Как и огромное большинство египетских мусульманок, уроженки Верхнего Египта не носили чадру.
Параллельно дороге тянулся широкий ирригациониый канал. Вода в канале была грязной, порой нам случалось видеть в нем плывущие раздувшиеся трупы буйволов. Но несмотря ни на что, канал служил местным источником воды, водопоем, прачечной, кухонной мойкой для посуды и ванной одновременно — женщины стирали одежду, мыли ноги, споласкивали тарелки, предварительно «очистив» их комком глины, мужчины и мальчишки плавали и плескались нагишом, невзирая на проплывающие мимо трупы павшей скотины.
Все, что мы видели в первый день пути на юг, очаровало нас. Мы воочию наблюдали, как верблюды тянут за собой по полю грубые деревянные плуги. Озираясь назад, мы во все глаза таращились на только что отрубленные коровьи головы, которые местные парни прикручивали к рулям мотоциклов и развозили так по соседним деревням. Мы познакомились с египетским методом использования лопаты, при котором на одно орудие требовалось четверо работяг: в месте стыка черенка и совка привязывалась веревка, за которую тянули трое, тогда как четвертый направлял саму лопату. А еще нам встретились на пути импровизированные придорожные мясные лавки, которые при ближайшем рассмотрении представляли собой треножник с прикрепленными к нему крючьями. Мясники звонко отрубали от туши толстые куски мяса, еще покрытые пучками жесткой, как проволока, шерсти, и подвешивали, на мгновение прорвав сплошную завесу из мух, на крючья. Проезжавшие мимо грузовики обдавали выставленную на продажу мясную мякоть волнами пыли и выхлопов.
Наша первая неожиданная встреча с толпами любопытных, о которых предупреждал Фарес, произошла в маленьком городке в тридцати милях южнее Каира. Мы остановились купить апельсинов и пару бутылок прохладительного к цыпленку и маслинам, что приготовила нам в дорогу мать Самиры. Съехав с проезжей части улицы, Ларри пешком зашагал в центр города, я же осталась караулить велосипеды. За каких-то пару секунд вокруг меня сгрудилась по меньшей мере сотня мужчин. Одни улыбались и приветливо кивали мне, другие пристально смотрели исподлобья, но ни один не произнес ни слова. Наконец я сделала первый шаг, сообщив всем, куда мы с Ларри направляемся.
— Луксор, — выпалила я.
— A-а, Луксор, — понимающе закивали все разом.
— Бени-Суэйф? — поинтересовался один из любознательных, склонившись щекой на сложенные вместе ладони.
Да, закивала я в знак согласия, сегодня нам предстоит заночевать в Бени-Суэйф. Затем я перечислила названия всех городов, где мы собирались останавливаться на ночлег на всем пути до Луксора: «Эль-Минья, Асьют, Сохаг, Кена».
Египтянин закивал и одобрительно улыбнулся. Больше сказать мне было вроде нечего, поэтому я терпеливо стояла на месте, изучая все эти галабеи, тюрбаны и улыбающиеся лица, которые, в свою очередь, тоже внимательно разглядывали меня. После четырех дней, проведенных в Каире, где через каждые десять минут кто-нибудь обязательно принимался клянчить бакшиш, меня поразило, что ни один из собравшихся не просил подаяния. К не меньшему своему удивлению, я вдруг почувствовала, что не испытываю никакой неловкости, стоя в самой гуще толпы незнакомых людей, да к тому же такого чудного вида. Когда Ларри вернулся назад с апельсинами, меня вместе с велосипедами полностью скрыло в гуще тел.
— Барб, где ты? — истошно вопил он за пределами толпы.
— Да здесь я, — прокричала я в ответ. Так мы перекликались до тех пор, пока Ларри не добрался до меня сквозь плотное кольцо зевак.
— Чуть до смерти не перепугался, вернулся, а тебя и след простыл! Тебя же не видно за всеми этими чудаками. Слушай, мне что-то не хочется затевать обед прямо здесь, на виду у сотен пытливых глаз. Давай уедем из города и сделаем привал где-нибудь в поле, где не так много народа.
Жестами я дала понять ближайшим из нашего окружения, что мы хотим вернуться на дорогу. Отскочив назад и развернувшись, они криком оповестили остальных, и море расступилось. Когда мы покатили восвояси, все они замахали нам на прощание и принялись выкрикивать одну-единственную английскую фразу, похоже, известную едва ли не каждому египтянину: «Добро пожаловать в Египет!» Даже те египтяне, которые утверждали, будто говорят по-английски, на все наши вопросы: «Далеко ли до Бени-Суэйф? Почем апельсины? Нет ли здесь еще кого-нибудь, кто говорил бы по-английски?» — неизменно радостно отвечали: «Добро пожаловать в Египет!»
В полумиле к югу от города нам приглянулась группка пальм у подножия дорожной насыпи, и мы решили утолить голод там, а тени и пыли. Даже в долине Нила можно было только мечтать посидеть на зеленой траве — кругом лишь пыль да песок. Вытащив апельсин, я растянулась на земле. Но едва я взялась его чистить, как мое зрение уловило какое-то неожиданное движение. Подняв глаза, я взглядом обшаривала противоположный берег канала: он буквально кишел крысами. Это были огромные крысы, размером почти с белку. Я поспешно огляделась; повсюду, куда ни глянь, копошились крысы, десятки крыс. К счастью, они, видимо, нас опасались и держались на почтительном расстоянии. Ни один зверек не отважился приблизиться к нашей стоянке ближе пяти футов.
