– Виташа! Нэ надо! – Зиночка быстро обхватил его за левую руку и потянул назад, в отличие от рэкетиров, угадав, откуда будет нанесен первый удар.
– Прошу, дорогой, нэ надо здесь! – от волнения Зиночкин почти неуловимый акцент резко усилился.
Мороз недоумевающе всмотрелся в суетящегося Магомедова. Краем глаза заметил, что второй парень нервно теребит молнию куртки. Быстро шагнул к нему и с силой дернул молнию вниз, выдрав ее с мясом.
С той же блуждающей улыбочкой безошибочно обнаружил за поясом пистолет.
– Ой, а что это за железка такая изогнутая? – подивился он. – Какая симпатявая!.. Отставить переглядываться.
– У меня разрешение есть, – хмуро произнес парень, неприязненно разглядывая порванную куртку.
– Так что ж ты молчишь-то? – возмутился Мороз. – Это ж все меняет. Какой дурашка стеснительный. А ну, кажи живей.
Дождавшись кивка от напарника, парень вытянул из кармана втиснутое в свиную кожу удостоверение.
– Гляди-ка! Охранная фирма, – приятно удивился Мороз. – А мы с тобой, Зинуля, было решили, что рэкета какая-то уличная заявилась. Я-то грешным делом подумал, не пристрелить ли? А тут во как обернулось! Так как? Что охраняем, то имеем? А ну-ка поглядим, настоящее ли оно?
Неспешно, переводя откровенно подстрекающий взгляд с одного на другого, принялся раздирать картон на куски. Не дождавшись желаемой реакции, с силой долбанул отобранный пистолет о кирпичный стояк в углу, обрушив на цементный пол коробку со стеклянными банками.
– Оружие, между прочим, зарегистрированное. Твое счастье, что ты мент. А то за базар можно бы и ответить, – парень казался посмелее своего напарника.
– Так я ж не на работе, прелесть моя! – возликовал Виталий.
– Ладно, пошли, – оборвал слабую Морозовскую надежду отвести душу старший. – С ним без нас разберутся. А с тобой… за подставу ответишь.
Хмуро кивнув, он сделал движение к выходу. Но стремительный Мороз, оказывается, его уже перекрыл.
– Куда это вы собрались? – недопонял он. – Я так думаю, ваше место, ребята, в клетке. Рэкет, угроза работнику милиции… Полный, можно сказать, джентльменский набор… Пиши, Зина, заявление. Я сейчас наряд вызову и упакуем!
– Нэ надо наряд. Пусть идут.
– То есть? Да ты чего, Зин? Такой случай!
– Пусть идут, – угрюмо повторил маленький чеченец. – Не было никакого рэкета, и все тут. Показалось тебе. Друзья это мои. Пропусти!
Он отвел глаза от заухмылявшихся рэкетиров.
– Как скажешь, – Мороз разочарованно отступил. Пропустил первого. Но, когда мимо проходил старший, придержал его за локоть. – Ты все-таки передай Будяку: Зиночка – мой друг. И если еще хоть раз хоть одна ваша харя… Вижу, ты понял.
– Я, конечно, передам, – подтвердил тот. Быстро, втянув голову, шагнул к выходу и уже оттуда пробурчал. Так, чтобы расслышали остающиеся. – Но и тебе не сто лет отпущено. Родича твоего урыли. Найдутся и на тебя люди.
– Да я вас, сволочей, сам всех повычеркиваю! – Мороз сделал вид, что собирается броситься вдогонку. Но пугать было некого – оба визитера выскочили на улицу.
– Ну, и как это понять? – обратился к Магомедову разочарованный Мороз.
– Они теперь решат, что я тебя специально позвал, – безнадежно произнес тот.
– Да хрен бы с ними. Повязали бы сейчас на месте, кинули в обезьянник и – образцово-показательный процесс. Ни одна зараза после не сунулась бы.
– Что не сунутся? Эти не сунутся. Через других все сделают.
– Да встряхнись, Зинка, ты под защитой правоохранительных органов!
Но поникший Магомедов шутить был не склонен. – Тоже мне – защита! Ты что, один такой здесь? А РУОП, а налоговая, слушай? Один, да?!
– Причем тут?..
– Притом, что не будет мне теперь жизни… И что ты прямо не вовремя? И так трудно стало: чечен ведь я. Семья на мне. Выживут из города, куда? В беженцы? Или, может, – за автомат?!
– Очнись, Зинка! Что ты как не ты? Кто тебя выживет? О чем говоришь?
– Э, слушай! Вы б лучше, когда Добрыню сажали, думали. При нем хоть какие-то правила были. А эти!.. Жизни нет! Сестра из Грозного с семьей приехала. Пустил. Как не пустить? Теперь домой хожу, соседи глаза воротят. Террористск.., – он запутался среди заковыристых звуков, – говорят, гнездо. Как чего надо занять, идут. А все равно – гнездо! Мальчишка соседский. В доме моем, можно сказать, вырос. В спину чеченской мордой кричит. Потом среди ночи приезжают какие-то, приветы передают. Почему, говорят, не воюешь с неверными? Раз не воюешь, давай деньги на борьбу. Даю, куда денешься? Здесь прихожу – эти! Э! Ладно, поеду к Будяку. Может, еще договорюсь…Валька!
Из подсобки появилась спитая тетка в нечистом халате.
– Убери тут, слушай. Накрошили.
Он вышел в зал. Глянул на поджидавшую официантку, на притихших за дальним столиком девушек:
– Меня сегодня не будет. Столик обслужишь за счет заведения. Мои гости!
