Из кухни послышались шаги. Не желая быть застигнутым, Андрей втиснул фото на место и бросился на кровать.
15.
– Да придержи ты свои нервы, Валерий Никанорович. Ты меня своей опекой совсем за жабры ухватил! – Муслин и впрямь перебирал со звонками. – Обвинение предъявлено. Через час следователь едет за санкцией, – Андрей приподнял трубку замигавшего пульта связи с дежурным. – Подождите, у меня разговор с управлением, – отложил её в сторону. – Доложу, доложу! Как только, так сразу. Но и тебя прошу помнить о договоренности. Насчет Хани – частное определение пересылаете на рассмотрение нам…Накажем, будьте покойны. Строгач ваше заведение устроит?.. Нет?! Любите же вы кровушку! Шучу. Ладно – будет – «с занесением». И не волнуйся так, Никанорыч, все идет по плану.
Улыбаясь, разъединился.
Где-то в тяжелом вчера остались потрясение от измены жены и причастности ее к преступлению. И невольный, давящий страх перед неизвестностью. Ситуация разрешилась, и – к Андрею вернулось давно, казалось, утраченное ощущение легкости и свободы.
– Разрешите? – Альбина осторожно осмотрелась, убеждаясь, что кабинет пуст от посетителей, и – просияла свежей улыбкой, от которой у Андрея заныло в паху.
– Аленька! Чудесно смотришься, – наклонился интимно. – Но в постели все равно лучше.
И только, когда она напоминающе ткнула в лежащую на плексиглазе трубку связи с дежурной частью, Андрей спохватился.
– Что у вас? – пробасил он.
– Товарищ подполковник! Вас срочно просит старший судмедэксперт Валентина Матвеевна Каткова.
– Соедините, – Тальвинский посерьезнел: с момента их разрыва оба избегали личных встреч. Даже по телефону общались, только если без этого нельзя было обойтись. Потому звонок Катковой был несомненным признаком того, что произошло что-то чрезвычайное. – Андрей Иванович? Здравствуйте, – милый теплый Валентинин голос был нарочито деловитым.
– Здравствуй, Валя. Как ты?
– Спасибо, регулярно…Дети растут. С мужем развелась два года назад. Группа крови – третья. Резус-фактор отрицательный. Еще личные вопросы имеются?
– Да нет. Отчет более чем подробный.
– Тогда с этим все. Воронкова уже арестовали?
– Считай, что да. Надеюсь, не возражаешь?
– Возражаю. И категорически. Потому что если ты стоишь, лучше сядь.
– А если без предисловий?
– Девочка погибла не от наезда джипом.
– Не понял! Ты хочешь сказать, что он ее не давил?
– Давил, конечно. Я только что закончила вскрытие. Еще раз осмотрела одежду. Под следом джипа просматривается другой. Этот другой и раздавил шейные позвонки. А уже потом, сверху, прошел джип. Поэтому поначалу и не увидели.
– То есть, по-твоему?..
– И, по-моему, и по жизни. Двойной наезд, Андрей Иванович. Водитель джипа перехал через мертвое тело.
– Но не было же другой машины!
– А вот это не ко мне. Ищите заново. Единственно, чем могу: судя по характеру травм и фрагментам на одежде, девочка была раздавлена легковушкой. Будьте здоровы. Заключение представлю завтра к концу дня.
Андрей постоял с пикающей трубкой в руке, почему-то обиженно показал ее Альбине.
– Что-то неприятное?
– Даже не представляешь, насколько, – только сейчас до него самого начали доходить все последствия полученной информации. Андрей тяжко осел:
– Препанова, Мороза, Муравьева. Живо… пожалуйста!
16.
Мороз мрачно прильнул к боковому стеклу, не реагируя на попытки Муравьева его разговорить. Сказать, что был он зол, значило не сказать ничего. Он был оскорблен и раздавлен.
Даже не то уничижающее раздражение, с каким выговаривал ему прилюдно Тальвинский, было тому причиной. В сущности Андрей и здесь прав. Он, Мороз, возомнивший себя суперсыщиком, прокололся на обычной дешевке. Кажется, это называют «поймать звездняк». Слишком легко упал ему в руки этот джип с его владельцем, которого будто на тарелочке специально поднесли упакованным: «Нате ешьте. А перчиком не присыпать?» Вот и схавал, не подавившись! Фантастика! Ведь должен был хотя бы насторожиться, когда выяснилось, что бампер чист. А след торможения чуть не у кювета, хотя Воронков с самого начала утверждал, что держался середины дороги? И главное, сам Воронков, а потом и жена Андрея показали одно и то же – независимо друг от друга. Если бы они сговорились таким образом выгораживать его, так что может быть глупее?! Врать изо всех сил из-за несчастного велосипеда, который в сущности ничего не менял? И даже это не заставило тебя, олух, задуматься!
Мороз боднул стекло – машину подбросило на кочке.
– Веди аккуратней, водило. А то развалишь свой комбайн!
– Еще и внуков повозит. И как это мы лажанулись?! – Лешка вслух переживал то, о чем отмалчивался Мороз. – Вот она, горячка-то!…О! Знаменское.
– Значит, так, – Виталий отодвинулся от стекла. – Перво-наперво находим Галкина. Пускай только попробует мне сказать, что не нашел велосипед. Дальше – в сельсовет. Собираем активистскую шоблу. И – подворный обход по всем дворам, у кого есть машины. Особенное внимание – чьи машины в последние дни на приколе. Велосипед восьмеркой выгнулся и отлетел так, что едва не полкювета скосил. Не могло, чтоб на легковушке от такого удара вмятен не осталось. Не танк все-таки. Давай сначала к дому Галкина. У матери узнаем, куда с утра поехал.
