сказал Лилиан, приглашая последовать за ним:
— Пойдем отсюда!
Лилиан слишком сильно любила Сильвано и не осмеливалась возражать. Она прекрасно понимала, что он сейчас чувствовал. Сильвано сильно нервничал, гадая, как примет публика его работу. А когда он увидел совсем рядом Рауля, к напряженному ожиданию прибавилось сильное волнение. Юноша был совсем близко, но так далеко. Сильвано умирал от жажды у источника.
Они покинули ложу в ту самую минуту, когда поднялся занавес и прозвучали первые такты «Богемы».
Глава 8
В одиннадцать вечера Риккардо Летициа распахнул стеклянные двери клиники Пресвятой Девы. Ночной швейцар, выйдя из-за стойки, встретил посетителя в полутемном вестибюле.
— Добрый вечер, синьор, — поздоровался швейцар и проводил Риккардо вверх по коридору. Все члены клана Летициа привыкли получать не спрашивая; им повиновались, прежде чем они приказывали; и тем более им не нужно было предъявлять документы, чтобы их признали. Риккардо ничего не спросил, а швейцар поспешил сообщить, распахнув дверь лифта: — Вам на третий этаж.
Наверху навстречу ему бросилась медсестра, осознававшая деликатность порученной ей миссии.
— Как она? — произнес Риккардо.
— Опасности для жизни нет! — авторитетным тоном заверила сестра.
Она проводила гостя по коридору направо и открыла дверь в маленькую прихожую, залитую голубоватым светом:
— Сюда!
— Благодарю! — произнес он.
— Но она отдыхает, — с беспокойством заметила сестра.
— Вы можете идти, — оборвал ее Риккардо.
Медсестра удалилась.
Он прошел через гостиную и заглянул в смежную комнату. Светильник также освещал ее каким-то звездным светом, придавая тревожные очертания скудной мебели: кровати, ночному столику, телевизору, паре кресел. У изголовья стоял стул для медсестры, на который и сел Риккардо.
— Привет, — слабым голосом произнесла Глория.
Ее большие светло-карие глаза неотрывно смотрели на него. В голубоватом ночном свете ее огромные, чуть приподнятые к вискам глаза казались волшебными. Они были больше и нежней, чем у Мелани Монро, ее матери-американки, выразительней, чем у отца, Альберто Летициа.
— Здравствуй, чудо мое! — улыбнулся Риккардо. — Говорят, с тобой все в порядке…
— Я чувствую себя полной развалиной, — чуть слышно произнесла Глория, не сводя с него печальных глаз.
— Тебе повезло, считай, падая, приземлилась на обе ноги.
— Это не моя заслуга, просто ничего у меня не получается, — вздохнула она.
— Ну что ты… — прошептал он, стараясь казаться спокойным.
Но какой-то комок подступил к горлу, и неодолимое желание разрыдаться охватило Риккардо. Довольно странное чувство для человека, легко справлявшегося с житейскими невзгодами.
— Ты откуда? — спросила она.
— Из Сент-Морица.
Риккардо совершил перелет сквозь снежную бурю и десять раз рисковал жизнью.
— Собачья погода, командир! — попыталась пошутить Глория.
— Тебе нельзя утомляться, — заботливо напомнил Риккардо.
— Да я тут целый день отдыхаю…
Риккардо захотелось обнять и поцеловать ее, как целовал он когда-то маленькую девочку.
— Рад, что тебе лучше.
— Не надо об этом, — попросила его Глория.
Риккардо не выдержал и спросил прямо:
— Зачем? Зачем ты так поступила?
Он спросил, но тут же понял: не стоило задавать Глории вопросы.
— И ты еще спрашиваешь? — вскрикнула Глория, а потом отвернулась к стене.
На левом виске у Риккардо забилась жилка — только так и проявилось охватившее его напряжение. Оба молчали, а он вспомнил их первую встречу в сосновой рощице на вилле Летициа в Форте-деи-Марми. Роза в тот день устроила праздник, собрала друзей и родных. Молодежь танцевала под оркестр, игравший первые песни «Битлз» и модный в те годы танец твист. Безупречные, как гардемарины, официанты обслуживали важных гостей: известных политиков, финансистов, высокопоставленных военных, чиновников и предпринимателей.
Риккардо только что получил диплом инженера-авиастроителя в одном из самых престижных университетов мира, в Бостоне. Он явился в Форте-деи-Марми морем, с Лазурного берега, где усиленно ухаживал за кинозвездой-француженкой. Их «нежная дружба» закончилась после одной сумасшедшей ночи, когда подгулявшая молодежь передралась и разнесла в щепки увеселительное заведение в Кап-Ферра. Риккардо уже несколько лет не показывался дома. Братьям он изредка звонил, а с матерью виделся пару раз. Он предпочитал университет и своих приятелей жизни в семье, где всем заправляли братья гораздо старше его. Мать смотрела снисходительно на его многочисленные романы и не представляла, что младший сын — человек способный и образованный. В семье Риккардо считали плейбоем, законодателем вкусов в мире золотой молодежи.
В день, когда Риккардо впервые увидел Глорию, ей было шесть лет. Глория росла девочкой гордой, с чувством собственного достоинства. В тот вечер она упала на дорожке и ободрала коленку, но старалась не плакать. Глория сидела у фонтана и терла ногу белой шелковой лентой, которой завязывала волосы. Сюда почти не долетал шум праздника, и худенькая фигурка в пышном платьице из белой тафты показалась Риккардо очень одинокой.
