– Значит, я ошибся, – разочарованно пробормотал он. – Жаль, не так о вас подумал. Лисицкий в этом случае пулей бы полетел. А впрочем как угодно!
Собираясь вернуться к приятелям, Марешко потянулся за недопитым стаканчиком.
– Что Лисицкий? – не понял Мороз. – Причем тут?
– Чутье у покойного Николая на ключевую информацию было необыкновенным. Особенно, – он огляделся значительно, понизил голос. – Если касалось это, скажем, Маргариты Ильиничны Паниной. Но впрочем, вы правы, кому теперь нужны лишние хлопоты…
– Пошли.
– И – славненько! – Марешко расцвел всеми своими капилярами, засуетился. – Мой домишко тут буквально в двух минутах. Щас только в соседний магазинчик – пузырек прихвачу. И кружок, знаете, ливерной. – Буквально через три минуты у входа! – прокричал он, одновременно прощаясь с товарищами. – И даже не думайте, вы мой гость! – исчезая, гордо добавил Марешко, хотя Мороз, признаться, и забыл предложить деньги.… – Так и?.. – напомнил Виталий, оглядываясь в типовой двухкомнаткой квартирке с тусклой, заляпанной «стенкой» семидесятых, когда подобная мебель, блистающая свежей полировкой, составляла гордость добытчивых хозяев.
– Щас, щас. Потерпите! – суетился Марешко, накрывая обшарпанный журнальный столик, под обломанную ножку которого был подложен молоток. Судя по въевшемуся белесому пятну, закусок этот стол видел больше, чем газет и жарналов.
Квартира была по-мужски опрятна. То есть чиста. Но не вычищена.
– Да я в самом деле не надолго. Давайте о деле, – бесполезно уговаривал Мороз снующего беспрестанно хозяина.
– Вот-вот уже! – тут же, ойкнув, выбегал и возвращался с липкой баночкой лече, так что скоро и ставить было некуда.
Отчаявшись остановить суету, Мороз самолично свернул головку бутылке, разлил по полбокала, ухватил Марешко за руку, впихнул в единственное кресло и, не давая опомниться, втиснул в руку бокал:
– Давайте за встречу и – ближе к делу.
– Ну, давайте. И – помянем, – безнадежно согласился Марешко. Мороз ожидал, что так же, как и в рюмочной, он лизнет краешек бокала. Но Марешко с неожиданным проворством влил себя все содержимое. – Смелости набираюсь, – пояснил он, стеснительно улыбаясь.
Мороз не отреагировал. Лишь прямо посмотрел в раскрасневшееся лицо, требуя прекратить бесконечные предисловия.
– Да, да! Вы правы. В самом деле, когда-то, да надо было решиться. Лучше, как говорится, поздно. Вот только огурчик! Рекомендую, кстати. И рассолец мой!… Сколько лет молчал…
– Вы это уже говорили.
– В самом деле? Волнуюсь. Может, помните из разговоров, что после гибели Алексея Владимировича Котовцева документы исчезли?
– Да, конечно. Их все разыскивали… Что? Вы?! – Мороз поперхнулся.
Марешко пожевал белесыми губами. Глубоко вдохнул и с сапом вытолкнул из себя воздух, как ныряльщик, решившийся на опасное, глубинное погружение.
– За два дня до того Котовцев, как водится, представил информацию о ходе разработки в обком. Тогда без этого нельзя было. Фигуранты-то все крупные руководители, само собой – члены партии. Больше того! главным подозреваемым получался ни много ни мало секретарь обкома партии, курировавший торговлю и промышленность. А им тогда как раз был, как вы, должно быть, помните, самолично товарищ Кравец. Потому о ситуации было доложено непосредственно первому секретарю. А Первому – его перед тем на усиление прислали – все это оказалось очень на руку. Самое для него время было гнездо коррупции обнаружить и тем себя проявить. Потому и затребовал к себе непосредственно Котовцева с обличающими материалами. Чтоб тоже, значит, иметь, что в Москву доложить. Вызвал наутро. Тогда визит к Первому был – как к господу Богу. Да что к Богу? Тот ведь в партийной иерархии должностей не занимал. Потому Алексей Владимирович бумаги нужные еще с вечера приготовил, чтоб прямо из дома, значит… М-да, ушел и – не дошел! И документы сгинули.
– Про то все знают.
– Опять торопитесь! – Марешко хихикнул. Подлил себе водки и – махнул. – Все знают, да не про всё знают. Вы уж меня не подгоняйте. И без того – выдавливаю. Потому как за день до того у меня у самого любопытный разговорец состоялся. Под утро ко мне прямо на дом человечек приехал. Да что там теперь? Госпожа Панина прикатила. Она вместе с Кравцом главной фигуранткой в разработке проходила. А тут – прямо на квартиру. И – неприкрытым текстом – это она всегда умела: на арапа взять, – предложила сделку. Я должен организовать, чтоб документы… исчезли. А они мне…
– И дорого ли предложили?
– Дорого. Вы-то не знаете, у дочки моей лейкемия была. Помочь могла только операция по пересадке костного мозга. А их в те времена практически не делали. Разве что для самых избранных. Кто только ни пытался. И Алексей Владимирович тот же, уж на что при связях мужик был…Обречена была дочка. А тут!
– «Кинули», поди?
– Нет, все сделали. Она после шесть лет прожила. Такова вот цена, – Марешко пожевал губами, сдерживая невнятное бульканье в горле.
– Давайте-ка заканчивать с этим темным делом. То есть вы дали наводку на Котовцева, когда он ушел с документами?
– Да, это так. Я и дал. Короткий, знаете, звонок. Посошок перед уходом на удачу накатили. А я – на него накатил, – Марешко то ли хихикнул, то ли всхлипнул. – Только вот никак не ожидал, что убьют Алексея Владимировича. Зачем? Отними, да и… Не Гулливер был. Никак, знаете, не ожидал.
Марешко затих.
– Видимо, в этом месте я должен поплакаться о несложившейся вашей доле, – догадался Мороз. – Так вот плакаться не буду. И ваше счастье, что поблизости Рябоконя больше нет. Вот уж кто б вас сейчас от души пожалел. Засим, как говорится…
— Реакцию вашу пылкую принимаю. И не в претензии – заслужил порицание. Но как профессионал ведете себя неумно.
– Это еще почему?
— Эмоции из-под контроля выпускаете. Забыли, зачем разговор начался. Да, хотелось, знаете, выплакаться! Уж извините. Столько лет в себе!.. Но – вы-то мне зачем для этого? Нашел бы кого из сверстников. Глядишь, еще и утешили б. Одну школу проходили. А вам я…
Марешко поерзал, ища опору, чтоб подняться, протянул руку за помощью Морозу. Но тот, будто ненароком, отодвинулся. Понимающе покачав головой, Марешко нагнулся, выдернул вдруг из-под ножки молоток, отчего столик тут же перекосило, поднялся с усилием и, перебирая венозными ногами, прошел в ванную, откуда тотчас донеслись звуки ударов, – Марешко крушил облицовочную плитку. Вышел он минут через десять – заляпанный строительной пылью и с завернутым в старую газету свертком.
– Держите, – протянул он. – Тринадцать лет хранил. Теперь вот передаю эстафету.
– Что здесь?
– Все, что Коля покойник искал, да и вы как будто домогались. Здесь, – в голосе его появилась торжественность. К этому моменту старый Марешко долго готовился, – задокументированные факты преступной деятельности бывшего секретаря обкома, а ныне кандидата в губернаторы, бывшего товарища, а ныне господина Кравца, а также его приспешницы нынешнего крупного банкира Паниной.
– Но – откуда?!
– Считайте – из ниоткуда. Алексей Владимирович Котовцев кем-кем, а дураком точно не был. Потому для аудиенции взял все нужные документы, кроме самых-самых. Первоисточники: фотографии, звукозаписи, прочее, – в сейфе оставил. А где ключ от сейфа хранит, я один знал… Да, замечательно умели мы работать! Особенно славненько взятку в бриллиантах задокументировали. Обставили – прямо в упаковочке. Ах, лихо было! Нынешние так не могут, – поцокал он язычком. Но тут же сморщился, осознав неуместность самодовольства. – Промежду прочим, тут есть сводки наружки – зафиксированы две встречи Паниной с Добряковым. Как раз накануне убийства. Так что если дружок ваш бывший на себя убийство Котовцева взять соберется, да еще назовет подстрекателей!, то с этими-то документиками для любого суда вопросов не будет, кто, как теперь говорят, заказчик. Потому убить вашего дружка для Паниной вопрос, знаете, выживаемости. Тем паче они-то уверены, что недостающие бумаги из портфеля стибрил он. А он, дурашка, их в этой уверенности и поддерживает! Чтоб на крючке держать. То есть друг друга дурят. А главный рыбак, выходит, в тени. Нет, что ни говорите, умели мы комбинировать!
– Вижу. И что ж решили теперь-то из тени выйти? Наскучило без комбинаций?
– Вы меня, юноша, напрасно глазами сверлите. Все, что можно, давно изнутри иссверлено и расточено. Думаете, жить с таким грузом – в радость? Я ведь, еще когда соглашался, понимал, что выламываю себя. Но – знал, на что шел. Шесть лет лишних, знаете.
– Ну, и … доживали б.
– Наверное. Только не для того бомбу держал. Еще тогда, в восемьдесят девятом, когда вы засаду со складом затеяли, почти решился. Но – Кравец к тому времени первым стал. Так что через него бы все равно не перескочили. И – побоялся. А теперь самое время взорвать. Вон как к власти рвутся!
– Взорвать, но – опять чужими руками?
– Точно! – пьяненький Марешко тоненько икнул. – Такая уж, видно, моя планида. У самого-то смелости не хватит. Панина – она ведь и ныне дама серьезная. Тут меня врачи повеселили: опухоль нашли. Эк удивили! Того, дурачье, не знают, что она во мне с восемьдесят четвертого зреет. Так что… А вы – как это теперь молодежь говорит? – оторва. Не чета другим нынешним. Вот и – развлекитесь. Там, в материалах, и мое собственное объяснение найдете. Все изложил. Все приготовил. Даже опись присовокупил… Ну, вижу – задержал.
Мороз постоял, взвешивая на весу папку.
– Значит, Добрякова убьют за то, чем он не обладает?
– И непременно! И славненько! – захихикал, поощряя его понятливость, Марешко. – И хорошо. И – концы в воду. А у вас после этого свобода маневра. Никто ведь ничего. Так что выстрелите, когда сочтете нужным. Чтоб наверняка. Я б на вашем месте – перед самыми выборами.
– Я должен увидеться с Добрыней.
– Что, простите?!
– Вы организуете мне встречу с ним.
– Я?! Да вы, собственно… Я тихий пенсионер.