– Чего зазря тащиться? Вон она, у почты.
Муравьев остановил свой драндулет возле группки женщин. Выглянул из машины:
– Петровна! Где Сашка-то?
– Так поехал с утра в автомагазин чего-то для лайбы своей покупать. Она ж у него в ремонте. Купит, мастеру отвезет, а потом вроде как в отдел собирался.
– Мастерская-то где?
– Да чего мастерская? В Витрушкине у моего племянника сарай большой. Там и мастерят. Здесь недалеко. Сгоняйте. Может, еще застанете.
– Посиди! Я сам забегу, – Мороз выбрался из машины, остановившейся возле добротного дома на пригорке, несколько раз нажал на кнопку электрического звонка, но внутри было тихо, и нетерпеливый Виталий, подергав запертую дверь, попросту перемахнул через высоченный забор. Двор был пуст. И только из приоткрытого сарая в глубине разносились металлические удары, на звуки которого он и пошел. В сарае со света он не сразу разглядел замызганного, лет пятидесяти, мужчину, согнувшегося возле передка стоящих в сарае «Жигулей».
– Чего надо? – при виде вошедшего мастер с усилием разогнулся.
– Из милиции, – Мороз оглядел «Жигули», – присел рядом. – Галкинская?
– Она, – слесарь с удовольствием провел рукой по полировке. Не удержался. – Каково?
– Нормально, – невнимательно одобрил Мороз, собираясь уйти: Галкина здесь не было. – А что с движком?
– С движком? – мастер удивился. – Вроде в порядке. Во всяком случае на ходу. Вообще-то ты про то хозяина спроси. Я не при делах. Я-то кузовщик! Вот это моя работа, – он хлопнул по полировке, как охлопывают бок начищенного коня. – За нее отвечаю.
Теперь и Виталий обратил внимание, что в левой руке его был зажат обернутый в наждачную бумагу полировочный брусок. Разглядел и разбросанные резиновые кувалды, домкраты, деревянные досочки, – подсобные орудия рихтовщиков.
– А чего было-то? – испытывая холодящее чувство страшной догадки, небрежно полюбопытствовал Мороз.
– В столб какой-то въехал. Вон здесь!.. Что? Не найдешь? То-то!
– И давно въехал?
– Этого не знаю. Спроси у самого. А я тут второй день без роздыха.
– Гляди-ка, и впрямь будто ничего не было, – Мороз без устали водил рукой по полировке, пытаясь нащупать следы вмятин. Но мастер гордился не зря: работа и впрямь была сделана на совесть.
– То-то что! Ювелирное это дело. Сейчас ведь кто ни попадя берется. Вроде, чего хитрого? Хватай кувалду да выбивай. Ан – дудки! Металл, его чувствовать надо, – произнося эту оду самому себе, он снисходительно следил за суетливыми манипуляциями Мороза, который, изогнувшись, залез под фартук.
– Гляди, не перемажься. Грунтовка свежая…Да бесполезное это дело – после меня искать. Ты вон туда глянь. Тогда, может, и оценишь, чего тут было.
В дальнем, темном углу сарая, прислоненный к стене, скособочился вывернутый автомобильный бампер. Рядом блистал никелированной полировкой свеженький, только доставленный.
Мороз провел по лбу, с некоторым удивлением обнаружив выступивший пот.
– Так где, говоришь, Галкин-то?
– В доме. Зашел по бутерброду соорудить. Да вон не он ли?
… – Ты чего, сам с собой заговорил, прав и ло?! – звонкий Сашкин голос заполнил сарай. – Вконец одичал? Ништяк! Скоро выпущу на свободу. Давай-ка вылезай, подхарчись.
Мороз вышел из-за машины – со старым бампером в руке.
Ворвавшийся в сарай с пакетами в обнимку Галкин закаменел еще в движении. Термос, что прижимал он подбородком, выскользнул на валяющуюся на полу болванку, и брызги кофе густо окропили застывшего старлея.
– Виташа! Откуда?
– Ну, откуда и почему, это теперь не имеет никакого полового значения… Ты вот что, мужик, иди-ка пока погуляй, – обратился Мороз к рихтовщику, не отводя напряженных глаз с помертвевшего старшего лейтенанта. – Переодевался-то где?
– Да в доме.
– Вот и собирайся. С нами поедешь.
– Так вроде не закончил, – мастер наконец сообразил, что происходит нечто необычное и даже опасное. Больше не пререкаясь, боком протиснулся мимо Галкина, бесполезно ловя его взгляд.
– И дверь за собой прикрой!.. – напомнил Мороз. – Спасибо… Стыдно, знаешь, своего и – при посторонних. Разборки эти наши внутренние, верно?.. Ну, что к земле прирос, убивец? Ласты склеились? Бутерброды-то отложи. Пригодятся еще на передачу. Галкин, заметив легкое подергивание у глаза заместителя начальника розыска – предвестник жуткого, неконтролируемого гнева, отпрянул к стене.
– Виташа!.. Ты не думай.
– А я ничего лишнего и не думаю. И даже слегка не очень сержусь, – тихо, отчего Галкину сделалось еще страшней, успокоил его Мороз. – Я тебе просто буду ласковые вопросы задавать, а ты – аккуратненько отвечать. И все у нас тогда будет чинно-благородно. Куда велосипед выкинул, паскуда?!