2.
Лавейкина что-то скулила себе под нос. При приближении следователя песнь акына оборвалась.
– Тренируемся по классу вокала? – Андрей распахнул дверь, пропустил внутрь съежившуюся обвиняемую. – И правильно – участие в тюремной самодеятельности зачтется.
Лавейкина привычно всплакнула.
– И советов не слушаете. Снова в рубище. Нет, чтоб в замше да коже.
– Господи, Андрей Иванович! Да откудова?
– Хотя бы из собственных излишков.
– Ой, да говорила уж. Ну, не знаю я…
– А в квартире при обыске полрулона замши нашли. Один в один с магазинной.
– За деньги на барахолке купила. Последнее, можно сказать…
– Что ж, дружки без денег не могли одарить?
– Какие еще дружки? Что-то вы, Андрей Иванович, сегодня загадками… Даст кто за так, как же! Держи карман.
– Ваша правда, за так нет. А если за фиктивную накладную?
– Какую такую?.. – лицо Лавейкиной покрылось пятнами. Она заметалась окольцованной волчицей, пытаясь сообразить, загнали ее или наскочили так, случайно.
– Накладную, по которой торговали в Знаменском. За вашей подписью. Догадываетесь, чем торговали?
– Да ну, – Лавейкина отшатнулась от интимно склонившегося к ней следователя. – Окститесь, Андрей Иванович!
– И, главное, кто торговал. Подсказать вам восточное имя?
– Да что ж это такое-то? Опять оговорили! И когда только муки мои кончатся? Обещали ж под суд. Чего заново-то? Господи! Ведь вся ж до донышка перед вами! – она набрала воздуха, но, усовестившись, а скорее, утомившись выступать всякий раз в одной тональности, без выражения закончила:
– В общем, не знаю я ничего. Накладную, если и была у кого, подделали.
– Это называется говорить, не приходя в сознание. Послушайте, Лавейкина, я от вас устал. Всякий раз вы просите о снисхождении и тут же, преданно глядя в глаза, нагло врете.
– Ну, не знаю! Хоть сажайте… – еще не договорив, она испугалась сказанного и даже сделала движение губами, будто пыталась вылетевшие слова всосать обратно.
– Не мучьте вы меня! – пролепетала она. – Грех вам. Ведь взаправду больная. Умру, на совести будет.
– Вам бы, Лавейкина, на сцену. Такой талант по подсобкам истаскался. Сейчас мы с вами сыграем в игру. Я сам расскажу вам, с кем и каким образом вы воровали.
– Да Андрей же Иванович!
– Тихо. Вы выслушаете и в конце скажете одно из двух коротких слов: «да» – и мы продолжим дружескую беседу, или «нет» – и тогда отсюда поедете прямиком в ИВС. И пусть мне потом прокурор попробует не дать санкцию на ваш арест.
Лавейкина сникла. Она и без того видела: следователь «встал на след».
– Итак, излишки, вскрытые у вас при инвентаризации, и товары, продававшиеся до того в Знаменском по вашей фиктивной накладной…
– Не подписывала ничего!
– Суть – из одного источника. Полагаю, и то, и другое было не первой партией, а частью общего, установившегося потока. Поток этот под вашей «крышей» реализовывал на «развалах» некий кооператив. Назовем его «Ветеран» или, чтоб красивше, – «Пан спортсмен».
Тальвинский с удовлетворением заметил, как безвольно обмякла обвиняемая.
– Вижу – словцо знакомое. Потом, естественно, накладные уничтожались, а вырученные деньги делились меж организаторами акции. Возникает вопрос, почему пресловутый этот кооператив не мог торговать от собственного имени. Так?… А все просто: на кооператив оформлялись товары списанные, то есть утиль. И если б он вздумал торговать от своего имени дефицитом и его на этом «прихватили», вскрылась бы вся цепочка. Поэтому сбывали через бездонную яму – а что бездонней огромного горпромторга? Но вот незадача. Как-то произошла накладка: при попытке очередной фиктивной уценки в организации, где из сырья изготавливают изделия, некий бдительный главбух поднял хай и продукцию пришлось срочно вывести на нейтральную территорию. В запарке ничего умней не придумали, как сгрузить их к вам в подсобку. Кто ж мог знать, что на другой день на магазин наскочат обэхээсники и прикроют? Пока так?
Он нахмурился, вновь не дождавшись очевидного ответа.
– А общались вы, надо думать, непосредственно с … вам такое звучное сочетание – Аристарх Богун – знакомо? Так что?
Склоненная голова утвердительно кивнула.
– Кто приказал выписывать накладные? Кто дал указание принять в магазин товар? Ну?!
Лавейкина подрагивала непрестанно, но молчала.
– В порядке справки для особо упёртых! – голос Тальвинского погустел. – Как раз сейчас опечатываются склады Центрального КБО. И прежде всего – Первый склад. То есть склад Богуна. Как думаете, срастется у нас дебит с кредитом? И кто из вас двоих меньше получит? Я полагаю: тот, кто успеет первым дать показания… В последний раз повторяю вопросительный вопрос: по чьему указанию?..
– Слободян, – прошелестело в воздухе.
– То есть лично директор Горпромторга Слободян? Или через посредников?
– Сам.
– Ну, что ж, – Андрей откинулся на стуле: свершилось. Достал свежий бланк протокола допроса обвиняемого, вставил в машинку: – А теперь, благословясь, начнем по порядку.Прошло полтора часа.
