По счастью, в музее оказался художественный отдел – два небольших зала с витринами у окон, в которых стояли бесчисленные керамические изделия, от игрушек до бюстов Ленина; несколько любопытных артефактов деревянной пластики; и с полусотней работ местного художника Болотова, выполненных в стиле кондового соцреализма. Ни пейзажей, ни жанровых сцен – только портреты передовиков производства, многофигурные композиции типа «Делегация керамистов на всесоюзной выставке в Москве». Даже лубка народного не было.
Таська бегло осмотрела экспозицию и спросила у строгой старушки, присматривавшей за экспонатами, где сейчас заведующий отделом. Старушка проводила ее в какую-то каморку с окошком под самым потолком и представила женщине, которых в каждом провинциальном музее полный штат – юбка на два пальца ниже колена, блузка с широким рукавом, непременная шаль на плечах и печать областного института культуры на одухотворенном лице.
– Здравствуйте, – поздоровалась Таська.
– Здравствуйте, девушка. Чем могу помочь?
– У меня задание – написать реферат на тему русского авангарда начала века, – соврала Таська. Вообще-то она уже начала дрейфить – зачем вообще сюда приперлась, будто не знает, как у нас к авангарду относятся.
– Вам по истории? Что именно вас интересует – объединения типа «Ослиного хвоста» или «Бубнового валета», супрематисты? Или вас конкретные художники интересуют?
– А вам кто больше нравится?
– Мне больше нравится Пиросмани, если вам что-то говорит это имя, но это не совсем русский авангард…
– Ну, работы Николая Аслановича пропагандировали русские футуристы, – сказала Таська.
Тетка с прищуром посмотрела на посетительницу и сказала деревянным голосом:
– Тетя Паша, спасибо, мы тут сами, можете идти.
Тетя Паша поджала губы и ушла. Тетка предложила Таське садиться.
– Вас зовут?..
– Таисия. Можно Тася.
– Очень приятно, я Виктория Робертовна. Так о чем бы вы хотели написать реферат?
– О Святославе Аполлинарьевиче Миленьком.
Виктория Робертовна даже бровью не повела.
– Я видела его работы, когда практику на керамическом проходила. Но, согласитесь, это оформиловка, вряд ли кто-то ее всерьез воспримет.
Таська полезла в сумку и достала похищенные у Миленького работы. Виктория Робертовна посмотрела – и прямо затряслась.
– Это что? Его? Где вы это взяли? Удивительно! Никогда бы не подумала, что Миленький может такое… такое… Просто нет слов.
– А вы думали, будто он только подсекать в женской бане может?
Виктория Робертовна полыхнула красным и опустила глаза.
– Да какое там. За мной-то он как раз и не подсекал, – сказала она тихо. А потом добавила с горечью и обидой: – Я существо бесполое, меня даже Миленький не замечает.
Сказано это было с таким чувством, что Таське стало неловко.
– Извините, – сказала она.
– Ерунда, – махнула рукой Виктория Робертовна и вновь обратилась к работам. – Просто удивительно. Где вы, говорите, это нашли?
– У него на свалке. Два чемодана битком и еще в комоде столько же.
– Невероятно. Фантастика. Это будет фурор. На всю область. Нет – на всю страну! На весь мир! Смотрите – тут даты. Эта семидесятого года, эта – шестьдесят девятого.
Таська приняла из рук Виктории Робертовны лупу и посмотрела. Действительно, даты. Самая ранняя – шестьдесят восьмой год, поздняя – семьдесят четвертый.
– Неадекватный он какой-то, этот Миленький, – сказала Таська. – Он меня чуть кочергой не огрел, а вы говорите – «фурор». Да тем более на весь мир. Его же здесь все ненавидят, кто же поверит, что он художник?
Виктория Робертовна удивилась:
– Ну как же – к нам завтра приезжает делегация из Соединенных Штатов, они обязательно будут у нас в музее, это уже оговорено! Там будет атташе по культуре мистер Хайтакер. Магистр искусствоведения. Такие люди не могут не понимать искусство. Мы обязательно покажем ему эти работы… с вашего позволения.
– Вы не моего позволения спрашивайте, а у Миленького. Его же еще убедить надо. Он считает, что американцы ничего не понимают.
– Тогда немедленно идем к нему. Вы что, не видите – это же мирового масштаба событие! Мы можем стать музеем, о котором заговорят все! Сейчас же к Миленькому!
У выхода Виктория Робертовна сказала тете Паше:
– Я на обед. Возможно, немного задержусь.
Тетя Паша снова поджала губы и отвернулась. На часах было без пятнадцати двенадцать.
– Вредная бабка, – объяснила Виктория Робертовна Таське, когда они вышли на улицу и направились к автобусной остановке. – Сидит на одном месте со времени основания музея, с тридцать шестого года, если я все правильно помню. Трех директоров пережила. Как узнала, что к нам американцы приедут, чуть не завыла – как так, идеологический враг…
Видимо, на Викторию Робертовну по жизни никто внимания не обращал, потому что щебетала она всю дорогу. Таське это, конечно, в тягость не было, она согласно кивала, смеялась где надо, где надо – сочувственно молчала, но чувство тревоги никак ее не оставляло.
– О чем ты все время думаешь? – спросила, наконец, Виктория Робертовна.
– О Миленьком, – ответила Таська. – Он там один, пьяный, как бы глупостей не наделал.
