– Нет, кроме шуток, с тех пор как этот главбух-шизоид появился, у меня бухгалтерия только на ревизоров и работает. Ты вон в кои веки забрел. И то смотришь, не сперла ли чего.
Панина подхватила трубку зазвонившего телефона.
– Да. Да я это! Я тебе не выгружу! Выгрузишь и сам пересчитаешь. Сам! А мне доложишь. Все! – она метнула трубку на рычаг. – Слава Богу, плиты привезли. Хоть здесь за план спокойна.
– Что ж ты так дергаешься? За план у тебя есть ответственный.
– Это Шимко, что ли? – поразилась Панина. – Да на нее надежда, как на хрущевскую облигацию. Я здесь, она вроде крутится. Отвернулась – уже куда-нибудь усвистала. Работнички, мать вашу!
Дверь приоткрылась, и в нее протиснулось добрейшее конопушечье лицо.
– Слышу шум у Маргариты Ильинины. А это гости дорогие, – не решаясь войти, женщина растеклась радостью прямо через приоткрытую дверь.
– Вот, пожалуйста, легка на помине, – обрадовалась Панина. – Вы думаете, она по делу пришла? От безделья томится. А ну, сгинь!
Видение исчезло прежде, чем она договорила. Панина вздохнула. И тут же внезапно обозлилась:
– Полагаете, хоть кому-то, кроме меня, это надо? Ну, хоть кому-то?! Во! – и преизящнейшая мадам Панина ткнула в сторону ошеломленных милиционеров преизящнейший кукиш. – Мое здесь все. Мое! Не было меня, ни шиша не было. Уйду – и опять не будет.
Вновь телефон прервал пламенную ее речь. Еще не остывшая, она резким движением приблизила трубку к уху, готовясь выплеснуть скопившееся раздражение на звонившего. – Да. Кто? Слободян? Хорошо, соедините… Слушаю, слушаю тебя…Что?! Значит, все-таки уперлись? Ладно, в суд так в суд. Там я сама порешаю. А знаешь что? У нас сегодня как будто вечер! Организуй через девок, чтоб под каким-нибудь предлогом пригласили. Ну, ты понял кого… Там и пообщаемся в неформальной обстановке. Глядишь, и найдем этот самый, прости господи, консенсус… А ты уж и забыл по старости, какой у женщин предлог бывает? Давательный. Все, до вечера!
Она положила трубку, оглядела сидящих, определяя их реакцию на разговор. Поймав глумливую складку на лице Лисицкого, не смутилась. Наоборот, неожиданно подмигнула и вальяжно откинулась в кресле.
– А не вернуться ли нам к нашим, как говорят, баранам? – напомнил о себе маленький опер. – Что все-таки с уценкой получилось?
– С какой именно? У меня их по сотне на год. Да не темни, пинкертон: все-таки не первый день замужем.
– Последняя по тряпкам. Майская, кажется, – с некоторым напряжением припомнил Лисицкий.
– Вон оно что! – смотревший во все глаза Мороз поразился: усталость смыло волной нескрываемой злобы.
– Ну, гад! – оскорбленно прошипела Панина. – Нечего сказать, обзавелась работничком. А я-то и впрямь обнадежилась, что в кои веки в гости заглянул. Помяни, Лисицкий, мое слово: лопнет терпение – придавлю паскуду.
– Толком можно?
– Пятый! – Панина растопырила ладонь, и для наглядности поднесла ее к физиономии оперативника. – Ты уже пятый, кто откровенности тут взыскует. Думаешь, не знаю, откуда ноги растут? Краснов настучал. Так?!
Лисицкий удивился, не слишком, впрочем, естественно.
– Да Краснов, чего там? Послал Господь главбуха! Встречу ту падлу, что мне его сюда рекомендовала, отведу душу. Полгода он у меня. И полгода дрязги. Уже не до работы. Только из ЦК пока, кажется, не приезжали. Ну, так приедут. Я так думаю, – она доверительно сбавила голос. – Еще пару месяцев – и на территорию КБО будут введены войска ООН. Напора у этого дедка хватит… Ладно, слушайте. Но – в последний раз. Облуправление спустило план по уценке. Как это делается, сам знаешь. Мы со всех пунктов стянули всякие залежалые и неходовые ткани на центральный склад…
– Это к Богуну?
– Да вот к твоему любимому Богуну, кстати. Вызвали представителей из исполкома, облпотребсоюза, уценили. Цены, к слову, не наши – товаровед облпотреба определял. Я дала разрешение на вывоз и уехала. Все это хозяйство погрузили на машину и привезли сюда, в контору, подписать накладные. Так этот… в общем, запретил вывозить. Тканей он, дескать, не видел.
– Ну, вообще-то поглядеть он их вроде должен, – вмешался Мороз. – По инструкции.
– Милый, солнечный ты мой! Его ж в комиссию три раза приглашали. Сама приказом включила. Да, наконец, чего проще? Раз уж ты такой бдительностью замученный, оторви задницу, спустись вниз да осмотри шмотье прямо в машине. Логично?
Выглядело логично.
– Так это для вас, для меня. А у него мыши в голове. Теперь бегает, вопит, что в КБО расхитили половину дефицита. Так что, извиняйте, дядьки, но мне ваш визит – не в великую радость. Проверять будете?
Лисицкий удрученно вздохнул.
– Вот что. Вот тебе бухгалтерия, все документы, вот тебе… – она с размаху лупанула ладонью о стену, – Шимко в помощь. Что хошь смотри. Об одном прошу: не назначай ревизии. Опять ведь из графика выбьемся. Да и осточертело. Добро?
– Сама-то уцененное видела? – уклонился от прямого ответа Лисицкий.