Обозначив кивок головой, быстрой походкой вышел.
Следом, натянув на голову ветхий «пирожок», потянулся от барной стойки и одинокий пьянчужка, все это время прислушивавшийся к разговору в подсобке.
«Да, – пробормотал он, выходя. – Любопытно! Очень любопытно. Кажется, появляются варианты». Если бы Мороз не задержался в подсобке, то, несомненно, узнал бы в благообразном выпивохе бывшего «саблезубого тигра сыска» Юрия Александровича Марешко.– Это ты их, да?! – Маринка азартно кивнула на дверь, через которую перед тем вышли рэкетиры. – Знаешь, как вылетели? Я как раз Ольге рассказала, как ты тогда на турбазе…
Глаза обеих девушек были полны восторга.
– Что? – не дослышал Мороз. Что-то в нем вновь замкнуло. Что-то вот-вот…
В зал с совком в руке выбралась уборщица. Позвякивая собранным стеклом, на нетвердых ногах двинулась к урне.
– Не может быть! – Мороз вскочил, перепугав и подружек, и официантку. – Этого не…Вал?!.. Валентина Матвеевна, вы?!
– Узнал-таки, – огорченно пробормотала старуха.
Еще два года назад Валентина Матвеевна Каткова оставалась лучшим судебно-медицинским экспертом области. Скосила трагедия, о которой много говорили в городе. В 1994 году по наступлении восемнадцатилетия разом были призваны в армию ее сыновья-близняшки. Оба, едва пройдя учебку, оказались в Чечне. Мать даже успела получить от них одно бодрое письмо на двоих – повезло, попали служить в одну часть. И следом, через месяц, – два тела с одинаково перерезанными глотками.
Говорят, что Каткова «подвинулась» сразу. Но то, что она спилась за какой-то месяц, – это Мороз знал доподлинно.
И все-таки увидеть умнейшую, доброжелательную сорокатрехлетнюю Валентину Матвеевну в образе безобразно опустившейся старухи, – это в нем никак не сходилось.
– Но как же так! Вы – и?.. – Мороз поперхнулся.
– Бывает, – успокоительно произнесла меж тем та, что была прежде Катковой, возобновляя свое движение к урне.
– Но почему?! – выкрикнул Виталий. – До сих пор не пойму. Вы же мать. Могли не допустить! Простите, конечно, что по-живому. Но – пацанов на живодерню! Да к тому же Тальвинскому обратились бы. Уж для вас-то!
– Кто?! – отбросив совок, так что битое стекло задребезжало о плитку, она повернулась, и через старушечий облик блеснула горькая усмешка прежней Катковой.
– Не может быть. Этого не может быть! – окончательно перепугав девчонок, Мороз ухватил ее за плечи и с силой тряхнул, так, что клацнули зубы. – Чтоб Андрей вам в этом отказал, этого не может быть! Значит, вы не то сказали, не так объяснили. Ну же!
Требовательно вгляделся в слезящиеся мутные глаза.
– Значит, не так, – тихонько освободившись, согласилась старуха и, опустившись на пол, прямо руками принялась сгребать рассыпавшееся стекло в подставленный совок.
– Ну нет! – Виталий метнулся к стойке, на которой стоял телефон, торопясь, набрал номер:
– Ангелина Степановна! Это Мороз! Генерал на месте?.. Я понимаю, но… Да, очень срочно.
Восстанавливая дыхание, шумно отдышался.
– Слушаю, Виталий Николаевич, – послышался вальяжный бас Тальвинского.
– Андрей Иванович! Я приношу извинение, что отрываю…
– Давайте ближе к делу. У меня люди.
– Да, конечно. Но – я встретил Каткову. Вы слышите? Валентину Матвеевну Каткову!
Тишина в трубке показалась глубокой и гулкой.
– Андрей Иванович! Она говорит…Она к вам по поводу детей…Чтоб не посылать…Не обращалась?
– Да, – после паузы подтвердил Тальвинский. – И я в тот же день связался с военкоматом. Мне обещали.
– Но – тогда почему? Разве вы с облвоенкомом?..
– Вопрос пришлось решать на другом уровне, – в голосе Тальвинского угадывалось раздраженное нетерпение.
– Но разве не надо было убедиться? Отследить? – не отступился Мороз.
И – нарвался.
– Вы что в самом деле, полагаете, у генерала других дел нет?! – взъярился Тальвинский. Тут же вернулся к сдержанно-неодобрительному тону. – Виталий Николаевич! У меня совещание. Так что давайте на эту тему в другой раз. Единственно – могу заверить, – с иронией, предназначенной для посторонних слушателей, произнес Тальвинский, – все, что тогда мог, я сделал. Надеюсь, меня слышно?
Мороз тихонько положил трубку, присел возле безучастно застывшей женщины, приблизил к себе окровавленную ладонь, поцеловал, слизнув языком стеклянную крошку.
– Простите. Может?.. – он показал на столик.
Но она, покачав головой, медленно, при общем молчании, все с тем же наполненным совком в руке скрылась в подсобке.
– Так что будете пить? – напомнила официантка.
– Водки! – прохрипел Мороз.
– Так. И сколько? – она поднесла карандаш к блокноту.
– Много! Очень, очень много!6.
– Разрешите унести, Андрей Иванович? – Ангелина Степановна натренированно заскользила по кабинету, прибирая оставленные на столах бумаги с пометками. Возле задумавшегося у окна генерала приостановилась. Дождалась разрешающего кивка:
– Может, чаю?
– Водки хорошо бы. Шучу. Кофе. И покрепче.
– А чай бы лучше. Ведь и без того по десяти чашек в день.