– Жалобы-то сами писали. Никто не заставлял.
– А не вам писал. Кто вам, таким прохвостам, писать будет? – довольный собой, Краснов хихикнул. – В народный контроль писал. Народу значит. Им всё и отдам.
– А проверять все-таки мы будем. Жалобу вашу народный контроль к нам переправил, – неожиданно для самого себя соврал Виталий: очень захотелось вывести из себя вздорного старика – чтоб самому не наорать со злости. Впрочем не слишком-то и соврал: рупь за сто – сидит уже какой-нибудь клерк в КНК и мозгует, куда б «отфутболить» склочную бумаженцию.
Полученного результата он не ждал и не хотел. Рот старика перекосился, морщинистое, словно мятый пергамент, лицо пошло пятнами, голова мелко задрожала, в груди что-то угрожающе забулькало.
– Не будет, – просвистело в воздухе. И вслед за тем тонко и коротко взвизгнуло. – Не бывать!
И уже истошно закричал, заливая жутким звоном прохладное помещение КБО, главный бухгалтер Краснов:
– Все одно правду найду! Кого хошь подсылайте, найду! До ЦК! До Совмина! Не для того! – голос резко сорвался, и дальше захрипел, страстно и безумно. – Не для того в войну, по колено в крови… Чтоб теперь бендеровцы недобитые страну по крупицам. Державу российскую!
Пораженный Мороз видел, как неестественно быстро трясется на дряблой шее старческая голова – «не обломилась бы ненароком». Он ждал, что в кабинет ворвутся люди и кинутся помогать несчастному. Но никто не вбежал и даже в коридоре шум не усилился. Это немного его успокоило: видно, подобные сцены были здесь не в диковинку. Да и Краснов внезапно оборвал крик, – будто струна оборвалась. Стало так тихо, что Виталий явственно расслышал голос Лисицкого и отдаленный смех. «Анекдотцы девочкам травит», – неприязненно сообразил он.
В дверь все-таки заглянули – Шимко. Она осуждающе посмотрела на согбенную спину главбуха:
– Степан Павлович, что ж вы опять? Некрасиво. Что о нас товарищ подумает? Поприличней бы себя вести надо.
– Уйди, воровка, – не оборачиваясь, выдохнул Краснов.
Отвечать, впрочем, было уже некому: ободряюще улыбнувшись Виталию и напоминающе кивнув на стену, Шимко вышла.
– Да, отец, умеешь ты шороху нагнать, – хмыкнул Мороз. – Был бы помоложе, залепил бы я тебе с левой успокоительного.
– А знаете, что? – Краснов быстро перегнулся через стол, окатив Виталия ароматом гниющих зубов. – Пожалуй, я вам все и расскажу.
– С чего бы вдруг? – Мороз на всякий случай слегка отодвинул кресло.
– Потому что верю, – прошептал Краснов заискивающе. – У меня вообще на хороших людей чутье. Непорченый вы.
– Вообще-то было бы полезней, если б наши отношения как-нибудь поровней развивались, – предложил Мороз.
– Так и меня поймите, – главбух прочувствованно прижал сухие кулачки к груди. – Вы-то появились и ушли. А я здесь остаюсь. Маргарита Ильинична, она на нервах фугу какую-нибудь сыграть – великая, знаете, мастерица. А нервы-то не те. Да вам, должно быть, тут наговорили?
Он пронзительно прищурился, набрал воздуху:
– А я нормальный! Слышь ты, проверяло?!
Мороз, окончательно отбросивший политес, хлопнул кулаком по столу, и голос старика, вспорхнувший было, послушно осел:
– Да нет, я ничего! Нервы. А так ничего. Вы им не верьте! Я ж как пришел – вижу, бухучет запущен. На складе даже картотека толком не ведется. Завцентральным складом отчетов и то не пишет. За него бухгалтер делает. Это ж кому выгодно, а?
Он вновь прищурился, уже победно:
– То-то. Я к Паниной. А она меня куда, словом, подальше. Знай, мол, свое место. А мое место – в строю! – решительно заявил Краснов и , значительно ткнув пальцем в стену, перешел на шепоток. – Вот тогда я за документы и взялся. Раскопал, словом. Все они у меня теперича здесь! Великую войну я им объявил. Давайте вместе! Вашу руку, товарищ! Рот-фронт!
Старик принялся втискивать Морозу шершавую ладошку.
– Только сами-то вы, юноша, уверены, что хотите правду узнать? Она ведь тяжела, правда. За этими гнусами, – он выразительно потыкал в директорский стол, – большие подлецы стоят. Так что крепко подумайте.
От всех этих коловращений Мороза слегка замутило.
– Хочу – не хочу. Приходится, – буркнул он.
– И то хорошо, что душой не кривите. С Паниной бороться – наука трудная. Ох, трудная!
– Слушай, отец. Давай договоримся, – Виталий решил, что хватит с него фарса. – Есть сигнал. Отсюда танцуем: кто, когда, где, сколько и чем подтверждается. То есть, вопрос-ответ. Для начала: почему так уверен, что в КБО совершаются замаскированные хищения?
– Потому что воры!
– У! – Мороз заскулил, поймав себя на подражании Паниной. – Опять двадцать пять. Да воры-то в чем? Что украли?
– Так ясно же, – в свою очередь рассердился Краснов. – Материал покрали, на сторону продали и – списали.
– Хорошо. Раз так уверен, убеди меня.
