– Может быть, – подтвердила она, как-то незаметно принимая вечную эту игру, когда слова перестают быть средством информации. А напротив, за нейтральными, не значащими ничего для постороннего фразами оба угадывают главное: «Я тебя хочу».
Андрей потянул ее, легко упирающуюся, к себе. Резкий телефонный звонок отбросил их друг от друга.
– Так я все-таки кофе подам, – опомнилась Альбина. – А, может, не стоит торопиться замуж? – Андрей придержал ее за руку. – Вы так обаяете, что и сама уж сомневаюсь. Он проводил взглядом раскрасневшуюся секретаршу. Поднимая трубку, отер возбужденное лицо – «мосты прорваны».
– Слушаю! – даже голос Муслина не показался ему сейчас неприятным. С блуждающей улыбкой выслушивал он поток слов на том конце провода, когда в дверях возник Мороз. Было в нем что-то, отчего возбуждение Андрея схлынуло и нехорошо заныло в паху.
– Я скоро перезвоню и – доложу. Все идет по плану, – перебил он собеседника и совсем уж неучтиво первым опустил трубку.
– Ты что с лица спал, добрый молодец? – присмотрелся Тальвинский. – Если насчет пропажи велосипеда, то – знаю. Выпороть бы всех. И тебя первого. Да ваше счастье, что у нас и без того доказательств выше крыши. Сейчас главное – девку, девку искать надо!
– Боюсь, что не надо, – пробурчал Мороз.
– Что?!
– Что слышал.
– Не понял!
– Может, и лучше, если б не понял.
– Ты что мне тут загадками? Нашел, что ли?!
– Смешно бы было.
– Так кто?!.. Да что мнешься-то?
– Я вчера, понимаешь, такая штука: Садовую встретил. Помнишь Марину?
– Ну, и?..
– Сегодня у нее ночевал.
– Провериться по утру не забыл?
– Да пошел ты!.. Она, оказывается, на хлебзаводе теперь работает. Где и твоя супруга. Ну, и – изнамекалась, будто твоя с хозяином завода, как бы это? Отношения у них в общем.
Дверь раскрылась, и в проем с груженым подносом в руках начала осторожно протискиваться улыбающаяся Альбина.
– Помогли бы, рыцари!
– Почему без стука?! – рявкнул Тальвинский. Прежде чем Мороз успел его придержать, Андрей подскочил к порогу и вытолкнул ошеломленную девушку наружу.
Захлопнул дверь.
– Ну, и пошел ты! – грохот металла и звук бьющегося фарфора из «предбанника» траурным залпом разнесся по приемной.
– Может, водички, Андрей Иванович?
– Выкладывай, не тяни! Кто подтвердил?
– Сама.
– Что значит?!…
– Ты не ори на меня, Андрюш. Ладно? Самому тошно. Тальвинский, оказавшийся подле настольной лампы, принялся ощупывать шнур в поисках выключателя. – В кабинете темно, как у негра… Не могут свет толком начальнику отдела провести. Или у нас пятнадцатисуточников не осталось? Похоже, в этой стране вообще работать разучились!… – отшвырнул лампу в сторону. – Ну, положим, положим! Жена загуляла! Майский день – именины сердца. Если совсем честно, то – догадывался. Не бывает такого, чтоб неряха ни с того ни с сего стала аккуратисткой, да еще и модницей. Давно надо было разойтись к чертовой матери! Все из-за Кешки, сына, тянул. Но с чего ты-то решил меня новостью этой сегодня одарить?!
– Я думал, ты понял. Хлебзавод скоро два месяца как под Воронковым. – Ты хочешь сказать?…
– Именно. Спутница, которую надо разыскивать, – твоя жена, – Виталий сострадательно посмотрел на потрясенного шефа.
– То есть вот эта самая… экстремальная минетчица?! – Андрей не мог поверить. – Да она фригидна, как стиральная доска!
– Она, наоборот, на тебя наехала. Что ты ее за женщину не держишь.
– Да хрен бы с ее амбициями! Главное говори! По аварии.
– Даже не отрицала. Действительно, два месяца они встречаются. Подтвердила, что находилась в машине во время наезда. Сбежали вроде как по её настоянию. Хоп! Я всё сказал. – Ты-то сказал, – Андрей впился колючим взглядом в Мороза. – А что мне с этим прикажешь делать? Жена Тальвинского – фактическая соучастница преступления. Как тебе такой сюжетец?
Андрей уставился в пространство, глядя сквозь Виталия.
Проследив направление взгляда, Мороз поднялся, открыл дверцу шкафа – на пустой полке, заменявшей бар, стоял сиротливый стакан. Тоже пустой.
Понимающе усмехнувшись, Мороз вытащил из вечной своей спортивной сумки бутылку «Московской», от души, до краев, наполнил стакан и поставил перед шефом. Рядом положил барбариску.
– И анестезирующее заранее приготовил? – Андрей залпом махнул и – затих в прежней позе созерцательности.
Выдохнул с шумом:
– Ты Воронкова насчет моей официально допросил?
– Окстись.
– Кроме тебя и его, кто знает?
– Теперь ты.
– Налей еще, – Андрей проследил затуманившимися глазами, как льется прозрачная жидкость. – И себе.
– Премного вами благодарны, – Виталий нашел на подоконнике рядом с цветочным горшком еще стакан, вынул из него проросший стебелек, – слабая попытка новой секретарши обиходить запущенный кабинет, – выплеснул воду в горшок. Налил водки. – Так за что?
– А за упокой моей души. Или – чтоб не так мрачно – милицейской службы.
– С чего бы?
