Тридцать две мили вниз между Уоллинг-Стейшн и Покхарой вились среди глубоких тропических речных долин, взлетая более десятка раз на мучительные для коленок перевалы, усеянные грязевыми оползнями. Женщины, освободившись от корсажа, принимали свои утренние ванны в ручьях и водопадах. Люди, тащившие на спинах корзины, спешили по тропам, а крестьяне вспахивали свои участочки и пасли буйволов на террасах.
В середине дня мы достигли вершины последнего перевала и начали спускаться в долину Покхара. Шел мелкий дождь, и низкие серые тучи полностью скрыли долину и Гималаи.
Покхара был расползшимся во все стороны городом с более чем десятитысячным населением. На его грязных улицах толпились непальцы, шерпы, тибетцы и индийцы. На краю города рядом с озером Фью находилось большое скопление дешевых гостиниц, где останавливались иностранные туристы, альпинисты и наркоманы. Ларри выбрал самую симпатичную из них и зашел спросить комнату.
— Шестьдесят рупий за нас троих. Это пять баксов. Я сказал им, что мы согласны, — сообщил он, вернувшись.
— Шестьдесят рупий! Ты свихнулся? Здесь же это целое состояние! — дружно возмутились мы с Джеффом.
— Конечно, для Непала это многовато, но прежде, чем вы решите отказаться и отправитесь на поиски варианта подешевле, зайдите для начала и осмотритесь, — настаивал Ларри.
Когда владелец отеля провел нас с Джеффом в одну из комнат, мы не могли поверить в реальность того, что видим. Мне хорошо запомнилась каждая деталь этой комнаты: ковер от стены до стены, три кровати с матрасами, чистыми покрывалами и одеялами, в номере была отдельная ванная комната с душем и унитазом. И все это, удивлялась я, всего лишь за доллар и шестьдесят семь центов с человека. Мы немедленно въехали и остановились там на полторы недели.
В свое первое утро в Покхаре мы с Ларри встали до восхода солнца. Натянули на себя что-то из теплой одежды и поехали назад к перевалу, пройденному в предыдущий день, чтобы поближе взглянуть на вершины. Едва мы начали подниматься, как с первым проблеском рассвета стал заметен легкий туманный покров, стлавшийся на дне долины, и несколько рассеянных плывших по небу облаков. В глинобитных домах, разбросанных по долине Покхара, шло приготовление завтрака, и в белом тумане поднимался бурый дым очагов.
Со смотровой площадки ничего не было видно, пока мы не сообразили посмотреть на север, выше скал, окружавших долину. Впервые мы долго и напряженно разглядывали высочайшие горы на земле, крышу мира. С нашей зеленой горы, среди травы и банановых деревьев, могло показаться, что вершины Аннапурна и Мачхапушра, 26 500 и 22 950 футов высотой, находятся не далее чем в десяти милях. Их белые пики возвышались над темно-зелеными горными цепями, окружавшими долину Покхара, и пронзали ослепительную синеву небес. Ветер уносил с гималайских вершин волны снега и бросал ввысь, закручивая в спирали.
Два часа, пока появившиеся облака не скрыли вершины, мы, обнявшись, сидели в оцепенении на каменной скамье и смотрели на горы, ради которых проехали почти восемнадцать тысяч миль. Они были огромны, величественны и совершенно потрясали. Еще долго после того, как они исчезли, мы размышляли в тишине о том, как далеко оказались и через что прошли, чтобы попасть сюда. Потом взобрались на свои велосипеды и поехали под уклон с горы.
Полторы недели, проведенные в Покхаре, мы с Ларри бродили, отдыхали, читали, писали письма, а если утро было ясным, ездили на смотровую площадку на перевал. Джефф, вновь мучившийся от диареи и колик, два дня лежал плашмя и постился. На третий день он рискнул отправиться в крошечный гостиничный ресторанчик и вернулся с замечательным сообщением:
— Знаете что! Я выяснил, в чем моя проблема. Заразился солитером, — сообщил он безо всяких эмоций.
— И как же ты это обнаружил? — задала я вопрос.
— Просто поговорил с американкой в ресторане, и она сказала, что знавала одного путешествовавшего по Пакистану парня, у которого были аналогичные симптомы, включая потерю веса. Так оказалось, что у него солитер. Вот я и решил больше не поститься, потому что если не ем, то Джингусу ничего не достается, и тогда он начинает пережевывать мои кишки, отчего мне делается еще хуже.
— Джингусу? — спросила я.
— Верно. Я решил, что его нужно как-то обозвать, и дал ему имя Джингус, которое пришло мне в голову. Джефф и Джингус. Неплохо, а? Я прикинул: мы с ним совместно путешествуем, должно быть, с Пакистана; а может, я заполучил его в Иране. Кто знает? Как бы там ни было, с утра начинаю курс лечения. Женщина сказала, что здесь можно купить в аптеках все что угодно. Рецепт не нужен. Просто заходишь и сообщаешь им, что требуется, — никаких вопросов не зададут. Поэтому утром я приобрел себе пилюли для избавления от старого доброго Джингуса.
Джефф безрезультатно принимал свое «глистогонное» на протяжении нескольких дней. Колики продолжались. И несмотря на основательное трехразовое питание, он продолжал терять в весе.
