мым показывая Эгберсу уровень его доверия.
– Прекрасно, мой мальчик. Примите отряд с дивизионным радушием, предложите хороший ужин, выпивку. Девочек пригласите, ну сами знаете, из Ловенны, – Эгберс прищурил глаз, игриво хохотнул, но завершил встречу сурово:
– Я буду говорить с Дитцем завтра пополудни. Ваш доклад я ожидаю в десять ноль-ноль. У меня всё. Вопросы? Свободны!
Хартвиг щелкнул каблуками сапог, повернулся и споро вышел из палатки. Эгберс смотрел ему вслед, с тоской вспоминая сына, который погиб при штурме крепости Эссау два года тому. Он был примерно того же возраста, что и Хартвиг.
Проклятая война.
Капитан Дитц стоял в центре единственной площади городка Терцо, скрестив руки за спиной и покачиваясь на широко расставленных ногах – носок-пятка, носок-пятка… Хартвиг напряженно улыбался, всё еще ожидая ответа на приглашение, но Дитц, похоже, просто проигнорировал его; такого неуважения Хартвиг снести не мог.
– Герр гауптман, дорога была наверняка утомительной. Я понимаю ваше желание сразу же приступить к делу… – Хартвиг скривился, не в силах подавить неприязнь. Наглец-капитан даже не повернул головы в его сторону.
Солнечный луч, редкий гость последних дней октября, отразился в стеклах больших защитных очков, прикрывающих глаза капитана. Разведчик сцепил зубы. «На рапирах, сволочь, и без защитных наконечников, ты бы у меня умылся кровью в минуту…»
Гауптман выглядел бы странно, даже диковато для непосвященного глаза – но не для Хартвига, который был знаком со спецодеждой химических подразделений имперской армии.
Кисти рук Дитца затянуты в тонкие черные перчатки. Плащ из прорезиненной ткани плотно облегал торс; перехваченный в талии широким ремнем, он спадал до земли широкими складками. Стоячий воротник плаща скрывал шею полностью. Лицо его, помимо больших очков-«консервов», прикрывала походная противопылевая маска. Лейтенант обратил внимание на красно-бело-черный прямоугольник, вышитый на маске; посередине него на красном щите виднелась слоновья голова с длинными бивнями – символ экспедиционного корпуса Камеруна.
Хотя и форменный, плащ явно был переделан: вместо двух стандартных накладных карманов на груди тот имел множество небольших карманов на кнопках. К своему удивлению, лейтенант разглядел также и разноцветные проводки и петельки, непонятного назначения крохотные замки и застежки, трубочки и пистоны, которые обильно усеяли плащ Дитца. Достойным удивления был и головной убор гауптмана. Он походил на стандартный кратцен, фуражку-таблетку, но куда больших размеров, что делало голову ее обладателя непропорциональной… Уши накрыты парой одинаковых круглых нашлепок, связанных между собой поверх кратцена металлической дугой; от дуги за воротник плаща уходил довольно толстый гибкий шланг. «Наушники? Он что, таскает с собой полевое радио?» – хмыкнул про себя лейтенант.
Его наблюдения за странным нарядом капитана прервал резкий хлопок, громкий, как выстрел – на площадь, кашляя сизыми клубами дыма и натужно урча, вкатился грузовик, потом другой, затем еще несколько… Колонна автомобилей выглядела так, словно бы она прибыла в городок после многодневного перехода: тенты грузовиков покрыты пылью, колеса выпачканы толстым слоем глины. Несколько мотоциклеток, с колясками, переделанными под транспортировку груза (Хартвиг обратил внимание на то, что мотоциклетки везли длинные, больше метра, тонкие баллоны, выкрашенные в темно-коричневый цвет), завершали колонну, которая замкнула площадь и стоявших в ее центре офицеров в импровизированное кольцо.
