акрылась. Андрей сделал движение догнать. Но остановился посреди кабинета.
– Ну, и!.. – он с размаху впечатал ладонью по стеклу , осколками разорвавшегося снаряда разметав пепельницу, карандашницу, подставку под календарь, – все, что перед тем было «канцелярским прибором для руководителя».
На шум с испуганным лицом вбежала Альбина. Увидев облизывающего кулак Тальвинского, метнулась к нему:
– Покажи! Ты ж всю руку разбил. Господи! Вот медведь. Подожди секунду, йод принесу.
– Постой! Поцелуй меня, – Андрей обхватил ее за талию, притянул.
– Осторожно! Войдут. – И черт бы с ним! – И это говоришь ты?! Полночи проповедовавший мне правила конспирации? Господи! Да что с тобой происходит, Андрюша?
В голосе ее Андрею почудилось что-то похожее на ту нежность, какой не знал он с того времени, как расстался с Валентиной.
– А знаешь что, друг мой Альбиночка? Чего тебе женихов на стороне искать? Выходи-ка ты за меня, – вырвалось у него.
Он не слишком удивился, когда через два часа позвонил начальник следственного управления Сутырин и, чуть смущаясь, сообщил, что Чекин учинил на кадровой комиссии скандал, а когда ему пригрозили понижением в должности, там же написал рапорт об увольнении.
– У вас есть кандидатура на его место, Андрей Иванович? – явно боясь неприятных вопросов, уточнил он.
– Кандидатуры есть, как не быть. Чекина такого у меня больше нет. И никогда не будет. И у вас тоже. – Поумерьте тон, подполковник! – осадил Сутырин. – Я, если хотите, был против. Но заседание вел генерал. Так что – без комментариев. И еще, Андрей, немного забегая вперед: Муслин на комиссии негативно доложил о положении в районе. Так что готовься сдавать дела новому начальнику отдела, – Сутырин отключился.Все! Кончилась Чекинская эпоха. И даже не Чекинская. Просто – эпоха. Где действовали многолетние, устоявшиеся и понятные правила игры. Новое время требует новых подходов, – как выражается заклятый его друг полковник Муслин. И Аркадий Чекин, не пожелавший принять эти новые подходы, свой выбор сделал. Умный Чекин, безусловно, прав: вот-вот начнется передел мира, то есть игра без правил. Не честнее ли в самом деле подать вслед за Чекиным рапорт и поискать себя в другом измерении? Тем паче, что место под новым солнцем для него, Андрея Тальвинского, отныне «заказано». И что? Дослуживать, медленно спиваясь, заместителем начальника какого-нибудь райотделишки? И ради сомнительной этой перспективы ломать себя?
Андрей вышел в «предбанник», где слышались бодрые, перебивающие друг друга мужские голоса и поощряющий женский смех: наряду с неистребимым инспектором по разрешительной системе Альбину охмуряли еще два стажера из школы милиции.
Андрей остановился, обвел глазами смутившихся, притихших сотрудников.
– А вот что, Альбиночка, – раздумчиво произнес он. – Я беру отпуск. Так что бросай-ка всю эту бодягу и – поехали на турбазу.
Ошалелые мужские лица, раскрывшийся непроизвольно пухлый ротик Альбины. Как сказал бы Виталий Мороз, – картина Репина «Не ждали».21.
Август девяносто первого выдался знойным. Еще недавно гнилостный воздух прокалился, и областные дома отдыха и турбазы наполнились отдыхающими. Мороз, которого Андрей уломал поехать вместе с ним, с трудом, несмотря на многочисленных «дружбанов», сумел выбить четыре путевки.
Впрочем, четыре могло оказаться и много. Виталий, все еще не в силах забыть Марину Садовую, решился, воспользовавшись поводом, пригласить ее. Но та, занятая сборами к отъезду, – через две недели с мужем они отбывали в новый гарнизон, – от поездки, хоть и с видимым сожалением, отказалась. Зато лихо впиндюрила вместо себя завизжавшую от восторга Марюську. Растерявшийся от неслыханной наглости Мороз даже не отбивался: с ехидной девчушкой у него установились вполне приятельские отношения. Да и путевка все одно пропадала.
– Увы! Четырехместный номер на всех, – выйдя из турбазовской регистратуры, расстроил остальных Мороз. Он с томлением проводил глазами прошуршавшую мимо шортиками складненькую отдыхающую. Предвкушающе подмигнул фыркнувшей Альбине. – Ништяк! Впереди две недели. Ни одна не уйдет.
Не в правилах Виталия Мороза было откладывать выполнение принятых обязательств. Потому каждое утро натягивал он длинные, под колени шорты с лэйблом «Ну, погоди!», извлекал из соседней постели Марюську. И, оставив в номере истомившихся жениха и невесту, шествовал к «мясным рядам» – протянувшемуся вдоль ленивой Волги песчаному пляжу.
Здесь оглядывался с видимой скукой. Но под нарочитой сонливостью пресытившегося отдыхающего скрывался азарт «вставшего на след» охотника.
– Вон та ничего, слева, грудастая, – подсказывала Марюська, гордая новой должностью, – Мороз назначил ее замом по розыску. – Старовата, правда: лет за двадцать точно!
– Что хочет женщина, то хочет бог, – за эти несколько дней Виталий привык доверять вкусу маленькой разбойницы. Тяжко вздыхая, подходил к намеченному объекту.
