Она любила просто болтаться по городу, заходила в большие универмаги, шла в детский отдел, с удивлением и улыбкой рассматривала крошечные одёжки на новорождённых, но из суеверного страха боялась купить. Только однажды не выдержала и взяла маленькие пинетки, долго выбирала между голубыми и розовыми, остановилась на розовых. Почему-то она решила, что обязательно должны быть девочки или девочка и мальчик. Поэтому купила только одну пару пинеток и носила их всегда с собой в маленьком бархатном мешочке из-под серёжек, с той поездки на Маврикий. Как-то, стоя у кассы в супермаркете, полезла за кошельком и ей показалось, что мешочка нет. Слёзы брызнули из глаз, и она лихорадочно стала выкладывать всё содержимое сумки на ленту. Кассирша терпеливо ждала, когда она справится с проблемой, и заулыбалась вместе с Александрой. Мешочек, словно дразня её, ловко спрятался на дне в самом уголке сумки.
Ей нестерпимо захотелось писать картины, правда, толком не понимала как. Стала ходить на всевозможные выставки молодых и уже именитых современных художников. Вглядывалась в их полотна, пыталась уловить потаённый смысл в полном хаосе красок и, придя домой, размашистыми движениями рисовала эскизы на огромных листах бумаги.
На одной из выставок Саша познакомилась с художником, он явно был известен в широких кругах любителей живописи. Александра долго стояла у одной из картин, на ней едва был различим силуэт немощного старика, он смотрел в даль безбрежного океана. Картина была написана в какой-то необыкновенной технике – крупными мазками и подтёками. В этом полотне слилось столько боли, печали, безысходности и полного бессилия! Она то отходила, то возвращалась вновь. К ней тихо подошёл художник.
– Вам нравится?.. Это я написал.
– Да, – сказала Саша, даже не обернувшись, поглощённая созерцанием.
Они стали настоящими друзьями.
Гарретт, ирландец по происхождению, познакомил Сашу со своим другом Полом. Гарретт принял живейшее участие в Сашкином стремлении стать художником или хотя бы попробовать. Он пересмотрел все её наброски, накупил холстов и красок.
– Твори, старушка! Ты такая же чокнутая, как я, – может, что-нибудь и получится!
Саша в задумчивости стояла перед своим первым холстом в полной растерянности, потом вспомнила рыб с человеческими лицами, отрывки воспоминаний сыпались на неё, больно отдаваясь в груди, и она, не отрываясь, наносила один мазок за другим.
– Да ты сама не понимаешь, какая ты молодец!.. – присвистнул Пол, многозначительно посмотрев на Гарретта.
– Хорошо, что ты нигде не училась этому ремеслу… Ты видишь мир своими глазами, и он завораживает. Тебе надо работать и всё-таки немного поучиться. Ты явно преуспеешь, Александра!
Вся перепачканная красками, она хлопала глазами: неужели ей удастся сделать что-то стоящее? Ей вдруг очень захотелось позвонить Валентину, поделиться с ним своей радостью, просто услышать его голос, таким, каким он был прежде, но прежнего Вали нет и никогда не будет. «Никогда!..» – она ненавидела это слово.
В «Европейской» на крыше все столики были заняты, но метрдотель сделал невозможное – вынесли дополнительный, такой гость всегда в почёте. Ольга прибежала, чуть опоздав. Он увидел её издалека – в чёрном облегающем платье и лакированных лодочках на высоких каблуках. Он обнял её.
– Я с самолёта, прости, не успел переодеться… Садись. Ты голодная?
Ольга не могла скрыть волнения, едва справляясь с дыханием. Он так стремительно вошёл в её жизнь, не оставив и тени сомнения в своей необходимости. Она реально втюрилась, наверное, впервые в своей жизни, и ей казалось, это написано у неё на лбу.
– Ты надолго?.. Хочешь, я возьму билеты в театр? В БДТ дают какую-то премьеру… Валь, что с тобой? Ты темнее тучи. Что-то случилось?
Он взял её за руку, не понимая, с чего начать. Валентину было хорошо с ней, до простого хорошо, она была создана для него и не стала случайностью. Чем больше Валентин врастал в неё, тем тяжелее становилось на душе – Саша неотступно следовала за ним. Они были разные, как день и ночь. Ольга страстная, отдающая себя полностью и без остатка, сильная, роскошная. И Сашка – замкнутая, вечно пребывающая на своей планете, непонятная, но именно её хотелось защитить, уберечь, гладить по голове, таскать на руках.
Выложил всё, ничего не смог утаить, она должна знать правду. Конечно, надо было сказать сразу, но он не видел повода, не понимал, куда зайдут их отношения, ему нужна была разрядка, а получились отношения.
Ольга молча слушала, отодвинув тарелку. Еда вызывала нестерпимое отвращение, во рту пересохло, вода не спасала. «Хорошая ерунда!.. Он просто ставит меня перед фактом! Почему не сказал сразу, почему не дал права выбора? – Ей захотелось грубо послать его и уйти раз и навсегда. – Да он всё ещё любит её, несмотря ни на что! Она его боль! И она беременна!»
Это невыносимо оскорбляло, он убивал, разбивал сердце, но сил встать не осталось. Вечер был окончательно испорчен. Валентин не хотел, чтобы Ольга уходила, он просто не даст ей такой возможности, она нужна ему, именно она и сейчас.
Махнул метрдотелю и попросил соединить с ресепшеном – его там все знали, и забронировал номер.
