Миланский черт — страница 11 из 40

у досками обшивки, как две разваренные макаронины.

Зазоры один за другим, словно притягиваемые каким-то невидимым мощным магнитом, срывались с места, влетали в черную зловещую дыру и, громко хлюпнув, исчезали.

Вскоре перед глазами Сони осталась пустая поверхность немыслимой чистоты. Правда, цвет ей был уже знаком: это был тот самый цвет, который она увидела на краю радуги. Этот цвет, которого не существует в природе, сиял над ней в своем неизменном, призрачном своеобразии.


Когда она спустилась в холл, на фикусе не было ни одного листка. Из светло-серого ствола торчали голые, тонкие ветви, сплетенные в темное кружево, а диван, на котором Соня ночью сидела с Казуттом, был покрыт блестящей вечнозеленой листвой.

Перед диваном стоял на коленях ночной портье со своей гротескной улыбкой. Он щеткой сметал листья в кучу и пересыпал их в большой мешок для мусора.

— Вчера же все еще было нормально — фикус как фикус… — пробормотал он, увидев Соню.

Соня вспомнила, что видела вчера на ковре несколько листьев, но не придала этому значения.

— Когда вы ушли, я ненадолго прилег, а потом смотрю… — Казутт растерянно показал на листья.

Вид околевшего фикуса заключал в себе что-то зловещее — скелет, торчащий из кадки с землей.

Холл напоминал место преступления: за стойкой с мрачными лицами куда-то звонили Барбара Петерс и Мишель Кайзер, господина Казутта можно было принять за эксперта-криминалиста; в довершение ко всему вошел Игорь с тележкой, чтобы увезти тело жертвы.

Соня хотела сказать господину Казутту что-нибудь утешительное, но почувствовала, что не в состоянии произнести ни слова, и поспешно ретировалась.

Велнес-центр встретил ее шумом водопада, запахом хлорки и эфирных масел. Она сбежала по лестнице вниз, в помещение для персонала, и разревелась. То ли от жалости к фикусу, то ли от одиночества, то ли по поводу утренних галлюцинаций — причина этих слез была непонятна ей самой.


Где-то поблизости плакал кто-то еще. Соня высморкалась, вытерла слезы, открыла дверь и прислушалась.

Плач становился все тише. Соня пошла по коридору. Плакали в одном из процедурных кабинетов. Когда она поравнялась с ним, плач опять усилился и стал еще более отчаянным. Плакал ребенок, которому причиняли боль. Соня тихонько приоткрыла дверь.

Фрау Феликс с сосредоточенным лицом прижимала к кушетке маленького мальчика. Она пыталась придать его телу какую-то странную позу. Мальчик отчаянно сопротивлялся. Рядом стояла полная молодая женщина и наблюдала за происходящим. На лице у нее застыла странная улыбка. Не то ободряющая, не то злорадная, не то растерянная.

Обе женщины испуганно оглянулись. Увидев Соню, они ничего не сказали. Только мальчик заплакал еще отчаяннее.

— Извините… — пробормотала Соня и закрыла дверь.


Дорога на Валь-Гриш блестела от сырости, горная цепь скрылась в тумане; видны были только ее отроги. Ганс Вепф осторожно вел свой микроавтобус «Фольксваген» с надписью «Садоводство Вепф», преодолевая один опасный поворот за другим.

Утром ему позвонила хозяйка «Гамандера» и чуть ли не в приказном порядке велела все бросить и немедленно ехать в Валь-Гриш: фикус Бенджамина, который он продал ей полтора месяца назад, за одну ночь осыпался и остался совершенно голым. Сказала, что ждет его до обеда с таким же точно фикусом.

Вепф провел все садово-парковые и озеленительные работы на территории и внутри отеля. Кроме того, он подписал с хозяйкой годовой контракт на поставку цветов с возможным продлением срока. Барбара Петерс была хорошей клиенткой. Может быть, не самой лучшей, но, во всяком случае, самой красивой.

Одним словом, ему пришлось поручить руководство работами в саду одного клиента своему помощнику, а самому заняться поисками фикуса. Похожий цветок, который он нашел на складе, был немного меньше, чем тот, что он продал в «Гамандер». Если она будет недовольна, он скажет: зато у него есть листья.

Хотя он, конечно же, этого не скажет. Он предложит ей взять фикус на время, пока не найдет ему равноценную замену.

За ночь опали все листья! Такого он еще не слыхал. За неделю — это еще было бы понятно, но чтобы за ночь!..

Между Штортой и Валь-Гришем было три «шпильки».[11] Одну он уже проехал и вот приближался ко второй. Во время работ в «Гамандере» ему однажды вылетел здесь навстречу рейсовый автобус, и они чудом разминулись. Поэтому сейчас он перешел на низшую передачу и прижался к обочине.

В тот самый момент, когда он уже решил прибавить газу, показался джип «Мицубиси Паджеро». Срезав поворот, он несся прямо на Вепфа. Водитель джипа заметил «Фольксваген» и, резко затормозив, рванул руль вправо. Прицеп-цистерну, который был у него сзади, занесло. Вепф, не в силах ничего изменить, в ужасе смотрел, как прицеп летит прямо на него. За секунду до столкновения прицеп бросило в другую сторону, и он прошел в нескольких сантиметрах от микроавтобуса.

