астигли другие.
Я сломя голову понесся в противоположную сторону и немало отмахал, прежде чем остановился и решил, что лучше будет вернуться. Но обратно я был вынужден добираться окольным путем, на что ушла целая вечность!
Вот так, впервые в жизни, Ларри забыл позаботиться о своем пустом желудке.
Шестнадцатого сентября мы покинули Париж и устремились к немецкой границе, в Страсбург. Дорога заняла у нас четыре дня, и каждый из них встречал нас теплом и солнцем. Единственная неприятность произошла, когда у Ларри ослабел блок и большая часть шарикоподшипников раскатилась по обочине дороги. Часа полтора мы провели где-то под Нанси, просеивая трехфутовый клочок пыли и гравия, собирая рассыпавшиеся подшипники, переупаковывая и приколачивая блок на его законное место.
В то утро, когда мы пересекали границу с Германией, небо заволокли тучи. Часам к шести вечера, когда мы уже мерили мили в горах Шварцвальда, полил холодный дождь. Следующие три дня до самого Фюссена, городка близ австрийской границы, мы прорывались сквозь беспрестанный леденящий ливень. Это были самые плачевные дни нашего путешествия, и они настигали нас один за другим, как автоматные выстрелы.
В первый же вечер в Южной Германии мы расположились на ночлег в сосновом бору под Хайгерлохом. Несмотря на темень и дождь, мы уговорами пытались пробудить к жизни нашу плитку в надежде запечь сыр на сандвичах из грубого черного немецкого хлеба. В тот день, вопреки нашим худшим ожиданиям, мы обнаружили, что цены на съестное в Германии вполне разумные. Уже первый гастрономический кутеж показал, что наши ежедневные расходы на провизию составят где-то семь долларов, а то и меньше, если умело расходовать семидесятицентовую банку чечевицы, которыми завалены все немецкие бакалейные лавки.
Дождь поливал всю ночь. Наутро все еще дождило, и в палатке собрались две небольшие лужицы, там, где на плесневеющем полу начала сходить водоотталкивающая пропитка. Натянув фуфайки и непромокаемые куртки, мы выползли наружу соорудить и «уговорить» завтрак под ледяным ливнем.
Как всегда, больше всего досталось курткам, кроссовкам и перчаткам. Менее чем через час после старта вода, хлеставшая так, как будто кто-то открыл небесные шлюзы, напитала каждый слой нашей амуниции. Вода летела не только из туч, но и из-под колес проносившихся мимо грузовиков. От этих монстров торговых грузоперевозок в Германии просто не было спасения даже на самых глухих дорогах, и каждый окатывал нас могучими широкими волнами грязной воды.
В тот день мы изрядно поколесили вверх-вниз по горам, холодный ветер и дождь превратили в ледышки насквозь промокшие руки и ноги. Когда подошло время обедать, мы постелили туристический коврик под прикрытием сосен и, усевшись на сухом пластике, сгорбились над едой, стараясь хоть как-то сохранить ее в сухости. Как оказалось, мы слишком замерзли, чтобы нагулять аппетит.
К концу дня, после шестичасового барахтанья в потопе, я окончательно скисла. Ноги и руки так сильно жгло сырым ледяным холодом, что хотелось вопить. Меня поташнивало от вонючих дизельных выхлопов, извергаемых грузовиками мне в ноздри и в рот, а лязгающий звук механизмов бомбардировал мои уши. Из носа рекой лилась слизь, я была мокрой — хоть выжимай, и не могла сдержать дрожи; ко всему прочему, за два оставшихся часа пути мое тело сочло возможным нанести последний удар — понос.
— Ох, нет. Бедняжка, — вздыхал Ларри, когда я в очередной раз соскакивала с велосипеда, на три четверти осилив долгий подъем, и со всех ног бросалась к ближайшим кустикам.
Раз от раза я остывала все больше, и холод глубже вгрызался в мое тело. Вскоре я начала останавливаться через каждые четверть часа, когда спазмы усилились настолько, что все мое нутро, похоже, готово было взорваться. Рулон туалетной бумаги, лежащий в кармане куртки, напитался водой едва ли не до полного растворения.
Я разревелась и прорыдала весь остаток дня. Плач послужил «отдушиной» в моих страданиях и разочарованиях. Захлебываясь плачем, я не переставала работать педалями — я должна была превозмочь стихию и боль.
К счастью, лесная тропа, на которую Ларри свернул в поисках ровного, незатопленного местечка для ночлега, вывела нас к пустующей однокомнатной коробке из бетонных блоков. На полу валялась куча сена. В окнах не было стекол, зато мы наглухо закрыли деревянные ставни. От единственной двери в комнату тянулась крытая веранда с одиноким расшатанным деревянным столом. Настоящий «Хилтон интернешнл» для нас с Ларри. Нырнув в холодную комнатушку, мы содрали с себя мокрые вещи, насухо вытерлись и натянули на себя все, что было с собой. Даже под наслоениями теплой одежды кожа саднила, как отмороженная, и еще долго не удавалось унять озноб. Только забившись в спальник, разостланный на матрасе из сена, я почувствовала, как мое тело начинает постепенно отходить. Час спустя, когда холод потихоньку отпустил мои ноги, меня начало клонить в сон.
С наступлением утра я заставила себя проделать процедуру, отнявшую у меня всю, до последней унции, силу воли, которую с грехом пополам удалось собрать: я влезла в свою вчерашнюю непросохшую амуницию. Сухие спортивные брюки и кофту с длинными рукавами мне хотелось приберечь на конец дня. Снаружи по-прежнему хлестал дождь, и, что ни надень, все непременно промокнет до нитки, не пройдет и часа.
