– А вы считаете?
– Что я? У вас на лице весь счет, Андрей Иванович. Отдохнули бы!
– В могиле отдохнем.
– И шуточки, между прочим, плохие. Злую карму притягивают, – посетовала Ангелина Степановна. Но, уловив злое движение головой, деловым тоном закончила:
– У вас в двадцать один совещание с замами. Может, отменить?
– Ни в коем случае. Работаем по плану.
– И еще – в приемной Игорь Викторович Сутырин. Он в отпуске, но просит принять по личному вопросу. Я скажу тогда, чтоб завтра.
– Через пять минут пусть заходит. Андрей прикрыл глаза. А когда открыл, секретарши в кабинете не было, и из приемной доносился гул «уничтожителя бумаги».
Вновь вспомнился скверный разговор с Морозом. Оставалось только догадываться, где и как мог нарваться «блуждающий опер» на сошедшую с орбиты Каткову и что наговорила ему ополоумевшая от горя баба.
Тот, двухлетней давности случай и без того саднил застарелой заусеницей.
В не самое удобное время обратилась к нему тогда Валентина. Только разрешился конфликт между президентом и Верховным Советом ( надо же – «разрешился конфликт», – подивился обтекаемости собственных формулировок Тальвинский, припомнив почерневшие от танковых залпов стены). Обе стороны требовали от всех и от каждого изъявления жесткой поддерживающей позиции. Но, посчитав их равными друг другу, в смысле – равно удаленными, Андрей в те дни предпочел отлежаться в госпитале.
Нейтралитет не прошел: в начале чеченской компании в область нагрянула комиссия МВД. Копали основательно. Не смог отвести угрозу и Воронков: последовательно выступающий против гайдаровской линии, он тогда впал в немилость. Спасибо, выручила Панина. Через свой банковский мир вышла на правительство. Впрочем это было уже позже, когда ситуация и вовсе достигла точки кипения.
А в тот момент до той точки надо было еще дожить.
Да, не в то время и не в том месте попросила Каткова о помощи.
Обычно практичная, взвешенная, в этот раз, будто предчувствуя беду, ворвалась к нему в кабинет, преодолев сопротивление и растерявшегося адъютанта, и даже непроходимой Ангелины. И прямо при присутствующих только что не бухнулась в ноги, умоляя помочь.
И помог бы, конечно. Уж кому-кому. Но – нельзя было вот так при посторонних. И не все эти посторонние были своими. Плохо, конечно, и то, что облвоенком в то время играл за другую команду. А значит, обратиться к нему лично, не поставив себя в зависимость, было нельзя.
Сложные тогда вязались комбинации. Едва-едва разрулил.
И все-таки ведь не отказал. Пусть не напрямую, но поручил доверенному начальнику райотдела на своем уровне решить вопрос через призывной военкомат. И тот пообещал, причем – уверенно: не раз проворачивал. А через неделю прибежал потерянный: насчет Катковских пацанов райвоенкомат получил прямое указание от облвоенкома.
Все стало ясно: посторонние, которые были не своими, забросили на него сеть – на злоупотребление служебным положением. Еще бы! Начальник УВД, отмазывающий детишек любовницы от выполнения священного долга.
Это и была цена вопроса.
Но не объяснять же все это Морозу, патологически не способному понять, что существуют отношения более сложные, чем « ты за меня, я за тебя».
« Засиделся в пацанах. Вот тяну наверх, а будет ли еще толк?»
– Разрешите, Андрей Иванович?
Выдохнув, Тальвинский заставил себя упруго подняться из кресла.
– Прошу, прошу, Игорь Викторович! Не зря я тебя уговорил: санаторий явно пошел на пользу. Вид просто юношеский.
На самом деле за последние годы Сутырин не то чтобы постарел, но – как-то оплыл. И обычная прежде в нем живость теперь возврашалась лишь во время редких совместных посиделок, где Сутырин неизменно избирался тамадой.
– Во всяком случае отдохнул и – готов к новым свершениям. Испытанная старая гвардия бьет, что называется, копытом. Так что – жду указаний!
Понимая, о чем пойдет речь дальше, Тальвинский ограничился молчаливым приглашением занять гостевое кресло.
– Да, вот, – будто только припомнив, Сутырин извлек красочную открытку. – Прошу вас быть вместе с супругой.
С момента, как Тальвинский был утвержден начальником УВД, в общении со своим прежним шефом, а ныне – заместителем по следствию он взаимно перешел на «ты». И то, что теперь у Сутырина проскользнуло вдруг искательное «вы», утвердило Тальвинского в его догадке.
– Даже без приглашения бы прорвался, – пробасил он. – Юбилей старейшего работника – это мы отметим по высшему разряду.
При последней фразе Сутырин поежился.
– Может, есть что-то, что хотел бы в подарок? Давай без стеснений. Все равно деньги отпускать. Так лучше – с пользой.
– Да какой там подарок? Нет для нас, старых пахарей, лучшего подарка, чем право трудиться на благо родины, – произнес шутливо начальник областного следствия.
Тальвинский благожелательно промолчал. И Сутырин, поерзав, решился.
– Андрей Иванович, у меня в кадрах разговор был. Дали понять, что надо оформляться на пенсию. Якобы вы в курсе.
– Да, в самом деле. Сколько ж можно злоупотреблять вашей безотказностью? Пора и молодым на авансцену выходить.
