Они медленно шли вдоль берега, поддавая ногой ракушки, перешагивая через мелкие ручьи. Медленно смеркалось.
– Ты проводишь меня? Не волнуйся, машину твою сегодня перегонят к дому. Оль! Хочешь, рванём на выходных, куда скажешь. Хочешь в Париж? Скажи, куда ты хочешь?
Ольга крепко держала его за руку, ей не хотелось её отпускать. Позови он с собой, хоть к чёрту на край света, – всё бросит и помчится.
«Ну нельзя! Нельзя показывать свои чувства! Нельзя выворачивать душу наизнанку! – Она знала это, но управу на свои эмоции не находила. – Потом я буду очень сожалеть, что неправильно повела себя, слишком всё быстро, слишком была доступна! Я глупая, безвольная баба! Скоро его жена получит статус жертвы и только потому, что я отказываюсь от борьбы за своё счастье».
Она вышла из машины. В здание аэропорта не пошла. Валька прижался к ней, стояли долго, молчали.
– Береги себя, скоро увидимся…
Оля смотрела ему вслед, он так и не обернулся. Может, не хотел видеть, как она огорчена, может, уже был не с ней, а в своих проблемах и заботах, может, ещё что…
Он летел в Москву, думал, что происходит, почему не найдёт покоя, в чём правда. Ольга любила его, он понимал и мечтал именно о таких отношениях. «Надо позвонить Саше!» – ему захотелось услышать её голос, просто услышать и понять, осталось хоть что-то от её власти над ним или он полностью излечился.
Дети – это дети, он никогда не оставит их. Сашка не будет чинить препятствий и лишать возможности проводить с ними время, если вдруг они окончательно разойдутся. Он был уверен.
Разойдутся! От этого слова стало нехорошо, мерзко и даже бросило в жар. Он знал, что, выйдя из самолёта, не позвонит Александре. И завтра не позвонит – от страха и сомнений.
Шасси самолёта мягко коснулись земли.
– Я приземлился. Оль, прошу, прилетай завтра в Москву, хоть на одну ночь! Ты мне нужна! Мне дико трудно!
Опять неукротимая волна злости захлестнула Валентина. Саша сделала его моральным уродом, калекой, слабой, ничтожной тряпкой, не способным принять решение. Он понимал, что рано или поздно надо всё расставить по своим местам, навести порядок в голове, жизни, сломать старое, чтобы выстраивать новое. «Саша, Саша! Что же ты наделала! В чём моя вина?»
Доктор был прав. Александра вдруг осознала: в животе живут и шебуршатся крошечные человечки, и в один день бросила курить – напугал плакат, где младенец в животе курил вместе с мамой; было трудно, но появилась ответственность за их жизнь. С первого дня ждала токсикоз, о котором твердила по телефону мама, но он не приходил, что очень радовало.
Много времени проводила с новыми друзьями. Пол из солидарности бросил курить или делал вид – она улавливала знакомый запах табака, улыбалась и щурила свои оливковые глаза. Они опекали её, давали советы, вытаскивали на прогулки в парк, спорили о пользе грудного вскармливания. Саша морщила нос и посылала их куда подальше, правда, больше на русском.
Гарретт не брал в голову: он где-то вычитал, что во время беременности прилично портится характер, во всём виноваты гормоны. Пол, напротив, поджимал губы и закатывал глаза, любил приобидеться.
Им удалось пристроить Сашу в приличную художественную школу, она стала брать уроки по технике живописи, а вечерами все любили посидеть в ирландском пабе. Она совсем не умела писать при дневном свете и даже вечером, ей нужна была ночь. Погружаясь в мир своих фантазий, порой боялась того, что выползало из её израненного сознания.
Позже Александра поняла, почему она любит творить именно ночью. День был как-то заполнен, а ночью подкрадывались огромная печаль, одиночество, отчаяние и страх перед родами – ей казалось, она должна непременно умереть. Саша вспомнила фразу, которую когда-то бросила Лизке, что за всё в жизни придётся платить. Видно, пришла и её очередь.
Валю не слышала сто лет, лишь от своего врача узнавала о том, какой у неё внимательный и заботливый муж, постоянно справляется о её здоровье, дотошно расспрашивая обо всём, и эка жалость, что он так занят и не может навестить супругу. Она вежливо улыбалась, поддакивая, как ей несказанно повезло. На седьмом месяце Саша стала стремительно прибавлять в весе, она разглядывала себя в зеркало и заливисто смеялась, сравнивая себя с беременным тараканом – ноги и руки по-прежнему оставались невероятно худыми, или это только казалось из-за прилично округлившегося живота.
Доктор ругал её за такую прибавку, она соглашалась и потом в кафе с любовью намазывала сливочное масло толстым слоем на сдобную булочку. Пол отчитывал за картошку фри и колу.
– У тебя родятся две розовые хрюшки, так и знай! Александра, ну нельзя себя так не любить! Это же сплошной вред!
Она смеялась и ела всё, что попадалось под руку, и при этом чувствовала себя отлично!
