– Не мнись, гусар. Выкладывай, что накипело. А то что-то не узнаю брата Колю. – Брат Коля, увы, в земле сырой. А вот у меня до тебя вопросы имеются, – Мороз всмотрелся в хмурое лицо. Определил в нем достаточную степень понимания. – Сам знаешь, какие.
– Как не знать? И сразу отвечаю: как начальник управления внутренних дел я тесно работаю с областной администрацией, в том числе непосредственно с моим тестем – губернатором Кравцом, выполняя все те указания, которые получаю, – в пределах его полномочий. А иногда – и за пределами.
– А также…
– А также оказываю содействие в работе всем областным и городским учреждениям. Включая губернский банк.
– И его президенту…
– Паниной Маргарите Ильиничне. Моей бывшей любовнице, а ныне человеку, в руках у которого весь городской бюджет, а значит, и финансовая стабильность области. И, как бы ты к ней ни относился, буду делать это и дальше, поскольку…
– Котька как?
– Что?!
– Котька, сын твой. До сих пор в Англии?
– Да, закончил колледж. Сейчас там же трудится в банковском представительстве.
Тальвинский только теперь понял подоплеку вопроса и раздраженно сощурился.
– Во-во, – подтвердил его догадку Мороз. – А на зарплату, даже генеральскую, дальше Улан-Уде сына не отправишь. Крепко повязали, Андрюш? Ладно, проехали. Не о том я сейчас. На носу новые выборы. Так вот хочу знать, теперь ты за кого.
Тальвинский, прикрыв глаза, покачал головой, поводил вопросительно пальцем меж двуми стаканчиками и, после отрицательного кивка, долил себе коньяку.
– Сколько раз представлял этот наш с тобой разговор, Виташа. И – ни разу не угадал. Получается, летим рядом, но – на разных эшелонах. Того не учел, что эти пять лет ты будто замороженный пробыл. И чтоб понял меня, тебе для начала оттаять бы хорошо. Определиться, где нынче страна. Не только в оправдание говорю. За это время не просто пять лет оттикало, – эпоха сменилась. Утвердилась своя вертикаль власти, свои правила игры.
– То есть жируют те, кого ты сам еще в восемьдесят девятом сажал?
– Да, именно. Это теперь и есть власть. Единая и неделимая. Плоха ли, хороша. Плоха, конечно! Но то, что у тебя в голове, это, поверь, бессмыслица.
– Ну, отчего же? Если я выну бумаги, подтверждающие, что и Кравец, и Панина твоя разлюбезная – не только ворье с многолетним стажем и взяточники, но и убийцы…
– Стало быть, Панина права, и документы сохранились. От Добрыни получил?
– В настоящее время это не имеет никакого полового значения.
– Пожалуй. Только – чего добиваешься? От меня, в частности?
– Чтоб определился.
– То есть намекаешь, что я с ними завязан?
– Ваши формулировки по-прежнему безупречны, – Виталий слегка поклонился.
– В принципе – правильно намекаешь. Да, завязан. Так же, впрочем, как все нынешние со всеми нынешними. И не потому даже, что жаден. А потому, что иначе в кресле бы своем давно не сидел. Поскольку переплетение интересов, о которых сказал, это и есть признак становления новой власти.
– Бандюки в законе?
– Именно. Но – обрати внимание на вторую часть насмешливой своей фразы – в законе. Страна поделена. И те, кто ее поделил, в том числе вчерашние бандиты, теперь хотят жить по правилам.
– По своим правилам.
– Они для всех установлены. Для правых и для виноватых. Собственник хочет быть уверен, что то, что он нахапал, у него не отнимут. Так было в Штатах в период первоначального накопления. Так теперь и у нас.
– Плевать мне на Штаты. По мне наисущественнейшая разница в том, что не там, а здесь живут и жируют госпожа Панина и твой тестюшка – господин Кравец.
– Гляжу, эдаким Монте-Кристо себя ощущаешь. Так я тебя, братец, расстрою. Все, кто составляет основу нынешнего общества, сплетены меж собой в огромную паутину. И у каждого из них похожее прошлое. Ты что, всерьез полагаешь, что, выбросив свой компромат, вызовешь бурю страстей? Вопли негодования?!.. Только в том случае, если кто-то зацепится за него, чтоб скинуть Кравца и отобрать пару лакомых кусков у Паниной. Кстати, наверняка зацепятся. Но что далее? На месте обоих окажутся точно такие же ухари со своим темным прошлым. И – все! Круги на воде.
– Тебя послушать, так на Руси и честных людей не осталось.
– Отчего же? Есть, и немало. Только – они не становятся губернаторами и президентами банков. Хотя, знаешь, Виташа, о чем я сейчас подумал: пожалуй, что и нет. Проблема-то еще глубже. Те честные, на которых ты тут уповаешь, они ведь теперь тоже по-другому честные. Не потому, что принципами замучены, а просто – не свезло, понимаешь, губернаторами стать или, скажем, банчок отхватить. А дай возможность украсть, так и не упустят. А это уже иная категория. Резерв завистников. Так-то вот.
Виталий слушал, опершись локтями о хрупкий столик и опустив подбородок на побелевшие от напряжения кулаки.
– Вот ты как заговорил. Стало быть, Котовцев тот же, Коля Лисицкий, Марешко сломанный… – Марешко два года назад повесился втихую.