Я была порядком наслышана о египетских крысах. Когда во время войны с Израилем египтяне покинули города, расположенные на берегу Суэцкого канала, их заняло племя гигантских крыс и принялось там плодиться. Оттуда крысы веером рассыпались по дельте Нила, заполонив Нижний Египет, к северу от Каира. Многие из них достигали размеров некрупной кошки, и каждый год земледельцы дельты теряли из-за серых тварей добрую часть урожая. По сообщениям, которые я читала в Каире, гигантские крысы нередко убивали насылаемых на них кошек. Существовало по меньшей мере одно подтвержденное сообщение о том, как крысы напали на новорожденного крестьянского младенца и загрызли его. По счастью, гигантские крысы еще не дошли до Каира. И хотя Верхний Египет был наводнен крысами, они все же были мельче, чем те, что сновали в пыли и кустах вокруг нас.
Решив, что крысы нас не побеспокоят, я переключила внимание на мух. К этому времени мушиный батальон сплошной черной корой покрыл нашу снедь, мухи лезли в рот, в ноздри и в глаза. Мы пытались отмахиваться от них, но стоило только опустить руки, как мухи тотчас налетали снова. Это было безнадежное сражение. Недолго думая, мы примирились с необходимостью набить желудки в непролазной грязи, в компании с суетившимися вокруг крысами и мухами, «пощипывающими» наши лица и пищу. Едва мы успели покончить с едой, как возле нас с дороги свернул грузовик. Выскочив из кабины с криком: «Добро пожаловать в Египет!» — водитель сунул нам две полных пригоршни сахарного тростника, после чего, не задерживаясь, залез обратно в машину и был таков.
Надо сказать, что до сих пор асфальтовая дорога от Каира до Бени-Суэйф была большей частью ровной и гладкой. Но попадались и незаасфальтированные участки, где мы пробирались через рыхлую грязь, камни и густые клубы дыма и пыли, поднимаемые легковушками, автобусами и грузовиками. Даже над асфальтом в воздухе стояла удушливая пыль. К концу дня, после десяти часов езды в пыльном мареве, наши глаза застилал туман, в горле першило, а из ноздрей струились потоки черной слизи. Мы обливались потом, а потому густая оболочка грязи превращала в драже наши липкие тела. В сумерках воздух заполонили тучи комароподобного гнуса, впивающегося в кожу и в волосы.
К моменту прибытия в Бени-Суэйф, раскинувшийся в восьмидесяти милях от Каира, нас обоих плотно облегал черный, клейкий «костюм» из пыли, пота и мошкары. В ушах эхом звучали бьющие по перепонкам гудки грузовиков, после шестичасовой голодовки желудки жаловались на пустоту. Двое изнемогающих от усталости велосипедистов, каковыми мы являлись, добравшись до Бени-Суэйф как раз с наступлением темноты, были не в состоянии выдержать двухчасовую процедуру регистрации, которую уготовила нам местная полиция.
Изваяние, представшее перед нами на повороте в город, при ближайшем рассмотрении оказалось дюжим суровым полисменом. Когда мы остановились и спросили у него дорогу в отель, он окликнул проезжавшего мимо велосипедиста лет двенадцати и велел ему проводить нас. Мальчишка протащил нас по бесконечным грязным, узким, извилистым улочкам к отелю напротив железнодорожного вокзала. Пока мы пробирались по городу, прохожие в галабеях предлагали помочь нашему юному проводнику, а мелкая ребятня, пытавшаяся увязаться за нами, получала от отцов звонкие шлепки и ворчливые нравоучения.
«Мест нет. Полиция — штамп — паспорт» — вот все, что мог сказать нам портье захудалой гостиницы. Мы пожали плечами, мол, не знаем, что делать. На самом деле хотелось только одного: завалиться спать прямо здесь и сейчас. Мы ждали, пока осторожный зануда переговорит с нашим провожатым. Потом мальчуган жестом показал нам следовать за ним. Мы опять побрели на улицу, оседлали велосипеды и потащились следом за мальчишкой в полицейский участок. Все объяснив стоящей на входе охране, наш провожатый остался стеречь велосипеды. Нас же охранник завел в ближайшую от входа комнатушку и оставил одних ждать за барьером.
Комната была пуста, не считая обшарпанного деревянного стола и трех стульев. Столешница обнажена до неприличия: ни бумаг, ни телефона, ни пишущей машинки. Стены, не знавшие краски, и голый цементный пол. На конце свешивающегося с потолка длинного шнура болталась беззащитная в своей наготе лампочка, но света от нее было на пенс. Усевшись на стулья, мы с Ларри принялись ждать. Непонятно только — чего. «Чудно как-то, — подумала я, — ну и денек сегодня». Мы протомились в ожидании минут двадцать, прежде чем в комнату ввалилась группка полицейских и солдат, всего их было пятеро. Один из полисменов говорил по-английски.
— Откуда вы? — требовательно спросил он.
— Из Соединенных Штатов.
— А, американцы — добро пожаловать в Египет!
— Спасибо.
— Я — Хелми. Паспорта, пожалуйста.
Сперва Хелми взял мой паспорт и уселся с ним за стол. Только сейчас я заметила, что стол всеми своими ящичками смотрит на нас, а не на Хелми. Хелми с хрустом перелистывал страницы, держа мой паспорт «вниз головой», и только дойдя до фотографии, перевернул его, как нужно. Изучая фото, он то и дело оглядывал меня с головы до пят.