Время бежало на удивление быстро, Валентин был загружен работой, не понимая смысла происходящего. Он разгонял стремительное колесо своего успеха, морально уставал, да и физически было нелегко толкать эту махину: «Интересно, я выйду когда-нибудь на пенсию, как все нормальные люди?..» До пенсии было ох как далеко, а он не находил себя прежнего, что-то испортилось, нарушилось в движении жизни, исчезла лёгкость бытия.
Ольга часто прилетала к нему в Москву. Он снял на постоянку большой номер в «Метрополе», квартиру покупать не захотел: никаких обязательств и иллюзий совместной жизни. В Питере встречались совсем редко.
Оля становилась близкой, родной, и с ней всё было по-другому. Опять он невольно сравнивал Олю и Сашку, сравнивал в каждой мелочи – как сидят, как стоят, до смешного. Это походило на качели: то одна, то другая оказывалась наверху.
Раньше Александра вечно бродила по квартире в огромной футболке, садилась на диван, обхватив коленки, и молча слушала, что он говорит. Валя даже не понимал, интересно ли ей, что творится у него на работе. Скорее всего – нет, но её равнодушие было таким трогательным и искренним, что он несдержанно хватал и прижимал к себе это смуглое существо.
Оля, наоборот, всегда расспрашивала, старалась вникнуть в суть, дать совет, и всё это было правильно, но эмоций не вызывало. Он хотел быть любимым и вот встретил на своём пути женщину, которая соответствовала его представлениям о том, как должно выглядеть счастье. Никогда не жаловал блондинок, тем более высоких, но Ольга была красива. Она была эффектнее и заметнее Сашки – для всех, но не для Валентина. «Страсть – это полная противоположность целесообразности, и нечего себя уговаривать!» – обречённо вздыхал он.
Оля разрывалась между сыном, Валентином и работой. Андрей находился в том трудном возрасте, когда подростки считают, что знают всё, и не понимал, как могли родители в один миг разрушить его жизнь, перечеркнуть все привычные правила, царившие в их доме.
Ольга не находила у Вали понимания, он совершенно не желал думать о том, что помимо него существуют сын, любимая работа. «Просто не хочет брать ответственность – может, прошло мало времени. Или всё-таки жена?..» Валя не дал ей ни одной подсказки, был нежен, закидывал подарками, но больше походил на любовника, а она искала в нём любимого.
Удивительно, но, когда они улетали на несколько дней в Европу по его делам или просто на выходные, Валентина было не узнать. Казалось, он оставляет весь этот ворох ненужных, болезненных воспоминаний и терзаний – много шутил, смеялся.
Она привыкла всё планировать – с ним это было невозможно. Могла улететь в Питер, а на следующий день он требовал вернуться в Москву, и она едва успевала мельком видеть сына. Спасала мама, которая давно уже переехала к Ольге – не оставишь же шестнадцатилетнего парня одного!
Однажды Андрей, как бы между прочим, спросил:
– Мама, у тебя что, с этим Валентином серьёзно?
– С чего ты взял?
Застигнутая врасплох, Ольга покраснела и отвернулась.
– Ты не думай, мам, я не против. Тебе тоже надо устраивать свою жизнь. Папа никогда не вернётся.
Оля заплакала. Она осознала, что сын вдруг незаметно вырос, стал совсем большим, способным понять её. Тогда они как прежде провели весь день вместе, Андрей смеялся, радовался.
– Мам, ты ведь не против, что я общаюсь с папой и его новой женой? Она хорошая, – сказал и замялся Андрей. – У меня скоро родится братик. Это же здорово, мам…
Оля вспомнила: ещё немного, и Валя станет отцом. Он обязательно полетит в Америку, не сможет поступить иначе. И, значит, всё наконец решится. Загибала пальцы, пытаясь понять когда. То, что у бывшего мужа появится ребёнок, её не волновало. Она даже нашла силы порадоваться за него.
Позвонил доктор и сообщил Вале: придётся делать плановое кесарево, девочки крупные, и родить самой Александре будет слишком сложно. Валентин так разволновался, что не мог подобрать слов. Ему необходимо увидеть Ольгу, и это первое, что пришло в голову.
– Я через несколько дней улетаю в Америку… А завтра прилечу в Питер.
Он даже не дал ей возможности ответить. Просто опять поставил перед фактом.
На следующий день Валентин отправил короткое сообщение: «“Астория”, 15:00, лобби-бар».
Ольга, как ни старалась, приехала на двадцать минут раньше, идти в гостиницу первой не хотелось, решила посидеть в машине. Ломала голову, что он хочет сказать: скорее всего, это связано с поездкой в Америку. Крутились мысли, идеи, но ни одной ясной. Она устала от суеты, смены его настроения – Валентин был с ней и не был вовсе, не хватало сил жить в постоянном ожидании конца, она срывалась на Андрея, маму. Уговаривала себя, вбивала в голову одну и ту же фразу: «Он не оставляет мне права выбора!» Хотя обмануть себя – задача не из лёгких, она готова принять любые условия, а если нет, станет ли он удерживать?
«Сильная женщина! Да кому нужна эта сила, если она не способна сделать меня счастливой! И кто посмеет осудить, если сильная женщина однажды захочет быть слабой, ведомой, закрыть глаза на все условности…» – Она мучилась от неопределённости, от непонимания, что их связывает, может ли надеяться на будущее.