Вепф увидел в зеркале, как джип со своим болтающимся из стороны в сторону прицепом скрылся за поворотом. Он включил заглохший мотор и выехал на прямую дорогу. Через несколько метров он остановился на обочине и посмотрел вниз, на петляющее, как змея, шоссе, ведущее в долину. Он бы не удивился, если бы увидел джип лежащим вместе с прицепом под откосом. Но тот благополучно мчался дальше и скрылся за очередным поворотом.

— Мудак!.. — процедил сквозь зубы Вепф и тронулся с места.


— Для войта-терапии это совершенно нормальное явление, что дети плачут во время сеанса!

Фрау Феликс, как фурия, влетела в помещение для персонала и вызывающе уставилась на Соню.

— Я знаю. Именно это мне и не нравится.

Соне приходилось во время учебы сталкиваться с войта-терапией. Она применялась главным образом при лечении детей с нарушениями моторных функций и основывалась на возможности вызывать с помощью определенных физических воздействий те или иные рефлекторные двигательные процессы. И эти реакции можно усилить, одновременно вызывая их одной рукой и подавляя другой. Когда Соня в первый раз увидела, как врач нажимает плачущему ребенку большим пальцем руки между ребер, не давая ему пошевелиться, она для себя поставила на этом методе крест.

— Я уже двадцать лет занимаюсь войта-терапией и могла бы показать вам сотни писем благодарных родителей! Сотни!

— Просто у меня этот метод вызывает отторжение.

Фрау Феликс несколько секунд молчала, лихорадочно выбирая подходящие слова.

— Вы тоже… вызываете у меня… отторжение! — произнесла она наконец и вышла.

у тебя все в порядке?

еще никак не привыкну все ново и необычно

ты же этого и хотела

а у тебя?

все по-старому

Соня ходила взад-вперед по краю бассейна и чувствовала себя по-дурацки. Ей не хватало только свистка для полного сходства с бадмейстером Гербо, с господином Гербо, грозой всех нарушителей правил купания в бассейне, в котором она ребенком проводила большую часть своих летних каникул. Она и во сне не могла себе представить, что в один прекрасный день будет патрулировать территорию бассейна в белом халате и запрещать детям прыгать в воду или кричать.

И вот она была занята именно этим. Паскаль, Дарио и Мелани, младшие дети семьи Хойзерманн, спасались в бассейне от скуки дождливого осеннего дня. Они шумно плескались и барахтались в воде, в то время как их старшая сестра, пятнадцатилетняя Леа, лежа на кушетке, листала журнал и всячески подчеркивала свою непричастность к малышам. В термальном бассейне перед одной из подводных гидромассажных форсунок стояла фрау профессор Куммер и время от времени, когда шум особенно усиливался, бросала в сторону Сони негодующие взгляды.

— Дети!.. — строго кричала в таких случаях Соня, и уровень шума на несколько секунд снижался.

Если бы в свое время это зависело от Фредерика, то у нее сейчас был бы как минимум один ребенок в возрасте Паскаля. На втором году их брака, задолго до того, как она отдалась в руки специалистов по репродуктивным технологиям, Фредерик время от времени устраивал ей сюрпризы в виде эротических вечеров со свечами, икрой и сексуальным музыкальным фоном. Она относилась к ним как к кустарным и к тому же, по ее мнению, излишним попыткам внести разнообразие в их супружескую жизнь, но покорно подыгрывала ему. Пока не вычислила дату своей овуляции и не установила, что она совпадает с одним из этих музыкально-эротических «сюрпризов». Продолжив исследования, она уже не удивилась тому, что эта дата совпадала и с предыдущими «сюрпризами».

Какое-то время она еще по инерции считала все это хоть и глупой, но довольно трогательной заботой об их будущем и во время очередного ужина при свечах осторожно и ласково коснулась больной темы. Выяснилось, что «математикой» в данном вопросе заведовал совсем не Фредерик, а «маман». Он лишь поставлял ей необходимую информацию, а та вела Сонин календарь зачатия! И давала сыну советы, в какой вечер предпринять очередную попытку. А сама в этот вечер, вероятно, сидела на Беерен-штрассе со своим мужем, поднимала бокал своего ужасного розе за успех предприятия и желала сыну удачи.

Соня почувствовала ужас и отвращение. Она не знала, что хуже — то, что свекровь управляла ее сексуальной жизнью, или неспособность Фредерика понять, что он никогда, ни при каких обстоятельствах не должен был ей этого рассказывать.

Оглушительный всплеск прервал поток ее воспоминаний. Дарио опять прыгнул в воду «бомбочкой»: разбежавшись, он подпрыгнул вверх, поджал под себя ноги, обхватил их руками и плюхнулся в бассейн, подняв столб воды. Соня встала со стула, подошла к краю бассейна и, подбоченившись, строго произнесла:

— Дарио! Все, вылезай из воды!

Дарио вылез из бассейна и сердито пробурчал:

— Я и сам уже хотел вылезать!

Он вытерся, положил себе полотенце на плечи и ушел. Паскаль и Мелани отправились вслед за ним, а Леа осталась лежать на кушетке.