— Этот проклятый Джингус, — вздыхал он, — терзает мою пищеварительную систему по любому поводу. Что ни проглочу, он все сжирает.
В конце концов Джефф решился посетить местную клинику, пока не станет еще хуже. Там у него определили банальную дизентерию, снабдили банкой таблеток тетрациклина и велели принимать по одной-две ежедневно. Спустя пару дней от тетрациклина у него началось улучшение. К 4 декабря он чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы ехать дальше, и мы договорились отправиться на следующий день в Катманду, который был в ста двадцати пяти милях на восток. Но утром желудочные колики и понос начались у Ларри, так что пришлось остаться еще на день. И уехали мы в итоге шестого.
В первый день, покинув Покхару, мы проехали пятьдесят шесть миль до местечка Маглинг. В шести милях от Покхары цементный мост через реку отсутствовал. Пришлось взвалить велосипеды вместе со всем грузом себе на плечи и протащиться пятьдесят ярдов по воде, доходившей нам до колен. По обоим берегам тянулись фикусы со стаями гигантских черных летучих мышей, которые свисали с веток головой вниз.
Небо было совершенно ясным, и с вершины каждого подъема по дороге к Маглингу перед нами открывалось потрясающее зрелище гималайских пиков. Дорога все время шла вдоль речного русла. Временами река текла узкими глубокими ущельями и словно лента струилась водопадами по каменистым утесам; иногда она растекалась по тихим отлогим долинам с рисовыми чеками и плантациями сахарного тростника. Когда русло стеснялось, дорога прижималась к скалам с одной стороны реки, а деревушки лепились на противоположной стороне. Подвесные мосты из деревянных планок и канатов, натянутые над рекой на высоте трехсот футов, соединяли деревни с дорогой. У многих мостов канаты были оборваны, и секции пешеходного настила опасно свисали под углом в сорок пять градусов.
Неподалеку от Маглинга нам повстречалась свадебная процессия, неторопливо двигавшаяся по середине дороги. Множество музыкантов играли на барабанах, цимбалах, тамбуринах, впереди шествовали духовые инструменты, а следом за ними шел жених с членами семьи и гостями. В конце процессии четверо мужчин несли на плечах громадную корзину с невестой; ее лицо было спрятано за вельветовым жакетом. Когда музыканты заметили наше приближение, то заиграли снова, а остальные осыпали нас цветами.
Маглинг, надо сказать, представлял собой не более чем небольшой ряд из двухэтажных деревянных домов, большая часть которых служила ресторанчиками и гостиницами для водителей грузовиков. На первом этаже каждого дома находилась столовая, на втором располагались спальные помещения. Если прибывшие водители занимали все койки на втором этаже, то семья владельца дома спала внизу, на полу в столовой.
Мы выбрали отель с наименее щелястыми стенами, и каждому из нас предоставили кровать на втором этаже — в одной большой комнате, заставленной длинным рядом деревянных кроватей без матрасов. Освободившись от трех рупий, это цена риса и дала — овощных и фруктовых лавок в Маглинге не было, — мы присоединились к непальским и индийским шоферам наверху.
Уснуть здесь было трудно. Шоферы не прекращали болтать почти всю ночь, а в четыре утра поднялись снова. Внизу на полную мощь орал приемник на батарейках, а дым от дровяной плиты, просачиваясь через щели в досках деревянного пола, лез в нос и глаза. Всю ночь собака хозяев прыгала туда-сюда по нашим койкам и лаяла.
К утру Ларри почувствовал себя так плохо, как никогда за все время путешествия, но хотел двигаться дальше. Дорога от Маглинга к подножию перевала на Катманду изобиловала короткими крутыми подъемами, от которых переворачивало его изболевшиеся внутренности. Нам с Джеффом приходилось каждый раз останавливаться и поджидать, пока он доползет наверх.
В первой половине дня мы проехали множество деревень и один городок, но нигде не оказалось излишков для продажи. Даже в городе удалось достать только крутое яйцо и банан. Поэтому пришлось вынуть наш мешок с рисом и остатки хлопьев, которые мы купили в Покхаре. Когда я бросила рис в котелок с кипящей водой, на поверхность всплыло несколько десятков мелких насекомых. Полюбовавшись недолгое время на их сварившиеся тела, мы заглянули в мешок с рисом. Там кишмя кишели жуки.
— Я съем это в любом случае, — объявил Джефф после продолжительной паузы, возникшей при нашем открытии. — Если мы это выкинем, то, кроме нескольких горсточек хлопьев, есть будет нечего, а я лично не столь силен, чтобы на пустой желудок ехать на велосипеде по горам.
Джефф сварил рис с жуками, и мы съели это варево, игнорируя характерную коричневую пятнистость. К счастью, желудок Ларри оказался устойчив в отношении вареных насекомых. Во второй половине дня дорога пошла через протяженную долину с плантациями сахарного тростника, и мы слегка закусили тростником, который нам предложили крестьяне.
К концу дня Ларри с большим трудом мог держаться рядом с нами. Каждые пятнадцать минут он тормозил, спрыгивал с велосипеда и бежал в кусты. Опередив его всего на две с половиной мили, мы с Джеффом все время останавливались и ждали, пока он нас нагонит. Мы смотрели, как медленно, буквальн