– А то сам не понял? Как только завтра станет известно, что жена начальника райотдела…Мне каюк. – Во-первых, спутница Воронкова фигурировать в деле как твоя жена не будет в любом случае, – к удивлению Тальвинского, возразил Мороз. – Просила передать, что подаёт на развод. Он достал из кармана сумки обгрызанный пряник. Надкусив, вернул на место.
– Во-вторых, – продолжил он. – Никто, кроме нас, насчет жены твоей пока не знает… Так вот предложение такое – я попутчицу не найду. Воронков не скажет…
– Скажет!
– Не ска-жет! Ему лишняя свидетельница в деле не с руки. В любом случае, пока следственно-судебная бодяга тянется, успеешь развестись. Да даже если вскроется, что знали насчет нее и укрыли, – признался-то Воронков мне. Не тебе! Улавливаешь нюанс? Ты, случись чего, не при делах.
Тальвинский насупился. – Да за кого ты меня держишь?! – возмутился он.
– Тихо, тихо, – Мороз не на шутку обеспокоился. – Предлагаю обойтись без всплесков. И вот что – дружеский совет – шел бы ты из отдела.
– Очень заметно? – Андрея закружило.
– Лучше уйти, – подтвердил Мороз.
– Тогда ладно, – Тальвинский осел. К беспокойству Виталия, поднял трубку:
– Кто сегодня ответственный по отделу?.. Передайте, что я уезжаю в Управление. И с Препановым соедините, – на удивление трезвым голосом отчеканил он. – Это Тальвинский. Что Воронков?.. Нет, нет, заходить не надо…Схему изучает? Вдумчивый, стало быть. А обвинение предъявил?.. Признал частично? Ничего: от маленького к большому. Как насчет ареста?.. Вот что, не торопись с этим, пожалуй. Тем более день заканчивается. Сутки у нас в запасе еще остались. Так что отправь его переночевать в ИВС и чтоб с утра назад доставили. … Дело это общественно значимое. Суета неуместна. Постановление заготовь, а арестуем завтра. Всего доброго!
Он положил трубку. На рычаг, впрочем, попал со второго раза. – Что надумал? – Мороз насторожился.
– Хочу завтра перед арестом один на один в глаза ему заглянуть, – поделился Тальвинский. – Чтоб до мозжечка осознал, что сидеть ему отныне-не пересидеть… Но кто бы знал, как мне муторно! Опершись на кулаки, начал подниматься. Нетвердая рука соскользнула, и он рухнул лицом на плексиглаз. Отлетел в сторону телефон, посыпались карандаши.
С усилием поднялся. Мороз вышел в приемную, где Альбина вслушивались в звуки из кабинета. – Зайди помоги шефу, – попросил ее Мороз. – И не сердись. У него сегодня всё сикось-накось.
Альбина сухо кивнула. Пдчеркнуто официальная, с отстраненным лицом, вошла она в кабинет и недоуменно остановилась, не обнаружив за столом хозяина. Обернулась.
Подполковник милиции сидел со стаканом водки в руке на стуле, прижавшись к шкафу, и смотрел на нее слезящимися глазами.
– Что-то случилось? – догадалась Альбина.
– Сущие пустяки – развожусь! – поставив недопитый стакан на заветную полку, Андрей поднялся, подошел к ней вплотную. – Плохо мне, Альбина! Ты не бросай меня сегодня, ладно?
– А как же жених? – теряясь, пробормотала девушка. – Именно сегодня я обещала пригласить его к себе домой.
– Так в чем проблема? Я готов, – глаза Андрея потемнели. Он ухватил за округлые плечи, рывком притянул к себе и впился в ярко накрашенные губы.
14.
Андрей, опустошенный, раскинувшись, лежал на кровати, не в силах, казалось, пошевелиться.
– Вот уж подлинно – счастливые часов не наблюдают! – в комнату в пеньюаре и с газетой, вынутой из ящика, зашла Альбина. – Ты хоть знаешь, что уже третий час ночи? И утром нам на работу.
– Так то утром. А пока у нас впереди куча времени, – он всматривался в очертания ее тела под пеньюаром, ощущая новый прилив сил. – Иди ко мне.
– Как? Опять?!
Резко приподнявшись, Андрей поймал ее за руку и опрокинул на кровать. Зарылся лицом в джунгли волос, подрагивая от заполнившего чувства:
– Альбина! Альбиночка моя!
– У-у?
– Какие у тебя глазищи! Это что-то непередаваемое… Приложи руку к виску. Чувствуешь?
– Похоже, мы оба сошли с ума, Андрюшка. Ну, что я завтра скажу своему жениху? А – родителям? Я ж обещала их познакомить.
– А кто у нас родители? – Андрей откинулся на спину, нащупал сигареты.
– О! – протянула Альбина. – Вообще-то с отцом я года три как не разговариваю. Общаемся через маму. Не смог простить, что без его согласия замуж вышла. Не нашего круга, видите ли. Да еще за еврея.
– А ваш круг – это антисемиты?
– Не без этого! – чмокнув его в щеку, Альбина вскочила. – Не забивай этим голову. Раз впереди еще полночи, пойду заварю кофе.
Проводив ее хищным взглядом, Андрей поднялся. Потянувшись, подошел к «стенке» из инкрустированного дуба, лениво взял в руку стоящую за стеклом фотокарточку, на которой юная Альбина сидела в бальном платье на кресле, а справа и слева от нее стояли улыбающиеся торжественно мужчина и женщина. Лицо мужчины, властное, с жесткой складкой на лбу, было Андрею явно знакомо, хотя он никак не мог уловить, откуда. С оборотной стороны короткая надпись – «Альбиночке в день окончания школы от папы и мамы». Внизу – резкая, тоже чем-то знакомая подпись. Андрей вновь перевернул фото и – опознал: рядом с дочерью стоял нынешний первый секретарь обкома КПСС Кравец.