– Девушка! – привлекая внимание, он опускался подле на песок, грустно всматривался в ожившее лицо. – Имею до вас огромную человеческую просьбу. Эта девочка, эта кроха – моя сестричка…Ты присаживайся, Марюся… Стыдно признаться, но нас оставила наша мама. Мне-то ничего. А ребенку так нужна материнская ласка.
Раздавался жалобный детский всхлип – ударная реплика Марюськи.
– Чем же я могу?
– Станьте нашей мамой. Дня на два, не больше, – и голубые Виталины глаза требовательно устремлялись в самые глубины сострадательного женского сердца.
Нельзя однозначно утверждать, какой из аргументов срабатывал: брошенная бесчувственной матерью малютка или мускулистое тело ее старшего брата. Но только через пару минут маленькая разбойница убегала к воде, где атаманшу с нетерпением поджидали приятеля лет по тринадцать – четырнадцать, а Мороз, задумчиво перебирая в руке подрагивающие женские пальчики, повествовал грустную историю своей несложившейся семейной жизни.
Ближе к обеду происходила смена пажеского караула: догляд за не вылезающей из воды Марюськой переходил к Андрею и Альбине. Мороз же с новой знакомой занимал оставленный ими плацдарм.
– Тетя Аля! А мы с Виташкой еще одну бабу сняли, – отчитывалась каждый вечер Марюська.
– Шалопай ты все-таки, Виталий, – сокрушалась Альбина. – Обманывать девушек. Да еще на самом святом.
– Положим, обмануть можно лишь тех, кто хочет обмануться, – безмятежно отбивался утомленный Мороз. – И потом на самом деле я выполняю важнейшую геополитическую задачу.
– Какую?! – иногда Морозу удавалось поразить даже впавшего в апатию Тальвинского. – Геополитика-то тут причем?
– Оченно даже причем. В стране демографический кризис: катастрофически падает рождаемость. А я пробуждаю в женщинах самое ценное – материнские инстинкты.
– Что называется, весельчак, – прокомментировала Альбина из любимого Марк Твена.
Отдых на турбазах достаточно размерен. Пляж. Игры. Столовая. После ужина всей компанией шли они «на доски» – полуразваленную танцверанду. Там, впрочем, обстановка часто оказывалась не столь безмятежной. То и дело появлялись группки из соседнего поселка, – как правило, на приличном подпитии. Как-то раз на мотоциклах подтянулась ватага аж человек десять – пятнадцать. Вид их был агрессивен, сверх обыкновенного.
Один из приехавших, крупный патлатый парень, заприметив отошедшую от Андрея Альбину, без приглашения крепко ухватил ее за руку и поволок на танцплощадку. Когда же та, возмущенная, попыталась упереться, попросту и без затей « выписал» ей увесистую затрещину. Находившиеся поблизости мужчины индифферентно отвели глаза. Но женщины подняли крик, привлекший всеобщее внимание. И, прежде всего, – подбежавшего Тальвинского, который, не тратя времени на объяснения, будто кием по шару, врезал по ухмыляющейся физиономии. Тут же – только того и ожидали – Андрея окружили шесть человек, принявшихся с сопением и выкриками избивать его. Рослый и сильный, Тальвинский отбивался как мог, пытаясь вырваться из кольца и, главное, не свалиться от сыпавшихся со всех сторон беспорядочных ударов. Он уже слабел, когда круг внезапно разорвался, и прямо перед собой он увидел перекошенную от ярости Виташину физиономию. Что-то определив, Мороз успокоился и отодвинул Тальвинского спиной.
– Объяви, что мы из милиции, – прохрипел Андрей, с тревогой увидевший, что из глубины бора к площадке бегут еще несколько парней в кожанках.
– Много чести, – огрызнулся Мороз. Плотоядно потер руки:
– Ну что, голуби мира, вижу, желаете поворковать?
Раскиданные первым его натиском, незванные гости опомнились и, подбадривая друг друга, бросились вперед. Обойдя Мороза, встал рядом слегка отдышавшийся Андрей. Жестокая драка вспыхнула заново.
Андрей старался как мог. Но, если бы не Виталий, долго бы он не выдержал. Грозный и недостижимый для противника, тот успевал всюду: уклонялся, наносил удары и – не забывал страховать слабеюшего друга. При этом лицо переливающегося ртутью Мороза было столь полно яростным восторгом, что Андрею, хоть и некстати, припомнилась строка об упоении в бою. И в какой раз подумалось: « Не в свой век угораздило родиться лихого гусара». Выкрик Виталия вернул его в чувство:
– Спиной к стене и – ни шагу!.. Прими левого, остальные мои!
То ли от опьянения, то ли от сознания своего численного превосходства, но нападавшие не отступались, хоть число их катастрофически сокращалось. Стремясь сломить противника психологически, Мороз, оставив на минутку Андрея, метнулся в гущу добивать самого крепкого и настырного из всех, – золотое правило любого боя: вырубить лидера. Оставшемуся без поддержки Тальвинскому стало совсем тяжело. Уже и тело не успевало реагировать. И руки – не били, а отталкивали. Он медленно погружался в пелену, когда откуда-то сбоку, издалека, расслышал отчаянный вопль Виталия: «Анри, н-о-ож!».
В последнем усилии вскинул он голову и увидел, как всего-то в метре ме-едленно, казалось, наползает направленная прямо в кадык заточка – в руке патлатого. Не оставалось ни времени, ни сил уклониться. Он лишь успел представить себя лежащим посреди грязного помоста с продырявленным горлом и – почему-то милицейскую сводку с постыдным сообщением о смерти подполковника милиции в пьяной драке, ленивые пересуды приятелей.