– Нет. Если стану на каждой уценке сидеть, то вот этой гадостью заниматься некогда будет. Планами. Мне их доводят, а я реализую. Чтоб другим было за что зарплату получать, – Панина смела бумаги в ящик стола, скосилась на ходики.
– Опять эта стерва где-то шляется, – прорычала Маргарита Ильинична и, уже злее, стукнула в стену.
– А ты не думаешь, что во время уценки действительно списали дефицит?
– Еще чего! Ну, конечно, часть тряпок, что получше, расхватали – на то и бабы. А так, нет… У нас же картотечный учет.
– Завскладом мог нахимичить. За счет пересортицы, – напомнил о себе Виталий.
– Да бросьте вы. – Панина пренебрежительно отмахнулась. – Уж Богун где стянет, там и сядет. Между нами, большего труса я не видела. Иной раз сама подсказываешь, как схимичить. А что вы хотите? Это производство: инструкцию не нарушишь, план не сделаешь. Куда там! Стоит – трясется. А впрочем – попытайте сами.– Вызывали, Маргарита Ильинична? – Шимко просочилась в кабинет, на всякий случай не отходя от спасительной двери.
– Ну, чего мнешься? – Панина нагнулась, чтоб запереть сейфик. Длиннющие, с пульсирующей жилкой ноги маняще исчезали под юбкой, устемляясь куда-то к шее.
Несдержанный Лисицкий сладострастно зачмокал.
Панина разогнулась, с удовлетворением оценила произведенный эффект, кинула ключи в сумочку. – Так что если Богун воровал, то только вместе с ней. Она председателем комиссии была.
– Чего-й-то вы такое говорите, Маргарита Ильинична? – обиделась Шимко. – Когда-й-то я воровала?
– А это тебе сейчас Николай Петрович объяснит и еще вон товарищ при нем.
– Молоденький, – искательно улыбнулась Шимко.
– А тебе, старой дуре, не все равно, кто тебя сажать будет? – Панина плотоядно ухмыльнулась. – В общем я уехала. Занимайте мой кабинет. Что надо – к Шимко. Общий привет.
– А что сказать, если спросют, где вы?
Панина круто остановилась, с иронией оглядела своего главного технолога. Рядом с обабевшей, сжавшейся от привычного страха Шимко злая, нетерпеливая Панина выглядела задиристой гусыней, вытанцовывающей перед наседкой.
– Поняла, – поспешно сообразила Шимко.
– Во-во. И еще дальше, – сделав общий жест рукой, Панина шагнула в коридор.
Среди абсолютной тишины притихшей конторы процокали, удаляясь, ее каблуки, стукнула входная дверь.
– Не в духе сегодня Маргарита Ильинична, – доверительно объяснила Шимко. – С планом опять не заладилось. Так чего делать будем?
– Вы, кажется, тут по соседству, – бесцеремонно перебил Лисицкий. – Понадобитесь – вызовем. И главбуха пригласите.
– Да, да, понимаю. Но вы уж поосторожней с ним. И если чего, стучите.
– Вы – тоже, – расшаркался Лисицкий, откровенно выдавливая ее из кабинета.
– Пустая бабенка, за то и держат, – он вернулся к столу. – Понравилась, вижу, Панина. Колоритна. Сейчас еще один экспонатик подойдет. Главбух Краснов называется. Это уж полный паноптикум. Похрюкай с ним, чтоб не скучать. Может, какую информацию надыбаешь. Вряд ли, конечно. Зато гарантирую массу удовольствия. А я пока по конторе пошляюсь, сплетнями разживусь. Оченно я это дело уважаю.
Едва он вышел, Мороз пересел на Панинское место, кончиками пальцев передвинул мраморный чернильный прибор, покрытый золотистыми пятнами. Рядом терпеливо вздохнули. У края стола стоял усохший старик со сдвинутыми на лоб очками и всепонимающе наблюдал за Морозовскими гримасами.
– Примеряетесь? Похоже, новую мебель завозить будем? И приказ уж подписан? – продребезжал он.
– Я, собственно, из милиции, – Виталий смешался и оттого обозлился.
– А, бывает. А то я подумал, может, новый директор?
«Ни черта ты не подумал, гнида старая».
– Вы, собственно, присаживайтесь.
– Да уж сяду, – Краснов пристроился к крайнему стулу, – то ли сел, то ли ноги подогнул. – Только имейте в виду, что мне еще отчет делать. Так что рассиживаться некогда.
Тут же оскорбленно вскочил:
– И что у вас за работа такая? Выпытывать, вынюхивать. Неприятные вы все-таки люди. Людишки! Вот так точнее – людишки!
Главный бухгалтер удовлетворенно забарабанил пальцами по столу.
– Вы что, знаете меня? Видели хоть прежде? – поразился Мороз.
– Не знаю и знать не хочу. Подумаешь, не знаю я его. Фигура какая! Шишка – два вершка. Я дружка вашего зато Николай Петровича распрекрасно знаю. Тот еще прохвост.
– Почему прохвост? – Мороз слегка растерялся. – Прохвост-то отчего?
– Ну, может, не прохвост, – неожиданно легко пошел на попятный Краснов. – Это я, скорей всего, погорячился. А все равно: с Паниной приятельствует. Раз так, значит, прохвост и есть. Все вы одинаковы – только вынюхиваете. А толку чуть.
– Вам-то чего нас бояться? Вы, говорят, сами правдоборец. А мы все-таки контролирующие органы.
– Знаю, как вы контролируете. Вон Лисицкий пришел по зиме к Богуну на контроль, а тот ему бац пыжиковую шапку – и весь контроль.
Мороз смутно припомнил закутанную в целлофан шапку на шкафу, прямо над головой Лисицкого: да, тяжелы следы блата.