Дитц вытянул шею и гаркнул несколько отрывистых, коротких команд. Колонна заглушила двигатели; из-под тентов и из кабин на площадь посыпались солдаты, около двух десятков. Хартвиг заметил, что все они похожи друг на друга: рослые, крепко сбитые, в легкой полевой форме, состоящей из курток, галифе и коротких сапог грубой кожи. Такие же фуражки, как и у Дитца, те же очки-«консервы» и маски на лицах – с тем же слоном на трехцветном поле.
Солдаты выстроились в каре рядом с трехосным грузовиком. Его рессоры почти выпрямились от нагрузки, означая, что большая цистерна, установленная вместо кузова, была наполнена под верх.
Хартвиг молча наблюдал за действом. Он уже понял – с капитаном разговора не будет, но всё еще надеялся, что сумеет узнать хоть что-то к докладу Эгберсу; то, что происходило на площади, могло пригодиться…
Между тем Дитц сделал несколько легких, быстрых шагов к выстроившейся группе. Солдат на левом краю каре скомандовал «Смир-р-р-рно!», и весь отряд, дружно притопнув, замер.
Только теперь Хартвиг понял, что было необычным в подчиненных Дитца.
Они все походили друг на друга, как близнецы.
Одинакового роста, одинаковой комплекции, в одинаковой, ладно сидящей, униформе. Единственным отличием оказались крупные цифры, вышитые белым на рукавах… Хартвиг потряс головой, словно стараясь избавиться от наваждения. В самом деле, голова его слегка кружилась, и он списал это на предвечернюю жару. Солнце палило вовсю, что, похоже, ничуть не трогало гауптмана и его бравую команду.
– Ну, так, мерзавцы! Вы прибыли на две минуты позже – это неслыханно! – Дитц медленно шел вдоль строя, в упор разглядывая солдат. – Двенадцатый, я надеюсь, что в этот раз задержка вышла не по вине твоей толстой задницы… Через тридцать минут развернуть лагерь во второй линии, на стыке позиций восьмого драгунского полка и третьего артбатальона, во-о-от… – остановившись, он резко вскинул руку, описав дугу, и его палец уткнулся в карту, ловко подставленную всё тем же крайним «близнецом», очевидно старшим команды, – …здесь!
Две дюжины глоток дружно рявкнули: «Слушаюсь!» Солдаты синхронно подпрыгнули и, вбив пыль в мостовую площади крепкими ногами, ладно развернулись в сторону капитана, который обогнул каре и теперь оказался рядом с Хартвигом. Тот всё так же молча, но с возрастающим изумлением наблюдал за странным отрядом и его начальником.
– Лейтенант Хартвиг сообщит данные о позициях макаронников, которых вы, чертово семя, должны вышибить из этих пещер в два дня! Восьмой, дай в ухо двенадцатому – он, похоже, никак не придет в себя…
Тугой, с хорошую дыню, кулак одного из солдат въехал в голову соседа по шеренге. Исполнительность отряда производила впечатление.
Опешивший от такого резкого перехода лейтенант не успел открыть и рта, а капитан уже стоял вплотную к нему, сверкая стеклами «гогглов»:
– Помимо данных о вооружении и личном составе укрепрайона противника, лейтенант поможет вам, шкуродеры, организовать поимку любой – я подчеркиваю, – любой живности, которая находится в расположении итальяшек, засевших в горе!
Хартвига обдало жаром – поначалу он приписал это возмущению, но странное чувство зависимости от силы, исходившей от гауптмана Дитца, заставило его утвердительно кивнуть головой.
«Какая, к дьяволу, живность?!» – подумал разведчик.
– Любая, герр лейтенант: итальянцы сентиментальны и наверняка натащили с собой собак или там кошек, плюс лошади – не на руках же они приперли орудия в пещеры? – Дитц не прочел его мысли; оказалось, Хартвиг произнес это вслух… Отряд грохнул раскатистым гоготом.