– Успокойся, мы уже через пять минут приедем.
В это время автобус обогнала ревущая сиреной пожарная машина. Немногочисленные пассажиры в едином порыве приникли к окнам, пытаясь разглядеть, где что горит. Слева по ходу движения и впрямь заметен был столб дыма, довольно густой и высокий.
– Свалка горит, – авторитетно заметил какой-то мужчина. – А я говорил…
Виктория Робертовна с Таськой переглянулись и на следующей остановке буквально наперегонки покинули автобус. Они бежали, перепрыгивая через лужи, туда, где трещало пламя, уносились к небу хлопья сажи и деловито матерились мужчины.
– Только не Миленький, только не Миленький… – задыхаясь, бормотала себе под нос Таська.
Увы, подтвердились самые мрачные ее предчувствия – на свалке горела будка Миленького. Пожарные даже не тушили огонь, а только следили, чтобы пламя не перекинулось на соседние кучи, проливая время от времени из брандспойтов пространство вокруг пожара. Тушить, по большому счету, было уже нечего – искореженный высокой температурой металлический кузов почти весь прогорел, только внутри еще что-то с треском дымило и стреляло искрами.
Таська упала на колени и заревела. Виктория Робертовна присела рядом на корточки и погладила девушку по руке.
– Ну, Тасенька, не плачь! Ты же ни в чем не виновата. Кто знал, что так получится?
Таська заревела еще горше. Так они и сидели вместе, пока будка не выгорела полностью. И только тогда к ним подошел какой-то пузатый дядька.
– Виктория Робертовна? Что вы здесь делаете? – спросил он. – Я думал, вы готовитесь к визиту.
Заведующая тут же вскочила.
– Здравствуйте, Иван Иванович. Я… у меня обеденный перерыв вообще-то…
– Вы обедаете на свалке? Интересно.
– Нет… Тут такое дело… Вот, девушка… Таисия… интересуется Миленьким.
– Просто мировое поветрие какое-то – все приезжие интересуются Миленьким, – покачал головой Иван Иванович. – Вот товарищ из Комитета государственной безопасности тоже интересуется. Видите, рядом с машиной моей стоит? Специально ради Миленького приехал, представляете?
Виктория Робертовна испуганно посмотрела на стоящий неподалеку «уазик». Там, опершись о капот, мрачно курили двое – водитель Леонтьев и незнакомый красавец атлетического телосложения.
– Из комитета? – переспросила Виктория Робертовна.
– Из самой Москвы прислан, не хухры-мухры, – кивнул Иван Иванович, потом наклонился к ревущей девушке и спросил: – Милая, ты чего так убиваешься? Это же просто халупа какая-то.
Таська вскочила на ноги.
– Халупа?! Вы о халупе думаете?! Там человек жил! Живой человек, художник!
– Ты о Миленьком? – удивился дядька. – Да поставлю я ему новую будку, лучше прежней.
– Он жив?! Где он?!
– А что ему сделается? Пьяных Бог бережет. Вон, гляди, ребята его на матрас пристроили, а то он в луже валялся.
Таська посмотрела на вонючую кучу, мимо которой пробежала несколько минут назад. И вправду, это был Миленький – свернулся калачиком и дрых без задних ног.
Из ее глаз опять потекли слезы. Да, Миленький спасся, это очень хорошо… но его картины… столько всего интересного, чего она и рассмотреть не успела толком, – и все исчезло без следа.
Пожарные наконец добрались до будки – залили пожарище, подняв столб пара и пепла, – и быстро свернули брезентовые рукава. Пока Таська, стоя рядом с Миленьким, наблюдала за действиями огнеборцев, за ее спиной разговаривали Спиридонов, председатель горисполкома и заведующая художественным отделом музея.
– Потрудитесь объяснить, что это за девица и какого ляда она здесь делает? – спросил председатель у заведующей.
– Девушка приезжая, интересуется русским авангардом, хочет писать реферат о творчестве Миленького, – ответила Виктория Робертовна, несмотря на присутствие товарища из органов, с некоторым даже вызовом. – К нам завтра американцы приедут, мы думали попросить у него несколько работ…
– Ну, Иван Иванович, что я говорил? – скучным голосом заметил Спиридонов. – Идеологическая диверсия.
– Вы в своем уме, Виктория Робертовна? Каких работ? Баб голых? Вы оскандалиться хотите?
– При чем здесь бабы? – возмутилась заведующая. – Девушка принесла несколько его работ, выполненных на высочайшем художественном уровне. Живопись и графика!
– Чего?! Какая?.. Откуда у него?.. – председатель задумался.
– Иван Иванович, нет, – сказал Спиридонов. – Никакой живописи, никакой графики. Миленький антисоветчик и маргинал и представлять советское искусство не достоин.
– Да как же?! – всплеснула руками Виктория Робертовна. – Там же такое!.. Девушка принесла…
– Уважаемая Виктория Робертовна, – Спиридонов уставился заведующей в глаза. – Вы знаете эту девушку? Нет? А я знаю. Ее вчера сняли с ленинградского поезда за безбилетный проезд, она несовершеннолетняя бродяжка, к тому же вчера она же обвиняла Миленького в изнасиловании. Да-да, Иван Иванович, это была она, и мне стоило усилий убедить милицию в беспочвенности обвинений.