к нам, то нам бы просто не поздоровилось. В целом это были добрые, вежливые люди. За редким исключением, никто никогда не орал на нас, не толкался, криком не выпрашивал бакшиш, не делал мне недвусмысленных предложений и не швырял в нас камнями и палками. Если мы устраивали привал на ленч где-нибудь на краю поля, крестьяне усаживались с нами, улыбались и предлагали воду. В городах в большинстве случаев, когда люди, тесня друг дружку, в толпе пробивались к нам как можно ближе, они из всех сил старались не задеть нас.
В Матхуре, родине бога Кришны, где-то в восьмидесяти милях южнее Нью-Дели, мы свернули с главной магистрали на второстепенную дорогу, ведущую в заповедник птиц Бхаратпур, что неподалеку от Агры. У Джеффа не было палатки, поэтому мы провели первую ночь нашего совместного путешествия в Бхаратпуре в государственном туристическом лагере — в «спартанской» гостинице, принимавшей как иностранцев, так и своих, приехавших посетить заповедник. За десять рупий Джеффу предоставили койку в общей спальне, нам же с Ларри за пять рупий было разрешено разбить палатку на лужайке.
Молодой лагерный администратор, Ракеш, лично проследил за тем, чтобы о нас позаботились. Когда же мы в темноте отправились за покупками к фруктовым ларькам, расположенным в миле от лагеря, он выделил нам в провожатые своего помощника на велосипеде, который должен был держать фонарь, освещая нам дорогу. Помощник не только всю дорогу развлекал нас песнями, но и, мастерски поторговавшись, помог нам дешево купить фрукты. Утром перед нашим отъездом в Агру, где находится знаменитый Тадж-Махал, он приготовил нам на завтрак омлет, чапати и горячий чай.
Мы приехали в Агру сразу после полудня. Городские узкие улицы были настолько забиты пешеходами, велосипедистами, рикшами, коровами, воловьими упряжками, лавочками, где продавались овощи, фрукты, благовония и специи, мангалами, покрытыми сажей, велосипедными мастерскими, мужчинами и мальчишками, испражнявшимися в сточные канавы, что мы едва не теряли друг друга из виду. В знойном пыльном воздухе смешались запахи цветов, экскрементов, благовоний, кэрри, животного и человеческого пота, обжигая нам ноздри. А над треньканьем велосипедных звонков, гомоном людских голосов и скрипом несмазанных колес рикш плыли мелодии ситар и флейт.
На высокой кирпичной стене я заметила вывеску: «Кемпинг». Обогнув стену, мы очутились у ворот кемпинга и воззрились внутрь, на роскошный отель со стоящим при входе фасонистым швейцаром в униформе. Отель с бассейном и баней был окружен ухоженными лужайками и цветниками.
— Какой там кемпинг! — заметила я. — Слишком шикарное место.
— Уф, какого черта. Давайте-ка пройдем, — буркнул Джефф.
Джефф решительно повел велосипед к вестибюлю, но мы с Ларри колебались. Джефф был весь в грязи и жутко «благоухал», и мы понимали, что сами не лучше. Утром побрызгивал дождь, и запыленное тело Джеффа приобрело характерную грязевую пятнистость. Его голени и руки были вымазаны цепной смазкой, волосы сбились от пота и пыли. Велосипед и вьючники — в грязи, от колес разило приставшим навозом. Сегодня, как и всегда, на Джеффе были залоснившиеся синие шорты и побуревшие от смазки и грязи некогда белые кеды — и ничего более. На Ларри — «парадно-полевые» шорты цвета хаки, я же надела спортивную майку, изрешеченную дырами, и свои египетские «велошаровары». Среднему представителю Запада общий видок нашей троицы должен был внушать глубочайшее отвращение.
Первым — Джефф, следом — Ларри, а затем и я тихо просочились в отель «Лори» и робко оглядывали вестибюль, утопавший в старинном убранстве и персидских коврах. На одной из стен висели в рамках фотографии королевы Елизаветы и президента Эйзенхауэра, почетных гостей отеля.
При нашем появлении в холле все разговоры разом смолкли. Хорошо одетые американские и европейские туристы средних лет подозрительно уставились на нас. Затаив дыхание, я ждала, что нас вот-вот вышвырнут вон; швейцар уже помчался звать кого-то. Спустя несколько долгих, мучительных минут холодного молчания в холл влетел администратор.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, мои друзья. Желаете расположиться лагерем? — прогудел его голос.
Администратор принялся энергично трясти нам руки.
— Да, сэр, — ответил Ларри.
— Отлично. Ставьте палатки где вам угодно. Но лучше устроиться на свежескошенной траве. В высокой траве, в дальнем конце лужаек водятся змеи — кобры. Можете пользоваться душевыми и туалетами в бане, не стесняйтесь, к вашим услугам — бассейн. Мы очень рады вас принять. Вы что же, путешествуете по нашей стране на велосипедах?
— Да, из Нью-Дели в Непал.
— Замечательно. А откуда вы?
— Мы — американцы, а вот Джефф — из Новой Зеландии.
— А, американцы. — Тон голоса управляющего несколько поскучнел.
Индийцам было неприятно дружеское отношение Америки к Пакистану, их заклятому врагу.
— А сколько за номер? — поинтересовался Джефф.
— Обычно по восемьдесят рупий, но я могу предложить вам номер на троих за шестьдесят пять. Очень недорого. В американской валюте это восемь долларов.
— Сколько же за стоянку под открытым небом? — спросил Ларри.
— По пять рупий с каждого.
