— Иди уже за ведром.
— Вы случайно не собираетесь разводиться? — Саша хмурится.
Глава 21. Унылые
— Нет, мы не разводимся, — серьезно и мрачно отвечает Егор. — Иди за тряпкой и ведром.
Я напрягаюсь.
Может, наши сыновья давно уловили, что наш брак катится в бездну. Такие вопросы дети не задают просто так.
— А ты… почему спрашиваешь? — я хватаюсь за полу халата.
— Не знаю, — Саша пожимает плечами и скрывается на лестнице. — Решил на всякий пожарный спросить.
Поднимается обратно и выглядывает из-за угла:
— Вы оба унылые… Вот.
— Унылые? — приподнимаю бровь.
— Особенно ты, мам, — Саша едва заметно хмурится.
Я молчу несколько секунд и шепчу:
— Иди уже.
Обидно быть унылой для родных сыновей.
— Тебе папа надоел?
— Иди, я сказала. Тряпка и ведро тебя заждались.
— Ладно, — опять скрывается на лестнице. — Блин.
Переглядываюсь с Егором и шагаю к нашей спальне. Захожу, сажусь за туалетный столик и на минуту подпираю лоб кулаком.
— Нет ничего хуже стать унылой матерью для своих детей, — шепчу я.
Смотрю в зеркало.
Унылая мать и унылая жена.
— Сейчас они выдраят дом, и дурь из головы вылетит, — Егор разминает шею и проходит к кровати. Садится. — И ладно тебе. Я тоже сбегал с уроков. Не трагедия, Инга.
Разворачиваюсь к нему:
— Да не в этом дело.
— Я в курсе.
— Давай честно, — шепчу я. — Ты сейчас… Ну, после кафе… чувствуешь, что выплываем? Вот у нас было громко, задорно, внезапно… И очень по-новенькому.
— Может, нам переехать?
— Что? Ты хочешь сказать, что наш дом виноват?
Отчасти, возможно, и виноват. Ступили за порог, и тут уже не гнев с яростными претензиями нас обуяли, а какое-то желание замолчать и скрыться за домашними заботами.
— А еще, возможно, не дом виноват, а сам брак, — прямо смотрю на Егора. — Семья, дети.
Сыновья нас резко переключили с интимного напряжения на родительскую обеспокоенность.
— Они меня достали, — неожиданно говорит Егор и смотрит на меня не моргая. — Я их все чаще и чаще ловлю на лжи. Я, конечно, знал, что два пацана рано или поздно начнут права качать, но…
— И я тоже устала, — выдыхаю я. — Устала от них.
Смотрит друг на друга, будто в первый раз друг друга видим.
Господи.
Это было то самое признание, которое бы я не сказала под страхом смерти. Я устала от детей, и они меня часто бесят. Ведь если бы призналась, то стала плохой матерью.
Однако в глазах Егора я не вижу осуждения. Он понимает меня.
— Они еще начали огрызаться, Егор, — шепчу. — И вечно их надо контролировать. Я думала, они подрастут и станут самостоятельными…
— Я тоже.
— Одежду рвут, пачкают, вещи ломают, дерутся… В школу мы как по расписанию с тобой ходим. И это они еще не вошли в подростковый бунт. Уроки сами не сядут и не сделают. Вечно их надо тыркать.
— Я уже подумываю о ремне, Инга.
— Да я каждый день о нем думаю.
Опять молчим и смотрим друг на друга, не моргая.
— Мелкие говнюки, — шепчет Егор.
— Я в школе таких говнюков избегала, — медленно выдыхаю я. — Избегала, но сама таких родила.
— Я каждый раз в корзину для белья со страхом лезу. Что на этот раз? Собачье говно, грязь, мазут? И сколько раз я просила не бросать свои грязные джинсы к постельному белью?
— Они мне так несколько рубашек испоганили.
— Да помню я, — поскрипываю зубами. — Помню.
— Мелкими вечно орали по поводу и без, — Егор накрывает лицо ладонью. — Истерика на истерике.
Я встаю, подхожу к кровати и сажусь рядом с Егором:
— Теперь ночами они дерутся. И как дерутся ведь! До разбитых носов и синяков, — смотрю перед собой. — Я иногда хочу сбежать от них.
Вот еще одно страшное признание. И когда я его проговариваю, то мне даже дышится легче.
— Они еще не поняли, но они крупно влипли, — Егор почесывает бороду, а затем смотрит на меня. — Так не пойдет, Инга. Они уже не малыши. У нас будут новые правила в доме.
— И ты ждешь от меня поддержки?
— Да, — Егор кивает. — Поддержки и соблюдения новых правил.
— Домострой? — приподнимаю бровь.
Глава 22. Я согласна на тирана
— Пап, мы сожалеем, — тянет Паша, а Саша втаскивает в гостиную пылесос.
Насупленный, злой и дергает пылесос за трубу.
— А ну, хорош психовать, — мрачно отзывается Егор. — Сожалеют они. Не будет уборки дома, то можете попрощаться с приставкой.
— Да блин…
— Не то слово, — отвечает Егор.
— Лучше бы в школе остались, — Саша сует вилку от пылесоса в розетку.
— Вот, — Егор кивает. — Мозги, кажется, начали работать.
— Да мы все поняли, — Саша смотрит на него исподлобья, — прогуливать плохо.
— Вы зря тянете время.
Я возвращаюсь на кухню. Надо трем упрямым мужикам приготовить сытный обед, а то они совсем слетят с катушек, если после отцовско-сыновьего противоборства хорошенько не пожрут.