Пока я боролась с мокрой одеждой, Ларри встал и высунул нос наружу.
— Тревога! — завопил он. — Земля ушла под воду. Похоже, скоро зальет и нашу нору. Лучше бы нам поторопиться!
По этому сигналу мы нырнули в мокрую одежонку, побросали все во вьючники и, взвалив велосипеды на плечи, зашагали на своих двоих, шлепая через воду и грязь к асфальтовой дороге. Шерстяные носки, длинные трикотажные спортивные брюки, свитер и надетые одна на другую футболки, провисев на холоде всю ночь, теперь ледяной корочкой облегали мое тело. Озноб начался еще до того, как я оседлала велосипед и покатила сквозь дождь и студеный ветер. И тотчас же мучительный холод добрался до ступней и кистей рук, причиняя ужасную боль, как будто разом были содраны все ногти.
Накануне я решила: во что бы то ни стало буду продолжать работать педалями, а для поддержки духа стану мысленно рисовать себе самую радужную перспективу путешествия на фоне живописной красоты Австрийских Альп. Но наутро разочарование от встречи с еще одним пакостным деньком затмило всякое чувство решимости и светлого ожидания. Слишком уж я продрогла, чтобы мечтать о лучших временах. Теперь меня грызло беспокойство: что, если буре не будет конца и нам придется перебираться через Альпы в такое ненастье? Все мои надежды рушились. Все утро я проревела, не переставая при этом налегать на педали.
Когда мы остановились перекусить, холод опять одержал победу над голодом, хотя я и понимала, как важно хорошенько заправиться — езда на пустой желудок всегда вызывает сплошное уныние, озноб и страхи, и уж тогда дела идут из рук вон плохо.
— Что это с тобой? — полюбопытствовал Ларри, наблюдавший за мной краешком глаза, пока сидел на пне, кромсая хлеб и сыр.
Дождь перестал как раз перед тем, как мы свернули с дороги в лесок, восточнее города Бад-Вальдзее. Конец ливня, сам по себе, несколько облегчил задачу приема пищи, но, к несчастью, температура упала еще ниже.
— Всего лишь пытаюсь согреться, иначе кусок в горло не идет.
— А, ясно. Я-то думал, ты пыталась согреться, когда натянула треники и фуфайку и начала скакать взад-вперед. Ты вроде как затащила меня в это место, а потом бросила и принялась лягать деревья.
Выходит, я лягаю деревья, ладно — пусть лягаю, лягаю их что есть мочи, едва не отбивая себе при этом ноги. Довольно необычное «лекарство» для окоченевших ступней, но оно помогало. Вот я и подскакивала вверх-вниз, нанося сокрушительные удары пятками по любой твердой поверхности. Трудилась до тех пор, пока не почувствовала, как кровь опять начала циркулировать в конечностях, тогда я присела и принялась за еду.
После ленча мы продолжили путь на юго-восток, через леса, луга и пашни в городок Исни. К тому времени, когда мы, достигнув Исни, начали штурмовать гору между ним и расположенным в пятнадцати милях Кемптеном, тучи спустились так низко, что совсем скрыли из виду обступившие нас горы. Пять часов пополудни — и дикий холод. В миле от Исни нас со всех сторон обложили тучи и повалил снег. Снежные хлопья роились в воздухе, оседая на ветвях помрачневших высоких сосен. За каких-нибудь десять минут земля полностью скрылась под белым пушистым одеялом. Теперь мы едва различали предметы, расположенные более чем в двадцати футах в округе. Дорога без обочины была узкой и скользкой.
— Торчать на дороге слишком опасно! — крикнул мне Ларри. — Грузовики не заметят нас, пока не накроют. Давай остановимся на ближайшей ферме и попросимся переночевать в сарае.
Не проехав и мили, мы заметили небольшой сельский домик и подкатили к его входу. Навстречу нам, из-за угла пристроенного к дому амбара, вышел здоровенный баварец, на вид ему было сильно за сорок. На очень скудном немецком Ларри объяснил хозяину наше положение и спросил, нельзя ли переночевать в амбаре или хотя бы поставить палатку под навесом, который мог бы защитить нас от бурана. Баварец, не раздумывая, замотал головой и скрылся в доме. Нам не оставалось ничего другого, как продолжать осторожно форсировать гору.
На следующей ферме на подобную просьбу последовал тот же самый ответ. За все шестнадцать месяцев и почти шестнадцать тысяч миль пути до сих пор ни один фермер не отказал нам в местечке для привала или ночлега на своей земле. Теперь же, впервые за все путешествие, нам дали от ворот поворот — дважды за десять минут и к тому же в пургу. Все это сильно выбило нас из колеи, и мы зареклись проситься на фермы. Вместо этого мы упрямо ползли вперед. Грузовозы и легковушки чудом обходили нас, прорываясь сквозь сплошную белую завесу.
Убежищем для ночлега нам послужил недостроенный дом, замеченный мной у дороги. Теперь у нас была крыша над головой, цементные стены и пол, но, увы, неостекленные окна без ставень. Мы «стали лагерем» в самой крохотной комнатушке, занавесив туристским ковриком ее единственное окошко. В ней было холодно, как в холодильнике, зато она укрыла нас, измотанных бесконечной дорожной нервотрепкой, от снега. Когда мы вполне устроились, Ларри, уткнувшись носом в карту, выяснил, что мы находимся всего в тридцати милях от Австрии.