– Р-р-р-разойдись! – рыкнул Дитц, и строй молодцов рассыпался в мгновение. Заурчали моторы, застрекотали мотоциклетки… через две-три минуты лишь острый запах отработанного горючего напоминал о происшедшем.
Не поспевая за быстро шагающим капитаном, Хартвиг пытался выяснить на ходу, что именно имел в виду Дитц, когда говорил о поимке «живности». Ярость сдавливала горло разведчика, мешая дышать в полную силу:
– Герр капитан… Помилуйте – лошади? Собаки?! Для чего?.. Как это может…
Не сбавляя темп, капитан нравоучительно заговорил – голос его напоминал скрежетание ножа по стеклу:
– Франц Хельм. Средневековый теоретик тактических методов атаки крепостей, лейтенант. Вас в академии чему обучали? – Он внезапно остановился, и Хартвиг едва не воткнулся носом в маску Дитца. – Прямая дорога к террору осажденных замков, по Хельму – использование домашних животных для нагнетания паники, поджогов, отравления питьевой воды и так далее… Например, Хельм предлагал привязывать к кошкам, сбежавшим из крепости, небольшую бомбу с греческим огнем; если потом кошку хорошенько напугать и выпустить, она примчится к хозяевам и подожжет их дом. Просто, не правда ли?
Хартвиг понял, что Дитц попросту издевается. Но едва собрался дать наглецу отповедь, как капитан поднял гогглы на лоб и, сузив глаза, процедил:
– Идиотская затея! Понятно, что я не собираюсь нашпиговывать пещеры тифозными нечистотами по Хельму… А вот сведения о вооружении, воинском составе, а главное – расположении и мощности огневых точек по мере увеличения высоты мне будут нужны не позднее чем в четырнадцать ноль-ноль. Постарайтесь не разочаровать меня, герр лейтенант!
Хартвиг механически кивнул. Он был совсем не из пугливых, но бездонность зрачков гауптмана вызывала неясную тревогу; горящие адским пламенем глаза, глубоко упрятанные в складках кожи без бровей, казалось, проникали в самый мозг разведчика…
Хартвигу повезло.
Его сокурсник по академии, Макс Фельке, который служил в штабе Четвертой дивизии, знал о Дитце куда больше, чем, пожалуй, нужно было разведчику для доклада Эгберсу следующим утром. Фельке был накоротке с адъютантом полковника Кроннинга, командира Дитца.
Захватив две бутылки эльзасского, Хартвиг напросился на ужин с однокашником поздним вечером, после традиционного ежедневного артобстрела позиций итальянцев. Обстрел, как и много раз до того, не принес успеха, и раздосадованный Фельке, проклиная итальяшек, быстро надрался – успев, тем не менее, рассказать разведчику немало интересного о Дитце.
Заинтригованный донельзя Хартвиг пытался отделить вымысел и слухи от реальности, но в истории Дитца и особенно его загадочного отряда было слишком много дыму.
Например, говорили, что Дитц специализировался в «персональном терроре», задаче настолько же сложной, насколько и неблагородной. Его отряд якобы перебрасывали с одного участка фронта на другой, следуя перемещениям конкретных подразделений противника, в особенности необученных или плохо подготовленных к ведению химической войны. Дитц сжигал цепи врага при поднятии в атаку из ранцевых огнеметов, изматывал его хирургически точными обстрелами химическими минами, метко забрасывал позиции терроризируемого подразделения (даже если оно находилось на отдыхе или перегруппировке где-то во втором эшелоне) химическими бомбами из газометов… Такая тактика направленного, «точечного» террора, когда, например, полк противника методически и целеустремленно подвергался постоянным атакам с применением химического оружия, независимо от расположения подразделения, его перемещений и даже отводов с передовых позиций в тыл, сеял ужас и панику, деморализуя врага. Дитц с его «Гельбшаттеном» был мастером точечного террора.