Вот были бы у меня девочки…
Отгоняю от себя эти мысли.
У меня замечательные сыновья. Немного с гонором, но и отец у них совсем не мямля, поэтому выдыхаем.
Признания в родительском страхе и усталости должны быть дозированными.
— Никогда бы не подумал, что можно так агрессивно пылесосить, — на кухню входит Егор и закатывает рукав рубашки.
— А ты не жестишь? — оглядываюсь и отрываю несколько бумажных полотенец.
— Не переломятся.
— Я бы их в школу сейчас отправила, чтобы… — замолкаю.
— Чтобы что?
— Чтобы, — промакиваю плоские куски мяса полотенцами, — чтобы было меньше проблем.
Понимаю, что мне легче и привычнее пойти по пути наименьшего сопротивления. Чуток пожурили сыновей, вытянули из них “мы поняли” и дальше живем до новых сюрпризов. С ворчанием и тихим раздражением.
Сейчас же от нас потребуется больше контроля, стойкости и родительской непробиваемости.
— Просто, — Егор обнимает меня сзади и шепчет на ухо, — позволь мне побыть домашним тираном.
Замираю с салфеткой над кусками мяса, когда Егор ведет бедрами, имитируя медленную и глубокую фрикцию.
— Что ты делаешь? — шепчу я, а мою шею щекочет его жесткая борода и жаркий выдох. — Не сейчас…
— А что я такого делаю? Обнимаю жену.
— Но как ты ее обнимаешь?
Егор замолкает и медленно выдыхает, и я чувствую его раздражение. Оно отстраняется.
Это наша борьба. Не только его.
Разворачиваюсь к Егору, хватаю его за запястья и тихо говорю:
— Подожди…
Поднимаю взгляд и шепчу:
— Мне сложно.
— Я вижу, Инга, — щурится.
— Со мной… — сглатываю, — часто так?
Сколько раз я не замечала ласку мужа, отмахивалась от него и находила множество причин, чтобы ускользнуть из его рук?
— Часто.
Ну, я сама знала ответ на свой вопрос, но все равно, блин, обидно. Нарастает желание психануть, спрятаться и ничего не решать.
Вся эта взрослая жизнь слишком сложная. И за нее надо постоянно бороться, и смотреть на свои неприглядные стороны.
— Я могу…
— Что?
— Сделать то, чего я бы хотела.
— Да, — Егор хмурится.
У меня от волнения дрожат руки, в горле пересыхает, и я медленно выдыхаю.
Казалось бы, столько лет в браке. Столько друг о друге знаем, а открываться куда сложнее, чем в начале отношений. Близость может отдалять двух человек. Это так нелогично.
Касаюсь жесткой бороды Егора, целую его в шею, вдыхаю запах его парфюма и острого пота и прижимаюсь к нему всем телом, уткнувшись лицом в его грудь. На выдохе обнимаю и расслабляюсь, прислушиваясь к его сердцебиению.
Когда Егор обнимает меня, я закрываю глаза.
Он тут.
Он рядом.
Муж и отец.
Наши вдохи и выдохи сплетаются в одно дыхание, и под волной нежности я тянусь к Егору.
Обвиваю его шею руками и целую. Неторопливо и глубоко. Его борода касается моей кожи, и сейчас она не кажется мне колючей и жесткой.
Отстраняюсь, вглядываясь в потемневшие глаза Егора и кладу ладонь на его щеку. А он стал другим.
Годы его изменили. И ведь изменят еще. Я хочу увидеть в его волосах и бороде седину, а вокруг глаз и на лбу глубокие морщины.
— Па, — раздается голос Саши, — пылесос заглох.
Сына своего не пошлешь в пешее эротическое, но я вижу, как ноздри Егора вздрагивают в гневе.
— Какова вероятность, что они специально что-то сделали, чтобы пылесос сломался? — спрашивает меня Егор, переводит на мрачного Сашу взгляд и щурится. — Раз заглох, то давайте щеткой, а после ковер понесете выбивать от пыли.
Саша молча, но с вызовом шмыгает, а затем через несколько секунд из гостиной раздается звук работающего пылесоса.
— Работает! — кричит Паша. — Он просто носок засосал! Я все починил!
Саша пятится по пристальным взглядом Егора.
— Не юлим, Санек, — Егор качает головой. — И будьте порасторопнее, парни. Время тикает.
— Ну и ладно, — разворачивается, скрывается за дверью и зло бубнит под нос. — Стоят обжимаются, а мы пашем.
— Я согласна, чтобы ты побыл домашним тираном, — шепчу с коротким смешком. — Им этого, похоже, очень не хватает.
Глава 23. Фигня, пап
— Так, — Говорит Егор, развалившись в кресле, как ленивый монарх. — У меня к вам, парни, вопрос.
Парни сидят перед ним на диване злые и уставшие.
Мне так хочется их пожалеть, обнять и помириться, но нельзя.
Никакой сейчас мягкости.
— Да будем мы ходить в школу, — бурчит Саша. — Мы все поняли.
— Я не об этом, — Егор покачивает ногой. — Посмотрели на свои конечности.
— Чо? — Паша вскидывает бровь.
— Не чокай мне тут, — Егор хмурится.
Паша губы поджимает.
— Руки-ноги на месте? Да?
— Да, — шипит Саша. — На месте.
— И уже способны принимать решения прогуливать школу или нет, — продолжает Егор. — Да?
Молчат, а я изо всех сил держу себя в руках, чтобы не вмешаться в мрачный разговор своей женской жалостью к сыновьям.