… – Что ж, Таисия Павловна, грустно все это, конечно. Зато – душу облегчили. Может, в первый раз в жизни, – Тальвинский выдернул из каретки последний лист протокола, протянул сгорбившейся Лавейкиной.
– Кончилась Таисия Павловна.
– Да полно себя хоронить, – равнодушно подбодрил следователь. – Человек вы, извините за бестактность, пожилой. В болезнях, как в орденах. А, учитывая ваши связи, глядишь, и минимальным сроком отделаетесь.
– И связи кончились, – Лавейкина, не читая, механически подписывала подкладываемые листы.
– В конце «С моих слов записано верно и …»
– Да написала уж. Изучила вашу канцелярию.
Поставила последнюю подпись:
– Вот они теперь где, связи мои бывшие.
– Что так убиваться? – победившему следователю хотелось быть великодушным. – Не в первый раз.
– Так – в первый. Меня оттого и вытаскивали, что никого за собой не тянула.
– Вы и в этот раз геройски держались. Нервы мне от души потрепали. Если б мы сами на Богуна не вышли, в жизни бы от вас ничего не добились.
Лавейкина, совершенно угнетённая, промолчала.
– А хотите, справку дам? – Тальвинский развеселился. – «Дана гражданке Лавейкиной Т.П., что на следствии держалась героически и сдалась лишь под тяжестью неопровержимых улик». Какова идейка, а? А то ведь в вашей конторе без такой справки и впрямь…
Он осекся. Женщина напротив устало разглядывала его незнакомым, прямым взглядом.
– Да что вы о нашей работе-то знаете?
– Достаточно. За десять лет насмотрелся.
– Может, и насмотрелись. Только немного разглядели.
Она говорила просто, без злобы, но и без привычного заискивания. Казалось, теперь, когда все, что от нее требовали, было сказано и зафиксировано, она освободилась и от вечного, давящего страха.
– Что так разглядываете? – Тальвинскому отчего-то сделалось неуютно.
– Жалко вас. Вижу, что всерьез стараетесь. А к чему? Вот пробуритесь наверх. А там на том конце люди не нам с вами, извините, чета. Они-то и меня, и вас главней. Думаете, орден получите?
– Вряд ли.
– И оно вам надо?
– Надо. Потому что другая эпоха начинается. Как теперь говорят, свободный дух предпринимательства. Наверху должны быть не те, кто ворует, а те, кто зарабатывает.
Он оборвался, смутившись напыщенной речи: взгляд собеседницы разочарованно потух, как бывает с нами, когда начинаем откровенничать с человеком, приняв его поначалу за более умного, чем оказалось на деле.
– Что ж, на сегодня свободны. Отдыхайте.
– Какой там отдых! – она брезгливо приподняла со стула затасканный ватник. – Пойду к отсидке готовиться. А может, и самое время на операцию лечь.
– Это лишь бы на пользу. Единственно – вынужден напомнить, учитывая ваши твердые жизненные принципы, что мера пресечения будет зависить от того, подтвердите ли вы свои показания на очной ставке с Богуном и Слободяном.
– Что я, дура совсем? Сама понимаю.
– Кстати, насчет тех, которые наверху, – Тальвинский спохватился. – Забыл дописать в протокол, как фамилия директора этого КБО?
– С ней-то я дел не имела. Упаси бог! Это уж Слободяновские дела.
– Фамилию хотя бы знаете?
– Кто ж не знает? Маргарита Ильинична Панина.
3.
Андрей Тальвинский отупело разглядывал шершавую, в потёках стену. Он ощущал себя жокеем, стремительно рванувшим к победному финишу и на последнем, пустяковом препятствии вылетевшим из седла. Он любил повторять, что жизнь порой устраивает человеку ловушки, бросая спокойную ровненькую трассу в крутой зигзаг, за которым – внезапная развилка. И тебе, сытому, умиротворенному, надо мгновенно вертануть руль. И выбор этот определит, куда понесет тебя дальше. Да и понесет ли или попросту сбросит в пропасть. Только инстинктивное вроде это решение на самом деле определяется тем, что скопилось в тебе исподволь. И это «что-то», о котором ты порой и сам не догадываешься, и крутнет руль твоей судьбы в ту или другую сторону.Тальвинский с тяжелым сердцем вошел к Чекину. Бросил перед ним протокол допроса, плюхнулся напротив.
Чекин придвинул протокол, наискось, как он умел, пробежался пальцем по тексту. Удовлетворенно кивнул. – Внизу приписка, – подсказал Андрей. – Только что от Лавейкиной узнал. Самому как серпом: Панина и есть директор КБО. Чекин озадаченно поскреб лысину. – Что ж она с тобой за целую ночь не поделилась?
– А ты думал, мы с ней в постели встречные планы обсуждали?
– Полагаю, просто планы. Скажем, о твоем назначении.
– Лучше б нас вчера и впрямь в кабак этот гребаный не пустили! – Тальвинский безысходно обхватил голову. – Но как, по-твоему, будет выглядеть мужик, который, переспав с женщиной, завтра ее и сажает? – Может, она тебя специально в постель затащила? Ведь в ресторан пришел по приглашению, а встретил Маргариту Ильиничну. Будто ждала.
– Теперь и сам сомневаюсь, – признался Тальвинский. – Только что мне делать? Подскажи!