– Да это!.. Выше крыши. Только не блеф ли? – А сам оцени, – Тальвинский извлек из кейса полученные перед тем материалы, с показной небрежностью протянул Воронкову. Тот с недоверчивым видом поднес к глазам. Но очень скоро принялся нетерпеливо перебирать, то и дело присвистывая.
– Да. Спасибо за гостинчик. На такой компре я у нее не только комбинат задаром, но – еще и банк впридачу подгребу, – азартно объявил он. И тут же забеспокоился. – А Мороз – отдаст подлинники?
– Мне-то?!.. Разреши воспользоваться? – Тальвинский выудил из кармана оставленную Морозом записку, набрал телефон. – Пожалуйста, информация для абонента шестнадцать восемьсот пядьдесят два – «Ты прав, Виташа! Дружба превыше всего. Но пассаран! Немедленно жду твоего звонка на телефоне..» – он обнаружил надписанный на аппарате номер, продиктовал диспетчеру пейджинговой связи.
Повесил трубку:
– Ждем-с!
Патетическое послание заставило Воронкова поморщиться. – Сколько он запросит?
– Запросит? – вопрос оказался для Тальвинского неожиданен. – Понятия не имею. Думаю, ничего.
– За ничего и результат – ничего. Ста тысяч ему хватит?
– Долларов?!
– Не тугриков же. – Он, насколько знаю, планировал передать это в прессу или – в один из предвыборных штабов.
– А вот этого категорически нельзя, – быстро отреагировал Воронков. – Категорически! Компромат имеет переговорную силу, пока он в наших руках. Если «выстрелит» где-то, то – убрать Панину, может, и уберем. А «уронить» ее в цене уже не получится. Так что, если Мороз твой заартачится, предложишь вдвое.
– Да не заартачится он. У него идея фикс – Панину и Кравца свалить. А как мы это сделаем, его не волнует. И потом – мне он верит.
Раздался зуммер связи с приемной.
– Слушаю, – склонился Воронков.
– Там какой-то Мороз. Говорит, что…
– Соедините. Держи!
Андрей схватил трубку, предвкушающе улыбнулся:
– Виташка! Все образовалось. Я рассказал о…нашей проблеме. Короче, ты сейчас звонишь не куда нибудь, – он сделал вопросительное движение бровями, и Воронков подтверждающе кивнул, – а в администрацию Президента. И – чтоб долго по телефону не распыляться – здесь к твоей информации проявлен большой интерес. Ты меня слышишь?
– Да. А как ее планируется…реализовать?
– Будет предъявлена…фигурантам. После чего под угрозой огласки им придется лишиться и постов, и бизнеса. Ты понял? Это то, Виташа, чего ты так уперто добивался. И – вопреки всему, добился. Больше того, намекну, что страдания твои окупятся. Сто, – разглядел поспешный жест раздвинувшего пятерню Воронкова, – сто пятьдесят тысяч долларов – как тебе это? Что молчишь? Язык разом отсох от счастья?
– То есть – материалы покупают?
– Само собой. А как ты думал? Сейчас все цену имеет. Задаром, что ли, ты свои круги ада выписывал?.. Короче, дружище, я сейчас возвращаюсь к себе. И жду тебя с бумагами. Виташка, ты даже не представляешь, как я рад, что все так здорово разрешилось, и мы опять вместе, – Андрей сочно хохотнул. – Всё! Обрадуй жену. Исстрадалась, бедняжка. .. Что? Кончай свои шуточки и живо выдвигайся ко мне. Жду!
Тальвинский положил трубку, хохотнул:
– Вот натура. Я, говорит, подумаю. Даже здесь не может не повыдрючиваться.
– Так он согласился? – Воронков ткнул пальцем в телефон.
– Ты ж слышал!
– Не очень, – Воронков что-то прикинул. – Вот что, наше дело стремное – лишнего риска не любит. Мало ли как там карта ляжет! Ты решай со своим Морозом. А я с этими копиями прямо сейчас к Кравцу нагряну. Он сегодня как раз в Совете Федерации тусуется. Возьму на арапа, чтоб кандидатуру снял. Ему ж неизвестно, что оригиналов у меня пока нет. Сейчас главное, чтоб не просочилось. А ты возвращайся к себе и – будь на стреме.Подошел в упор, пытливо заглянул снизу вверх:
– Большое дело начинаем. Большие перспективы. Но и – много работы.
– Работы не боюсь. А без дела соскучился.
– Вижу, как ожил. Только что копытом не бьешь. Значит, не охолодела еще кровь-то? Готов к труду и обороне?
– Всегда.
– Тогда по рукам и – побежали. Нас ждут великие дела.
Андрей шагал по коврам Администрации Президента, кивал попадавшимся навстречу с новым чувством причастности к происходящему и даже, возвращая пропуск, позволил себе легкую шутку:
– Далеко не убирайте.
И поймал ответную приязнь – в нем угадали своего.
«БМВ» он обнаружил припаркованным на дальней площадке. Белобрысый водитель, растянувшись вдоль сидения, тихо «балдел», нацепив наушники.
При виде начальства вскочил и принялся суетиться, возобновляя в машине прежний порядок.
– Товарищ генерал. Я тут… Думал, вы дольше.
– А я не дольше. Но – прочнее.
– Куда теперь прикажете?
– Домой. С песнями.
– Хорошее, вижу, у вас сегодня настроение!
– Друга, понимаешь, потерянного вернул.