– Не знал. Что ж, плюсую. Чекин спившийся, Рябоконь, где-то сейчас догнивающий. Все это теперь не в счет? Все это было между прочим? Шлак?! Так что ли, гражданин начальник?
– Так! – жестко отрубил генерал, стремясь жесткостью тона сбить нарастающую в собеседнике неуправляемую волну. – Такое на изломах истории встречается сплошь и рядом. Шанс был – в девяносто первом. Но не мы с тобой сделали со страной то, чем она стала. Не мы! И мстить сейчас за тех, кого просто перемололо в этих жерновах! С таким же успехом ты можешь мстить, я не знаю, потомкам опричников, уничтоживших старые боярские роды.
– Эк как приспособился!
– Я вжился в это. И пытаюсь сейчас достучаться до прежнего, верившего мне Виталия. Обстоятельства нынче другие. Жизнь, пока ты сидел, стала много сложней. Не такой, как хотелось. Но у нас-то с тобой другой жизни тоже не будет. Либо вживляемся в эту, либо…
– В никакую. С опричниками мне дружиться не довелось. А Кравца и Панину премного не уважаю. И твердо знаю: каждому должно воздасться. И что могу, то воздам! Может, только для этого судьбина меня и протащила через эти пять лет. Замороженный, говоришь? Морозили и впрямь крепко. Меня, между прочим, по всем земным законам быть здесь не должно. Потому что выжить я не должен был. Дубили, дубили, да не доубили.
Мороз закашлялся. – Получается, вернулся мстителем, – подвел нехитрый итог генерал. – И в руках – перст судьбы. Бывает. Тогда зачем все-таки ко мне пришел? Документы у тебя в загашнике. От моих ты лихо отрываешься. Где чьи избирательные штабы расположены, известно. Так что флаг в руки.
– Эк, сколько теперь в тебе намешано. Похлеще моего. И что повязали тебя накрепко, тоже понимаю. Поэтому, если выстрелю компрой, по касательной обязательно в тебя попаду. Так? – всмотрелся. – Та-ак. Но ведь разве мало между нами доброго было? Потому и предлагаю – вместе.
– То есть?
– Вместе топим. Ты! С моей помощью. Но – ты!
– Зачем тебе это?
– Считай, трезвый расчет. Целесообразней, если компра через тебя пойдет. Сам же говоришь, другой полетный эшелон. Иные слои атмосферы. Соответственно – лучше слышно. А тебе шанс. Ну, ты меня понял.
– Чего не понять? – генерал с сожалением покрутил опустошенную бутылку. – Приходишь из ниоткуда и так, между прочим, предлагаешь пустить всю сложившуюся жизнь под откос. Просто – как друг! А чего в самом деле не подухарить?
– Не настаиваю.
– Думаешь, самому не хочется? Еще как. Особенно ночью бывает. Встанешь отлить. И если хоть одной мыслью шалой струю спугнешь, все – дальше без стакана не уснуть. И вот примешь, бывает, стакан этот и так сладко возмечтается! У!… Куда там твои нехитрые планы. Только в отличие от тебя к утру понимаю, что, как бы ты ни перевернулся, кроме шума и вони, ничего другого не будет…
– В разные мы с тобой сортиры ходили.
Андрей прервался, с некоторым удивлением усваивая услышанную фразу, и – захохотал.
Улыбнулся невольно и Мороз. Это был прежний завораживающий хохот молодого Тальвинского, не откликнуться на который было невозможно.
– А что? Положим, и соглашусь, – Тальвинский оборвал смех – будто на кнопку нажал. – Тестюшка мой, конечно, зажрался. И второй его срок – этого область и впрямь не перенесет. Тут можно подумать.
Он предугадал движение Мороза.
– Но только его! Панину не трогаем. Она, если в чем и была виновна, давно свое существование оправдала. Банкует, впрыскивает деньги в промышленность. Между прочим, к сведению отсутствовавших: область – одна из немногих, где пенсии в срок выплачиваются. Короче, искусство компромисса есть движение навстречу. Я берусь свалить основного фигуранта. Ты – забываешь о Паниной. Тем паче, если помнишь: мстить женщинам – это как-то не по-офицерски. Так что? Договорились?
Андрей с залихватской решимостью протянул руку, стараясь не встретиться глазами, чтобы не выказать тревогу.
И – не напрасно. Пожать его руку Мороз не спешил.
– Обоих! – коротко произнес он.
– И на меньшее ты не согласен! – в этом, увы, Андрей не сомневался с той минуты, как распахнул дверь купе. Так что в этом смысле вся их встреча оказалась сплошным бегом на месте. Взглянув в окно, Тальвинский обнаружил, что поезд пожирает уже московское предместье.
– Пожалуй, пора, – Мороз, сообразительный никак не меньше бывшего шефа, поднялся. – Выходит, не сговорились.
– Куда ты? До вокзала еще с полчаса.
– Мы стандартными путями не ходим. Не люблю конечные остановки, – Виталий продемонстрировал отмычку от поездных дверей, потянулся к засову.
– Подожди, – Андрей положил ладонь на его плечо, не удержавшись, чтоб не сжать пальцами, – мышцы оставались такими же каменными, как и прежде.
– С кайлом тренировался, – усмехнулся Мороз. – Прощай, Тальвинский. Совсем прощай.
– Дай еще подумать.
– Сколько?
– День не много?
– Хорошо. До завтра.
– Копии можешь передать?
– Желаешь убедиться? – Мороз вытащил из-за пазухи пачку ксерокопий, бросил на столик. В дверях задержался: