К середине февраля Тальвинский отбыл в длительную командировку в Будапешт, возложив исполнение обязанностей начальника УВД на первого своего заместителя полковника Муслина. Еще через две недели в Минводах задержали предпоследнего из сбежавших. Теперь на свободе оставался всего один, но – самый опасный – криминальный авторитет Добряков.
Разбухшее уголовно-розыскное дело было все испещрено схемами, фиксирующими малейшие, даже самые отдаленные связи бежавшего. Все каналы информации, адреса, казалось, прочно перекрыты. Агентура второй месяц пребывала в состоянии «..Товсь!». Раскинутая сеть подрагивала от напряжения, но – оставалась пустой. Добряков оставался неуловимым.
Впрочем, начисто забыть о себе он не давал. То и дело по городу пробегали слухи, что его видели якобы недалеко от резиденции КПРФ, подстерегающим Кравца, – об угрозе расправы знал весь город. И тогда заново вводился план «Перехват» и среди личного состава милиции объявлялось чрезвычайное положение.
Но через короткое время появлялась смутная информация, что Добрыня погиб, пытаясь по льду перейти Волгу.
Новый слух на короткое время успокаивал, потому что в него хотелось поверить всем.
Хотя процесс розыска постепенно вошел в вялотекущую стадию, дело полностью не остановилось. Пригородный райотдел успешно провел агентурную разработку одного из избитых санитаров, заподозренного в причастности к организации побега. Задержанный за хулиганские действия в общественном месте, совершенные в нетрезвом состоянии (технология подобных дел хорошо отлажена), санитар уже на второй день начал давать показания «по низу» [13] . Выяснилось, что побег организовывался боевиками Будяка – причем именно под Добрыню и при этом – без его ведома. Просто была поставлена задача – создать ситуацию, при которой тот должен попытаться вырваться на свободу. Но для чего и зачем все делалось – этого санитар не знал. Больше того – не назвал он и конкретных фамилий. А при попытке допросить официально и вовсе «пошел в отказ».
Так что интересная вроде информация до поры оказалась невостребованной. Всеми, кроме отстраненного от поиска бежавших Мороза.
Он часто обдумывал обстоятельства побега. Сначала – как любитель кроссвордов, который бесконечно возвращается к трудному, не поддающемуся разгадке слову. Но потом, когда стало известно, что бежавшего Добрякова активно разыскивают не только ФСБ и милиция, но и Будяковские боевики, за внешней бессвязностью событий Виталий начал, как ему казалось, постигать логику происходящего. Первое: не мог Валентин Добряков рваться в психушку, заранее рассчитывая оттуда сбежать. Слишком легко рвущаяся цепочка. Достаточно того, что, если б не головотяпство дурака-следователя, в психбольнице он бы никогда не очутился. И решение о направлении на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу было принято или вопреки его желанию, или – без всякого его содействия. Стало быть, кто-то организовал это решение и через Муслина провел в жизнь.
А вот когда он оказался в психушке, будяковская группа создала условия для побега. Здесь ситуация выглядела беспроигрышной: самолюбивый Добрыня никогда и никому не позволял безнаказанно унижать себя. А значит, надо было просто создать взрывоопасную обстановку, что при помощи «купленного» санитара оказалось не так трудно.
Но тут же новый, главный вопрос: зачем Будяку, после ареста Добрыни подмявшему под себя весь его прежний «бизнес», освобождать человека, им обобранного. Да еще без его ведома. Ага! Именно что без его ведома. Его встречали! Скорее всего, чтоб убить. Единственно, не рассчитали, что умный Добрыня увлечет за собой в побег еще восемь человек. И когда такая компания «брызнула» в разные стороны, группа захвата, видимо, растерялась и упустила Добрякова. Так! Здесь пока все логично. Итак! Добрыня скрывается, грозя расправой, а подвластная Паниной будяковская группировка разыскивает его, чтобы… Конечно же! Кто первым выйдет на Добрыню, тому и достанется компромат. Вот вокруг чего все вертится. Это же очевидно! Так же очевидно, как и то, что Добрыня не мог бы оставаться столько времени неуязвимым, если бы ему не помогал кто-то из города. Мысль самому выйти на Добрыню, чтобы не дать уничтожить документы Котовцева, все сильнее овладевала Морозом. Но, как он ни бился, как ни напрягался, вспоминая кого-то из прежних общих знакомых, не охваченных розыскными схемами, не находил ни одной лазейки: все возможные подходы были, казалось, опробованы и перекрыты.
Порой задумывался он об этом в самых неподходящих местах. Иногда – на затянутых совещаниях. Иногда, просыпаясь ночью. Иногда, как, например, сегодня, забежав после работы в ближайшую рюмочную, чтобы «накатить» сотняшку водки.
– Про что бормочем, Виталий Николаевич? – Мороза участливо рассматривал подошедший к его столику маленький человечек со склеротическим лицом, расцвеченном кустами капиляров, и прозрачным пушком, роящимся вкруг лысой головы, – Юрий Александрович Марешко. До ухода на пенсию – начальник ОБХСС Красногвардейского района. Впрочем о его милицейском прошлом можно было догадаться, присмотревшись: из-под пальтишка выглядывали застиранные форменные брюки.
Мороз кивнул: больше по привычке быть вежливым со старшими, чем от радушия, – неприязненное отношение Рябоконя и Лисицкого к своему шефу передалось и ему.
– Похоже, не вовремя, – огорчился Марешко. – А я-то, старый дурак, обрадовался встрече. Надеялся пообщаться и даже стаканец собрался перетащить.
– Валяйте, – смутился Мороз .
– Вот и ладненько, – Марешко сноровисто переместился за его столик. – Что, если не секрет, тревожит молодого коллегу?
– Так, мысли вслух. По работе.
– Не по поводу родственника вашего, Валентина Добрякова?
– Откуда знаете?
– Не знаю, конечно. Но – что угадал, рад. Я ведь, не поверите, вас здесь с неделю караулю.
С лукавым самодовольством Марешко встретил недоумевающий взгляд.
– Не удивляйтесь. Тут по «шайбам» наших бывших полно, – он кивнул подбородком на двух пожилых мужчин по соседству, в которых по оценивающей беглости взгляда угадывались бывшие оперативники. – Что-то вроде ветеранского клуба. Так что маршруты ваши примерно прочерчены.
– Что так сложно? Могли бы, если нужен, вычислить, где живу. Да просто позвонили бы. В любом справочнике…
– А не хотел светиться. Разговор у меня к вам вполне конфиденциальный.
– Это по побегу-то? Чего тут конфиденциального? По всему городу третий месяц только о том и говорят.
– Когда говорят все, не слышит никто. А у меня к вам накопилось кое-что приватное.
– Боюсь, у вас неточная информация. Я побегом не занимаюсь, – Мороз, не скрываясь, глянул на часы, – через полчаса Марюська обещала появиться дома.
– Торопитесь. Все вы нынешние торопитесь. Даже самые лучшие. А вы не торопитесь. Потому что не в том истинное искусство опера, чтоб загнать. А в том, чтоб выждать. Да и не о побеге я, – Марешко поднес к губам стаканчик водки и, будто с блюдечка, отхлебнул. – Хотя и в связи. Я тут неподалеку живу. Раздобудьте для меня часик.
– Да у меня…Ну, если полчаса.
– А нужно бы часик, – с тихим упрямством повторил старый оперативник.
– Юрий Александрович, я ведь и впрямь к побегу никакого отношения. И по времени – зарез, – Мороз черканул пальцем у горла. Не раз сталкивался он с прежними сослуживцами, которые, выйдя в отставку, даже необходимости спуститься в булочную придавали видимость особой, оперативной целесообразности. И, покупая батон, не забывали оглянуться через левое плечо. А уж поучить кого из действующих, – ради такого удовольствия можно было пуститься на любые ухищрения.
– Вы правы, скучновато на пенсии, – к стыду Мороза, догадался Марешко. – Но вас искал не за этим. И не за тем, чтоб на след бандита Добрыни выводить. Его-то дни сочтены.
– Откуда известно?!
– Да оттуда, – рыба заглотила наживку, и опытный рыбак не торопился тянуть леску. – Так вот, по поводу Добрыни вашего. Его разыскивают одновременно и наша с вами контора, и – будем говорить, конкуренты. – Тоже не новость. – Причем самое для него неприятное – разыскивают скоординированно. И, главное, имея общую цель. Он ведь никому живым не нужен, – Марешко подмигнул, будто сладеньким поделился. – И давно б убили. Да он их обхитрил. Сыграл в ихнюю игру и – обхитрил, – с хитреньким лицом он поманил Мороза пальцем, призывая пригнуться. – Но – это все дело времени. Ошибка вашего бывшего друга в том, что он рассчитывал на переговоры с помощью шантажа. Запугать пытался. А у них другой резон – убить и с трупом, что называется, «закопать» информацию. – И откуда только вы все знаете?
– Скажите, Виталий, у вас много дел?
– Этого добра всегда хватает.
– А у меня, знаете ли, теперь мало. Поэтому в отличие от вас у меня есть время все знать. – И все-таки?
– Через мои источники.
– Вы ж на пенсии.
Марешко покивал – как бы чуть сверху вниз:
– Вот вы, Виталий Николаевич, знаю, – сильный сыщик. Вы всю свою агентуру в «корки» обуваете»? [14] .
– Нет, конечно.
– Правильно. Самых лучших держите как собственный золотой резерв. Вот и я тоже. Те, что официально были, – само собой, передал. Но – и только.
– И чем же вы им теперь платите?
– А любовью. Успех агентурной работы прост – агента полюбить надо. Тогда и он – с отдачей. Ему ведь и так непросто двойной жизнью существовать. А с тобой – и выговорится. И сочувствие получит. Я-то знаю. Нынешние, скороспелые, агентом брезгуют. Зато и результат соответственный… Впрочем, разговорец мой к вам не о Добрякове. Бог с ним в конце концов. По мне, чем больше эти беспредельщики друг друга пожрут, тем оно лучше. Добрыня просто заплатит за то, чем не владеет.
– О чем вы?
– А вот про это только разве у меня. Это особый, знаете…
– Тогда до следующего раза, – конечно, все, что здесь с эдакой хитрецой подпускал Марешко, выглядело убедительно. Пожалуй, Мороза даже уязвило, что тот, похоже, до сих пор умеет просчитать варианты на большее число ходов, чем он сам. Но и только. В надежные источники информации старого опера он не слишком поверил. Тем более там, где оказался до сих пор бессильным весь подключенный агентурный аппарат МВД и ФСБ. – Если что, звоните. Всегда рад по-товарищески пообщаться. Ну! – он протянул руку. Но Марешко пожать ее не спешил.