– Здесь?! – с недоверием обернулся в сторону серого здания водитель.
– Вообще вернул, – Андрей с удовольствием отметил, как, пропуская его выезжающую с заветной стоянки машину, постовой на Китайгороде перекрыл движение и взял под козырек. Да! Жизнь продолжается. – А ну! Включай фарсаж и… покажи на что годишься! Нас ждут великие дела.
– Даже не сомневайтесь! Пулей домчу.От мягкой упругой качки Тальвинский задремал.
– Товарищ генерал! – расслышал он. Неохотно открыл глаза. Москвы давно не было. Машина стремительно летела по окаймленному деревнями шоссе. Андрей скосился на спидометр. Стрелка устойчиво подрагивала на ста шестидесяти километрах. – Телефон, товарищ генерал.
Тальвинский дотянулся до пульсирующей трубки, сдерживая зевоту, нажал на кнопку.
– Товарищ генерал! – от всполошного голоса дежурного по УВД дремота схлынула разом.
– Что у вас?
– Сообщение из Москвы, из аппарата Совета Федерации. Двадцать минут назад прямо во время встречи с представителями президентской администрации от обширного инфаркта скоропостижно скончался губернатор области. Примите наши соболезнования, Андрей Иванович.Оцепленное милицией кладбище было переполнено истомившимся народом. Накрапывал дождь. Гроб с незакрытым телом давно стоял на возвышении, возле могилы, вырытой посреди центральной аллеи. Невдалеке от родственников умершего, среди которых выделялся скорбной выправкой начальник УВД, расположился военный оркестр и солдаты с оружием – для салюта.
На кладбище собрался весь областной бомонд. Отсутствовала единственно президент губернского банка Панина. Но это удивления не вызвало. Сутки назад банк был опечатан, и у самой Паниной хватало иных забот. Меж собравшимися были замечены руководители коммунистической фракции в Госдуме, двое губернаторов из соседних областей. И тем не менее траурную церемонию не начинали. Шепотом передавали друг другу, что ждут представителей Президента. Слабо надеялись и на приезд самого Президента, что резко бы повысило рейтинг похорон. Наконец, из-за поворота послышались звуки сирены, и вице-губернатор заспешил к дороге – встречать. – Кто? Кто? – нервно переговаривались ожидающие, наблюдая за выбирающимися из машин москвичами. Общее любопытство удовлетворяли вхожие и потому – самые сведующие.
Пока гости шли к могиле, были опознаны все: и министр внутренних дел в сопровождении двух начальников главков (последние дни по городу пошли слухи, что Тальвинский уходит на повышение); и заместитель Главы президентской Администрации. Заместитель Главы что-то оживленно говорил шедшему чуть впереди полному лысоватому человеку, который время от времени снисходительно кивал в знак согласия. Его-то, не сходящего с экранов телевизоров, узнали разом и без подсказок – Воронков, «серый кардинал» Администрации, один из самых яростных вдохновителей новой правительственной концепции – широкого подъема российской промышленности. – Вы сами начнете или?… – тихонько уточнил вице-губернатор.
– Начинайте, мы в конце, – разрешил заместитель Главы. Он с любопытством разглядывал могучий, из глыбы гранита памятник по соседству, возвышавшийся над прочими кладбищенскими плитами, как жираф над стадом кенгуру, – с золоченой надписью у подножия «На память братанам от братей и семьи». Быть похороненным на аллее Славы среди городской братвы считалось круто.
Желающих привлечь к себе внимание оказалось много. И речи, несмотря на поторапливания распорядителей, следивших за реакцией москвичей, затянулись.
– Послушай, ты не знаешь вон того? – зыркавший от скуки по рядам заместитель Главы подтолкнул Воронкова.
– Где? – неохотно отвлекся тот от занимавших его мыслей.
– Да метрах в семидесяти. Во-он у заброшенной могилы. С рослой девахой.
– О! – Воронков оживился. – Виталий Мороз, собственной персоной. Эк как его жизнь покорежила. А ты чего вдруг приметил?
– Чего?! – Замглавы пригляделся. – Да нет, точно – он! Со стороны шрама-то не признать. А вот как левой щекой повернулся… Помнишь, в девяносто первом мальчишку на баррикадах, что штурм тогда предотвратил? Мы его еще разыскивали, чтоб к Герою представить!
– Он?!.. Мать честная! Во жизнь как закручивает. Я всегда говорил: стеснительность – черта характера не для России. Ведь чего только мужик не натерпелся. Едва, слышал, выжил. А не сбежал бы тогда, погодил денек, сейчас сам бы всех разруливал!
– Может, доложим? Поднимем?! Положительные герои теперь очень кстати. Ведь в самом деле: если б не он, ничего, гляжишь, нынешнего для нас бы и не было.
От собственного предположения заместителя Главы перетряхнул озноб.
– Нет! – отмел идею Воронков. – Теперь это никому не нужно. Поезд ушел. А там – свои герои давно рассчитаны на первый-второй. Если только лет через двадцать, когда опять начнем историю переписывать. А вот мне он сегодня более чем нужен.
Движением пальца он поманил подвернувшегося порученца.Мороз во все той же вечной куртчонке, подрагивая под порывами пронизывающего ветра, пытался прикрыть собой озябшую Марюську. Несмотря на холод, глаза девушки, разглядывавшей пышную процессию, были полны любопытства. – Виташа! А вот тот розовощекий поросеночек – это кто? Очень знакомая физиономия.