– Вы!… Вы, Юрий Александрович, как когда-то Рябоконь говорил, паучило, что, единожды сплетя сеть, от нее не откажется. И сеть эта, как теперь понимаю, у вас сохранилась.
– Предположим, – не без снисходительности подтвердил Марешко. – Но выйти на Добрыню – это, знаете ли, особый случай…Да и к чему?
– Считайте, хочу получить официальное признание. Так что, есть возможность?
– М-да, вижу, ошибся, – огорчению Марешко не было предела. – Загубите дело. Больно риск любите. Я ж вам и без того все козыри передал. Всего и осталось-то – карты сдать.
– Смотрите, не выведите, сам искать начну. Тогда и впрямь шансов меньше – без шума не обойдется. А значит, и материалы ваши могут похериться. Так как, есть каналы?
– Уж если на то пошло, – с неодобрительной хитрецой Марешко вытащил из «стенки» кусок фанеры, за которым открылся вцементированный сейфик.
– Домашняя картотека, – манипулируя кодом, стеснительно пояснил он. Вытащил из пачки бумаги листок, протянул Морозу. – Имя Тариэл ничего не говорит?.. А! То-то. Его в свое время Лисицкий с Рябоконем завербовали. Только вот в корки обуть не успели. Я после Колиной смерти в сейфе его пошуровал и обнаружил. Ну, и – пригрел!– Сильны вы, погляжу, по покойницким сейфам шарить!
– Так на пользу! Тариэл, он теперь…
– Знаю. И что мне с того?
– А то, что ни в одной схеме, ни в одной цепочке, что наши под контроль взяли, его нет. Он ведь с Добряковым официально с восемьдесят девятого оборвался. Но не все так просто. Кто-то же, да подкармливает Добрыню этого. И информацией снабжает. Так что – попробуй!
– Опять – чужими руками, – Мороз сложил «вербовочный» лист, сунул в карман. Приготовился высказать все, что думает о маленьком этом, пережившем себя человечке. Но встретился со слезящимися, больными глазами, с набухшими над ними вялыми веками и, коротко кивнув, вышел.
– Удачи тебе! – Марешко перекрестил ушедшего со спины.
13.
– Занят! Вишь, сколько народу? – рыкнул на Мороза здоровенный охранник, подпирающий собой табличку «Директор рынка». Вокруг и в самом деле стоял гомон от стремящихся проникнуть за заветную дверь. Снизу доносился гул торгового павильона. В крике, ругани и беспорядочном гомоне этом угадывалась некая скрытая заорганизованность.
– Иди и доложи, что его срочно хочет видеть начальник отдела угро Мороз. Слышал про такого? – не отстал Виталий.
– Слышал чего-то, – охранник зевнул. – А только совещание. Во-он там книга. Иди запишись назавтра.
– Вот что, у меня мало времени, чтоб его на холуев терять. Поэтому живо докладывай или… Виталий отодвинулся: дверь открылась изнутри. Оттуда выглянуло владетельно озабоченное лицо:
– Что в самом деле шум позволяешь?! – напустился директор рынка на смутившегося охранника. Но, переведя взгляд на скандалящего посетителя, осекся.
– Вижу, помнишь, – Мороз оттер плечом загораживающего путь громилу и беспрепятственно проник в пустой, как оказалось, кабинет. Уселся, покручиваясь, в кресло хозяина кабинета.
– Никого не впускать, – рявкнул тот.
Тариэл, за прошедшие годы изрядно облысевший, с мешками под цепкими недобрыми глазами, подошел к бесцеремонному гостю, склонившись через него, приоткрыл ящик стола и нажал на кнопку, отключая мотающийся диктофон.
– Техника безопасности, – пояснил он, усаживаясь подле, на стул для посетителей.
Мороз покрутил пальцем над собой, безмолвно спрашивая о наличии подслушивающих устройств и одновременно намекая на интимный характер визита.
– Каждое утро проверяюсь.
– Разумно, – Виталий вытащил из кармана пиджака и бросил перед Тариэлом согнутый лист бумаги.
Тот раскрыл осторожно. Еще раскрывая, начал пунцоветь.
– Воды не надо, нет? – слегка обеспокоился визитер. – Тогда хорошо. Это ксерокс.
– Вижу. Думал, нет ничего. Лисицкий погиб. Рябоконь уехал. Ты не приходил. Семь лет не приходил. Почему?
– Не было нужно для дела.
– А для себя? Все ваши ходят.
– Я свои проблемы пока сам решаю. Подлинник хочешь?
– Что надо?
– Сведи с Добрыней.
– С кем?!
– Ц-с-с-с! Не заходись.
– Да!.. С чего решил? Кто так подставил? Или – шутишь? – Тариэл вскочил и даже голос от возбуждения слегка повысил: предположение, что он связан с Добрыней, испугало директора рынка едва ли не больше, чем воскресшая «вербовочная» расписка.
– Стало быть, и впрямь Будяк ищет?
– Не то слово, слушай. И РУБОПовцы тоже: каждый день с моих слухи снимают. Но от этих-то хоть откупиться можно. А вот будяковское «бычье» – это всерьез. Специально бригадира посадили – рынок пасти.
– Вот ведь как бывает, – понимающе покивал Мороз, подмигивая. – Всё перекрыли. А тебя – нет. Молчи!.. Не трать мое время и слушай. То, с чем я сюда пришел, никто не знает. И не должен знать! Сводишь меня с Добрыней, получаешь вольную. Годится?
– Да ты, слушай, совсем!.. Ну, положим, нашел бы я ход к Добрыне этому. И что? Без его ведома привести тебя? Да он меня самого, как цыпленка!..
– Зачем без ведома? Скажи ему: Мороз просит встречи. И еще – о встрече никому не скажу. Буду один. И – без оружия.
От такого наглого вранья Тариэл даже не нашелся поначалу что возразить.
– Смеешься, да? Да кто ж в такое поверил бы?
– Добрыня поверит, – ледяным голосом произнес Виталий. – Так что?
– Не знаю даже. Это ж – фантастический такой… Даже если бы нашел?.. Да и где?.. А с бумажкой? Как знаю, что не обманешь?
– Отдам в тот момент, как увижу Добрыню.
– Но он не знает!.. – Тариэл оборвался испуганно – проговорился-таки.
– И не узнает! – пообещал поднимаясь Мороз. Оторвал от ксерокопии чистый уголок. Черканул. – Вот мой домашний телефон. Жду звонка. Скажешь только: «Готово». И –сориентируешь по месту. Будь! Идем проводишь. Наори там на меня, чтоб не привлекать.
– За что?
– Нашел что спросить. За чем к тебе наши лезут?
– Так… за деньгами, продуктами. Так достали, слушай. Давно б послал.
– Вот и … потренируйся! Заодно и душу отведешь.
14.
Все-таки беду он накликал – с Марюськой они повздорили. И – накрепко. За неделю до того на дискотеке ему почудилось, что Марюська принялась ухлестывать за каким-то сексапильным хлюстом, пользовавшимся всеобщим успехом, – кажется, какой-то ударник из какой-то там группы. До сих пор бывало наоборот. Принявший на грудь лишнего Мороз позволил себе замечание по поводу женского достоинства. Марюська фыркнула, и в следующем танце уже откровенно терлась о потертые джинсы партнера. Надо признать, повел себя Мороз после этого несколько несдержанно. Не найдя других аргументов, подошел к танцующей паре, прихватил упирающегося музыканта за руку, завел, несмотря на ругань бегущей рядом Маришки, в переполненный женский туалет, посадил прямо потертыми джинсами в унитаз и спустил воду.
Конечно, парень был не виноват. Но в тот момент это было меньшее из зол.
– Легавый! – процедила Маринка, развернулась и вышла.
На другой день, когда Виталия не было дома, она забрала вещи. И с тех пор квартира осиротела.
Вот уж какой день он убеждал себя, что все закономерно. И лучше раньше, чем позже. И вообще – пора реанимировать старый сексблокнот. Но – не реанимировал. А, наоборот, продолжал бросаться ко всякому телефонному звонку. Поэтому, когда спустя день после разговора с Тариэлом, ближе к полуночи, зазвонил телефон, Мороз кинулся на трубку аки коршун.
– Через сорок минут, последняя электричка на Черногубово, третий вагон с хвоста, – услышал он. – Нэ забудь прихватить только, про что договаривались.
– Выезжаю.
Тариэла увидел сразу, со спины. В ночном вагоне среди нескольких ночных опойков, выпотрошенных сидений и разбросанных окурков, холеный, в испанской дубленке кавказец выглядел разряженным фламинго посреди российского скотного двора.
– Ты додумался, как одеться, – Мороз подсел к нему. – В таком прикиде лучше бы на поезде.
– Нэ лучше. Принес?..Пакажи!
Жадно всмотрелся через полиэтиленовый файлик в подлинник.
– Отдашь раньше. Иначе Валентин спросит, что взял? Что объясню? Так? Нет?
– Так. Убеждаюсь, что привел к Добрыне, и отдаю.
Двери с хрипом закрылись. Хрустнув старыми суставами, электричка лениво припустила в ночь.
Разговор не клеился. На редкие вопросы Мороза Тариэл отвечал односложно. Его потряхивало от страха. И в сущности это можно было понять. Малейшая информация Будяку, что все эти месяцы он покрывал беглеца Добрыню, и судьба директора рынка была предрешена. Какие интересно причины могли побудить трусоватого грузина пойти на безумный риск?
Минут через тридцать по составу прошел, вглядываясь в редких пассажиров, милицейский наряд. Узнав Мороза, один из сержантов коротко козырнул, собрался что-то спросить у приготовившего билет Тариэла, но, решив, видно, не мешать, прошел в следующий вагон.
– Узнали, да? – обеспокоился Тариэл.
Мороз безразлично пожал плечами:
– Долго нам еще? – электричка притормозила на очередном темном полустанке.
– Да нэт… Пора!
И, неожиданно вскочив с места, Тариэл устремился к выходу с такой резвостью, что замешкавшийся Мороз едва успел вслед за ним протиснуться сквозь начавшие закрываться двери.
В лицо пахнуло ночным ознобом и тающим, порхающим под станционным фонарем снегом. Отойдя вглубь платформы, постояли, желая убедиться, что никто, кроме них, из электрички не вышел. Однако из первого вагона вылезло трое и, переваливаясь под тяжестью сумок, двинулись к центру перрона, к лестнице.
– Местные, – успокоил Мороз своего запаниковавшего провожатого.
– Оружия нэт, как договорились? – уточнил Вартан.
– Сказал – нет. А вот ты, похоже, не пустой, – он давно обратил внимание на то, что левая рука Вартана то и дело непроизвольно терлась о дубленку.
– Жутковато. Ну, пошли! – выдохнул Тариэл, поднял воротник дубленки и первым шагнул на ведущие с платформы ступени.
Подоспевшая к лестнице троица замедлила ход, уступая дорогу незнакомцам. Здесь, на пустынном полустанке, при качающихся на гудящем ветру фонарях, люди чувствовали себя ос