Риккардо оказался в парке, сбежав от двух назойливых девиц, делавших все, чтобы он их заметил.
— Больно? — спросил он, наклонившись к девчушке.
Глория взглянула на незнакомца огромными светло-карими глазами, наполненными слезами.
— Еще бы не больно! — спокойно ответила она, промокая рану шелковой ленточкой.
— Неужели ты плакала? — с улыбкой спросил Риккардо.
— И вовсе я не плакала, синьор, — возразила малышка.
Риккардо глубоко тронули ее глаза, похожие на глаза вспугнутой лани, и нежное личико с высокими скулами. Ему показалось, что девочке, несмотря на гордость и характер, очень нужны любовь и защита.
— Ну и ничего в этом странного, — утешил Глорию Риккардо.
— В чем ничего странного? — удивленно спросила она, забыв о своем горе.
— Да в том, что человек плачет, когда ему больно.
— Правда? — попыталась улыбнуться Глория.
— Честное слово! — торжественно заявил Риккардо и в шутку приложил руку к сердцу.
— Если бы я это раньше знала, я бы поплакала, — вздохнула девочка.
— Давай помогу, — предложил Риккардо.
Он вытащил из кармана батистовый платок и аккуратно промокнул кровоточащую ссадину. Глория зажмурилась и прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ссадина прямо горела, но Риккардо осторожно прикладывал к ранке платок, и постепенно Глории стало легче.
— Уже лучше, — прошептала девочка.
— Ну вот и все! — заключил Риккардо. — А теперь давай познакомимся.
Малышка встала и вежливо наклонила голову:
— Меня зовут Глория, Глория Летициа.
— А я Риккардо, Риккардо Летициа. Похоже, мы с тобой родственники.
— Ой! Дядюшка-бродяга! — вырвалось у Глории.
Риккардо расхохотался. Зная, как невысоко ставили его родные, он ждал какого-нибудь прозвища похуже.
— Значит, вот как меня называют? — спросил он.
— Иногда… — пролепетала Глория, с удивлением глядя на теплую, дружелюбную улыбку дяди.
— Ты — самое симпатичное создание из всей компании Летициа.
Он вспомнил, что видел девочку пару раз, когда она была еще в коляске, но забыл, чья это дочь, то ли Джулио, то ли Альберто.
— Ты тоже симпатичный, — признала малышка, впервые назвав его на «ты».
Легкий бриз с побережья доносил морские запахи, тихо бились струи фонтана.
— Бродяга… — задумчиво повторил Риккардо.
Единственное его достижение к двадцати четырем годам — престижный диплом инженера, официальное признание способностей Риккардо Летициа. Но, похоже, семья не особенно гордится его успехами, предпочитает держать младшего на расстоянии. Он для всех только «бродяга».
А теперь, вернувшись в отчий дом, Риккардо встретил в больших глазах малышки интерес и изумление, почувствовал, что кому-то нужен. Риккардо залюбовался нежной прозрачной кожей, чуть розовевшей на щеках девочки, ему захотелось приласкать этого странного ребенка, такого упрямого и хрупкого.
— А я и не знал, что у меня такая хорошенькая и мужественная племянница, — сказал Риккардо.
Глория ничего не ответила, но ее охватило чувство гордости: дядя, такой взрослый, такой привлекательный, уделил ей много внимания. Он зажег сигарету, и в один миг ароматный дым окутал его загорелое лицо. Вдалеке раздался резкий женский голос: искали Глорию.
— Мне пора, — серьезно произнесла девочка, отряхивая песок и иголки с платьица из белой тафты.
Риккардо взял ее за руку и ощутил, как племянница дрожит.
— Боишься? — удивился он.
Держа в своей руке крохотную теплую ручку, он испытал неведомое ему чувство нежности. Они пошли по аллее к дому.
— Мисс Джейн меня накажет: я платье запачкала, — сказала Глория.
— Накажет? За такую мелочь? — изумился Риккардо.
Глория взглянула на него с удивлением. Понятие о мелочах у дяди и племянницы явно расходились.
— Запачкать новое платье — совсем не мелочь, — возразила девочка.
Риккардо представил себе мисс Джейн — старая дева с садистскими наклонностями мучает за деньги доверенных ей детей.
— А твоя мама знает, что мисс Джейн тебя наказывает? — спросил он.
— Мелани говорит, что мисс Джейн строгая, а это хорошо для моего воспитания. А потом, ее не интересует, что там с другими происходит, — равнодушно ответила Глория.
«Значит, Глория — дочь Альберто и Мелани», — сообразил Риккардо.
Мелани — американка, в жилах которой текла индейская кровь, видимо, не была создана для роли матери и приучила дочь звать себя по имени.
— Ничего, сегодня тебя мисс Джейн не накажет, — пообещал Риккардо, сжимая руку девочки. — И вообще она тебя больше наказывать не будет.
Ему так хотелось защитить девочку.
— Тебя никто больше не обидит, — заключил Риккардо, когда они подошли к дому.
Пахло морем и соснами, малышка пробудила в душе дядюшки-бродяги неведомые ему чувства, и Риккардо решил вернуться в семью. Он женится, и у него будет куча детей, таких же милых и нежных, таких же очаровательных, как Глория.