– Кому?! Андрей Иванович, ты что, действительно Чугунова на мое место прочишь? Так ведь он никакой. Развалит управление за полгода. Давай иначе. Вместе подберем кандидатуру. Года три, даже – два, проработает у меня в замах. Натаскаю. А там и – сам рапорт подам с легким сердцем. Ну, куда мне в пятьдесят пять – цветы, что ль, на даче выращивать? Сил-то невпроворот. До сих пор дважды в неделю в теннис бегаю.
– Что говорить? В работоспособности ты нас всех еще умоешь. Но, сам знаешь, – мы на тебя итак срок службы продлевали. Второй раз в министерстве просто не поймут.
– Это я сам порешаю! Людишки свои пока не перевелись, – Сутырин приободрился. – Мне главное, чтоб ты был за. А, Андрюш? Все-таки, извини за напоминание, я тебя не раз вытаскивал. А то, что на совещаниях часто цепляемся, так – для пользы дела стараюсь!.. Так что?
Вопрос он задал иным, потухшим голосом, – молчание начальника УВД было ответом.
Тальвинский поднялся, заставляя тем подняться и просителя. Протянул руку:
– Извини. Через десять минут совешание… Я подумаю, что можно сделать.
Но хитреца Сутырина обтекаемой этой фразой не обманул. И руку тот пожать не спешил:
– Ну что ж, все понял: последовательно чистишь кадры. Подбираешь удобных людей. Только удобные люди, они хороши как кивалы. А вот с кем в работе останешься?
Коротко кивнув, повернулся и подпрыгивающей своей походкой направился к выходу.
И хоть жаль было Андрею старого полковника, но останавливать его не стал.7.
Шашлычная «У Зиночки» по-прежнему пустовала. Редкие посетители, заглянув, спешили ретироваться, даже не раздевшись.
За единственным занятым столиком, в окружении зажавшихся в углу девушек, пил Виталий Мороз. Пил вглухую. Так, как не пил никогда. Собственно, был он уже, что называется, никакой. Лишь бормотал что-то, вливая в себя очередную дозу, и – всхлипывал.
– Виталий, пора уходить, – не в первый раз, стараясь быть твердой, потребовала Марюся.
– Сколько ж он в себя влил-то и – все на ногах. Уж свалился бы наконец, что ли, – пробормотала напуганная внезапным преображением Оленька. Ее слабеющие попытки распрощаться пресекались Морозом решительно и, как сам заявлял, непокобелимо.
– Напиться – это мы завсегда, – Мороз расслышал последнюю фразу, тяжело поднялся, расплескивая очередной фужер водки. – Тут мы – гусары! Но – только за прекрасных дам. За вас, девочки!
Подобрался, согнув браво локоть, поднес бокал ко рту, встрепенувшимся орлом глянул на спутниц:
– Господа офицер-ры! За дам – стоя!
Потная голова его запрокинулась, так что стал виден натужно движущийся острый кадык, через силу вталкивающий в сопротивляющийся организм очередную порцию спиртного.
Его еще хватило, чтоб гордо склонить голову, несколько боком, но поставить-таки пустой фужер на скатерть. Вслед за тем глаза закатились, и – крупное тело рухнуло на пол, вызвав сотрясение барной стойки. Впрочем, сам Мороз грохота не услышал, – заснул еще в полете.
– Ну, слава тебе господи! Наконец-то отмаялись, – обрадовалась истомившаяся официантка. – Чего делать с ним будете, девки?
– Мы?! – Оленька ухватилась за пальто. – Пусть себе валяется. Надо же. Показалось сначала – чумовой мужик. А это – чума какая-то! Пошли, Маринк. Может, еще на дискотеку успеем.
– А..он?
– Сам нажрался, пусть сам и очухивается. Наша, что ли, забота?..Эй, ты чего у него в карманах роешься?
– Ключи от машины… Во!
– Нельзя его сейчас в машину, – забеспокоилась официантка. – Ночью минус десять обещали.
– Мороз на морозе не замерзнет, – пробормотала Марюська, листая обнаруженный паспорт. – А, вот и адрес. Не так и далеко.
– Ты что, за руль собралась? – догадалась Оленька.
– А чего? Меня учили.
– Дурочка! Зимой, ночью. И сама на поддаче.
– Гололед, – подсказала официантка.
– Во! Да и было б из-за кого? А то – упившийся старпер. Такого из машины до дому тащить – надорвешься. Что ты лыбишься?
– Да вспоминаю, как маменька как-то на себе пьяного мужика приволокла. Похоже, это у нас семейное. Помогите на заднее сиденье втиснуть.
– Все-таки ты, Маринка, точно – с вальтами, – разгадала давнюю, мучившую ее загадку Оленька.
8.
Мороз провел огромным языком по шершавому нёбу, приоткрыл набухшие, как у вурдалака, веки.
Он лежал в плавках на собственной расстеленной диван-кровати, при свете настольной лампы, и… – с трудом он приподнял голову, – на краешке этой самой диван-кровати, спиной к нему, в одних трусиках, склонилась над книгой какая-то девица. Чудны дела твои, господи, – Марюська!
Напоминая о себе, он простонал и – рывком сел.
Ойкнув, Марюська отбросила книгу и схватилась за лежащий рядом халат:
– Не смотри!
«Стало быть, ничего не было», – констатировал Мороз.