— Годится, — заявил Джефф. А нам шепнул: — Переночую в бане. Никто и не узнает.
Мы выбрали ровную, покрытую травой площадку по соседству с бассейном, швейцар выдал нам стол, три стула и три шезлонга. Потом, вытащив плитку, мы закатили пир из овощного рагу с дюжиной горячих чапати, за которыми Джефф слетал на улицу, к мангалу; официант из гостиничного ресторана вынес нам здоровую бутыль пива. Пока мы наслаждались едой, с улицы заглянул мужчина и предложил почти задаром постирать нашу одежонку, поэтому Джефф связал в узел свои пропыленные вещички и спровадил их с глаз долой. Потом подошел гостиничный парикмахер, худощавый седой мужчина, таща с собой старый портфель, набитый шампунями и маслами для волос.
— Я хорошо мою волосы, — объявил он мне.
— О нет, спасибо. Я делаю это сама, — улыбнулась я.
— Нэ-шан-эл-лэ-тии? — спросил он, старательно выговаривая заковыристое слово.
— Я американка.
— Хм-м, а-мей-ри-кан. Да, а-мей-ри-кан была. Была! — воскликнул он, перерывая пачку древних пожелтевших бумажек у себя в портфеле.
Он вытащил письмо, адресованное на его имя, датированное 1968 годом, и протянул его мне. Оно было от дамы из Омахи. Дама рассыпалась в похвалах этому человеку за тот огромный труд, вложенный им во все «головомойки», которым она добровольно подвергалась, живя в отеле «Лори» во время визита в Тадж-Махал. Пробежав глазами письмо, я взглянула на парикмахера. Его просто распирало от самомнения, и он постучал по письму длинным смуглым указательным пальцем.
— О-ма-ах, А-мей-ри-ка. Бо-ольшой важный сити. Ей очень нравилась моя работа. Теперь я мою ваши волосы. Будете очень довольны.
— Спасибо, но у меня чистые волосы. Я только что их помыла.
— Может быть, я приду завтра. — Он откланялся и быстро засеменил прочь.
На другой день в шесть утра мы втроем катили на другой конец Агры полюбоваться рассветом над Тадж-Махалом. С недосыпа Джеффа слегка покачивало.
— В этой бане до черта москитов и крыс, — жаловался он. — Просто глаз не сомкнуть.
Город только-только просыпался. Никакого движения, все лавки закрыты. Выбравшись из постелей, люди напевали, разбредаясь по лавкам и спеша по тротуарам, всюду проникал аромат горячего чая и чапати. «Ранние пташки» приветливо махали и улыбались нам. Несмотря на то что улицы были усеяны грязью, мусором и навозом, а горожане бедны, в это утро меня наполняли самые теплые чувства к Агре, к Индии и ее людям. Любуясь тем, как солнечные лучи озаряют Тадж-Махал, как его мраморная громадина цвета слоновой кости вдруг на глазах начинает нежно розоветь, я радовалась, что приехала в Индию.
На другой день занемог Джефф.
— Не могу унять понос, а в животе жуткая резь, но все равно сегодня я еду с вами, — объявил он поутру.
Управляющий отелем «прописал» ему йогурт и массаж, поэтому Джефф опрокинул внутрь пиалу теплого свернувшегося молока из ларька через улицу, в то время как швейцар вызывал массажиста. После массажа Джефф собрал свои вещички, мы попрощались с персоналом отеля, поблагодарив всех за гостеприимство.
В пятидесятимильном броске из Агры в Майнпури Джеффу пришлось незаслуженно тяжко. Он несколько раз останавливался и садился у дороги, держась за живот и кривясь от боли. Всякий раз, когда он передыхал, с окрестных полей сбегались крестьяне посмотреть на нас. Оказавшись в столь жалком и несчастном положении, люди обычно не любят, когда на них пялят глаза, и Джефф не был исключением. До самого вечера он не мог избавиться от чувства, будто на него таращатся.
— В этой проклятой стране ничего нельзя сделать без того, чтобы на тебя не глазели! — орал он прямо в любопытные лица. — Даже поблевать в одиночестве и то нельзя. Вы что, голубчики, собираетесь торчать здесь и смотреть, как я буду помирать? Пожалуй, я даже не прочь сдохнуть, только бы вы на меня больше не пялились!
Этой ночью в Майнпури, после моей неожиданной встречи с обезьяной на крыше гостиницы, Джеф рухнул на койку и уснул, постанывая от боли. К утру прекратились мучившие его рези, но не понос; и, к несчастью, теперь несло уже всех троих.
Первым за дверь пулей вылетел Ларри и понесся к бадье на крыше. Проснувшись, Джефф проорал своим взбунтовавшимся кишкам: «О, Господи, пожалуйста, погодите минутку!» — и стремглав ринулся следом за Ларри. К этому времени я тоже уже вполне проснулась, и мне пришлось хуже не бывает. Не ждать же мне было, пока Джефф и Ларри закончат дела на крыше.
Я выскочила из номера и устремилась по коридору к душевой. Собственно, душем в этой крохотной комнатушке и не пахло, там просто стояла трехфутовой высоты металлическая бочка, наполненная водой. В бочке плавал банный ковшик для того, чтобы зачерпнуть воды и опрокинуть ее на себя. В одной из стен душевой на уровне пола виднелось небольшое отверстие, в которое, вероятно, должна была стекать вода. Из-за подозрительного слоя пены и дохлых жучков, затянувшего поверхность буроватой воды в бочке, ни один из нас прошлым вечером не потрудился «принять душ».