– Оль, я просто не отпущу тебя! Прости, я не хотел тебя обидеть! Это просто жизнь, такая, какая есть… Прости!..
Она любила как в последний раз, пытаясь вырвать его из этой пагубной зависимости. Он был особенно нежен с ней сегодня – казалось, она сможет стать единственной, у неё хватит сил и терпения, но и ему надо дать право выбора и не пользоваться его страстью. Ей хотелось быть честной перед ним и в первую очередь – перед собой.
Однажды Ольга всё пережила, но тогда это была не любовь, она теперь точно понимала. Это была привязанность, уважение, целесообразность – всё, что угодно, только не любовь. Она чётко осознавала, через что придётся пройти, если Валя оставит её. При всей своей гордости она никогда не сможет уйти первой и готова быть с ним в любом качестве – главное, чтобы он хотел этого.
Они не спали почти всю ночь. Валентин временами вырубался, она тормошила его, гладила по лицу, волосам, ей было его мало. Он прижимал её к себе, не давая возможности пошевелиться.
– Милая, прошу тебя, давай немного поспим!..
Она боролась со сном, потом притихла и наконец заснула. Валентин рядом, только её, и на душе стало спокойней.
С трудом проснулись к полудню.
– Сама не спала и мне не давала! – смеялся Валя. – Буду тебя привязывать! Неспокойная ты у меня! Ну, вставай, соня… Поехали куда-нибудь, я голодный!
– Валь, давай в номер закажем, сил нет, ну ещё чуть-чуть!..
– Нет уж, дорогая! Хочу движения! Я же сегодня уезжаю…
– Как уезжаешь? Так быстро? – Ольга мгновенно проснулась. – Мне переодеться надо… Куда я пойду! Посмотри, в чём я! Скажут, где-то с мужиком ночевала, как девка последняя!
– Ну на девку ты уже не тянешь. Не обольщайся. Вставай и марш в ванную! Даю тебе тридцать минут. Видишь вон тот ремень? Ну ты понимаешь! – Валя сделал строгое лицо, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от смеха.
Он не мог представить, что такая серьёзная дама может быть так по-детски доверчива.
– Милая, ты отлично выглядишь! Собирайся, я спущусь в бутик, куплю себе рубашку, я же прямо с самолёта к тебе – и ничего, жив!
Валентин предложил поехать в Grand Palace – на первом этаже неплохое бистро, кормят вкусно, и народ приличный.
– Смотри, у них даже пельмени есть! Давай? И по рюмке водки. Оль, я же отличные пельмени кручу, маленькие, ровненькие. Хочешь, приготовлю как-нибудь, с ума сойдёшь, не хуже пышек будет!
«Пельмени! А где готовить?! К себе она не может, у неё сын». Однажды Валя зашёл на кофе – Андрей закрылся в комнате, так и не вышел. «Может, ей квартиру купить или снять что-нибудь приличное?»
– Оль, мне ещё к отцу Семёна надо заехать, хоть ненадолго… А знаешь… Поехали вместе. Скажу, что ты мой главный юрист, неудобно в машине оставлять. Они же на даче живут, это вполне даже прилично, – сказал и не поверил своим ушам, но было уже поздно.
– Валя! В таком виде?!
– Так мы тебе подберём что-нибудь. Здесь же в отеле магазин роскошный!
В бутике никого не было, две молодые продавщицы выбежали навстречу.
– Здравствуйте, проходите. Как же вы вовремя! Мы как раз товар новый получили и на вас, и на супругу вашу… – Молодая девчонка задорно улыбалась.
Вторая сделала лицо и процедила:
– Дура, что ли! Это не его жена. Его жена такая зануда, всё ей не то, не так, то ярко, то кричаще! Больная! Он мужик широкий, клёвый. А это, видно, любовница. Хоть бабу приличную нашёл – правда, ещё немного, и на пенсию провожать, зря только деньги засадит. Видно, ещё та акула! И где они клеят этих мужиков, непонятно!
Ольга выбрала строгий костюм нежно-голубого цвета, бежевые лодочки на низком каблучке и направилась к кассе.
Валька вскочил.
– Ты брось эти штучки! Не одна, а со мной пришла!
Девчонки наблюдали сцену и давались диву, даже тошно стало, и на душе кошки заскребли от зависти и жалости к себе.
На даче все ждали приезда Валентина, он предупредил, что будет не один, с юристом. Генрих Давыдович сразу всё понял, стало жалко Сашу – юрист был роскошный, что говорить! После смерти Семёна он часто вспоминал Александру, скорее всего, оттого, что знал: сын сильно любил её, любил по-настоящему. Значит, и он должен к ней по-хорошему, с пониманием.
Мальчишки облепили Валю – а как его не любить, он со всей душой к ним, словно отец. Ольга смотрела с грустью, жалея, что сын такой упёртый баран, не пошёл на контакт: «Шестнадцать лет уже, понимать должен! Они бы точно нашли общий язык».
– Хочешь, по заливу пройдёмся? Люблю я эти места, иногда думаю: может, перепутали, здесь я родился!
– Какие чудесные люди, Валь! Такое горе пережили, единственного сына потеряли, и ничего, держатся ради внуков.
– Да, мне Генриха судьба вместо отца послала, хороший он человек, добрый главное. И Любочка чудо! Она ведь даже не поняла, кто ты, а Генрих всё просёк, только виду не подал.