– Вас?! Я – вас?! Да ваша профессия – подозревать. Сигнал-то вы получили. А убедить можно того, кто убедиться желает…А вот я щас опыт проведу, – Краснов по-молодому метнулся к двери. – Прям сейчас. Доказательства ему подавай! Ишь, деловой!
Было слышно, как шаркают по коридору стоптанные тапочки.
« Смыться бы из этого дурдома», – безысходно помечталось Морозу.
Опять заслышалось мышиное шуршание. «Идет, мучитель».
– Вот, доказательств хотели? Извольте. На блюдечке, так сказать. Если сами не умеете, – Краснов выложил из-под рубахи бумажный рулончик. Тут же прикрыл его сверху. Вид главбуха сделался торжествен.
– Здесь, на этих скромных листах бумаги, бесспорно, документально доказано, что во время уценки шестнадцатого мая сего, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, уценено самое ценное из того, что за несколько месяцев пошили два крупнейших наших швейных цеха. Так-то! Да вы сядьте, – Краснов заботливо подставил стул.
– Ладно, разберусь, – Мороз, разворачивая рулон, тщетно пытался отвернуть лицо от гнилостного стариковского дыхания.
На каждом из сшитых меж собой листов крупным, вероятно, красновским почерком было обозначено название ткани, изделия и далее в цифрах показано движение с момента поступления или изготовления. Внизу, под фактическим остатком, были отдельно выбраны куски этой же ткани, подвергнутые уценке. Между собой цифры совершенно не стыковались.
– Чувствуете, как лезет «красным»? – в нетерпении Краснов забегал то справа, то слева, тыча пальцем через руку Мороза в самые лакомые, по его мнению, места. Порой при виде каких-то колонок принимался подхихикивать. Тут же забегал сбоку, чтобы посмотреть на реакцию читающего, и вновь спешил ему за спину.
– Сам сидел, девчонок на выборку посадил. Хорошие девчонки. Но, ох, испоганит их Панина, ежели мы согнуть ее прежде не успеем.
– Так уходит вроде Панина.
– То еще хуже. Сверху поганить способней. Так что?
– Не слабо, – только и произнес Мороз, к полному разочарованию главбуха. Но только напрасно расстроился Краснов. Знай он чуть лучше этого парня, так понял бы, что скупое словечко «не слабо» у Мороза означало высшую степень восхищения. В самом деле, ничего похожего увидеть он не ожидал. На скатанных тетрадных листочках содержались сведения, для получения которых потребовалась бы плотная двухмесячная документальная ревизия. Это если бы вообще удалось восстановить картотечный учет. В цифирках придуркаватого, сумасбродного старичка оказалось запрятано готовое обвинительное заключение на всю уценочную комиссию.
– И куда только Панина смотрит? – подивился Мороз.
– Панина?! – Краснов по-женски всплеснул ладошками, досадливо прикрыл себе рот, тыкая в соседнюю стену, и потащил упирающегося оперативника подальше, к окну. – Чего ж ты такой непонятливый? Она-то всем и заправляет. Да если б не она, это дурачье давно б засыпалось. Ты только мне доверься, и мы их подденем! Подденем, тебе говорю!
– Могу забрать?
– Нет! – старик коршуном бросился на акт. – И мой тебе совет – никому ни слова. Попробуйте сперва официальным путем через ревизию. Где чего, я подскажу. А это на крайний случай, как главный козырь. Панинская свита за документик этот много б дала. Мно-ого! Так что не в обиду, но пусть до времени полежит. И мне спокойней.
– Кто еще о выборке этой знает?
– Никто. Девчонки только. Но они могила.
«Значит, все».
– А все-таки оформили бы официально, протоколом выемки, – предложил Мороз. – У нас-то сохранней.
Из коридора донесся легкомысленный свист, и Краснов торопливо, сминая, запихал листы под рубаху:
– У вас, может, и сохранней. Только у меня надежней.
При виде входящего Лисицкого лицо его приняло желчное выражение.
– Не холодно ль без пыжиковой шапки? – съязвил он, тонко посмотрев на Мороза.
– Пока ничего, – безмятежно ответил Лисицкий. – А как ваша язва?
На лице Краснова вновь выступили пятна.
– Да уж лучше, чем надеетесь.
Гордый ответом, он попытался улизнуть, но Лисицкий будто ненароком преградил дорогу.
– Скажите, родичей в Бердичеве не имеете?
– А это не ваше дело.
– Согласен. Просто там, говорят, есть такой Моня. Когда его спрашивают, как здоровье, отвечает: «Не дождетесь». Так это не ваш, случаем?..
– Шут гороховый, – старик протиснулся к двери, обернулся. – Так помните!
– Скажи пожалуйста, кажется, он тебя удостоил, – незлобливо подивился Лисицкий. –Несчастный в общем-то дедок. Во-от с такой призвездью. Он во время войны пацаном в оккупации был. Так, говорят, всю семью эсэсовцы в сарае пожгли. А его как-то выпихнули. С тех пор и воюет. Расхитители – фашисты, блатники – пособники. Средство перевоспитания – автомат Калашникова, а за неимением оного – тюрьма. Хотя иной раз дельные вещи глаголет. Слушай, какая у них в плановом девка появилась! У, какая! Сиськи, я тебе доложу… Я ее завербую.
– Коля, – Мороз пощелкал пальцами, возвращая замечтавшегося обэхээсника к действительности. – Только не падай. Но у этого дедка полная раскладка по уценке. И номенклатура один в один совпадает с излишками в лавейкинском магазине.