Надо обязательно доложить областному прокурору.
…Романенко, сухо поздоровавшись, остановился посреди кабинета, словно забыл, зачем вошел. Вид у него был суровый.
Цибуля поднял голову, оторвал взгляд от бумаг, прищурил глаза, всматриваясь в недовольное лицо лейтенанта.
— Ты чего это нахмурился?
— Просто так.
— Нет, не просто… Я тебя вижу почти каждый день в удрученном состоянии. Может, работа не по душе? — Он подошел к Романенко, двумя пальцами взялся за блестящую пуговицу его нового форменного кителя. — Еще и форму не успел износить, а уже разочаровался?
— Нет, товарищ полковник, не разочаровался. Моральное состояние, правда, неважное, кажется, что вокруг меня только одни правонарушители…
— Так и я думал. А говоришь — ничего… Первое впечатление, оно всегда тревожит душу, будоражит. Только не рекомендуется поддаваться первому впечатлению…
Цибуля подвел Романенко к креслу, а сам уселся против него за приставной столик.
— Садись, поговорим. До сих пор ты работал в комсомоле, встречался с нашей передовой, сознательной молодежью. Короче, видел только хорошее. А если и слышал о плохом, то краешком уха. Окунулся в нашу жизнь и начал…
— Отступать?.. Да что вы такое говорите! Я этого и в мыслях не имею. А то, что я здесь, в органах, увидел такое, о чем раньше и представления не имел, ваша правда. Взять хотя бы преступность подростков. Сравнительно она небольшая, можно сказать, проявляется только в отдельных случаях. Но есть факты просто чудовищные по своей дерзости и тяжести последствий. Откуда они берутся? В докладах мы часто говорим, что преступное поведение есть результат сохранившихся пережитков капитализма в сознании отдельных людей, что они, эти пережитки, и приводят к преступлениям. Однако тот парень, которого я вчера допрашивал, и в глаза не видел капитализма…
— Наверное, он вращался, воспитывался среди взрослых, которые являются носителями пережитков прошлого. Вопрос это сложный, требующий всестороннего изучения. А вообще мне нравится, что у тебя появилось желание осмыслить побудительные мотивы преступлений. Возможно, когда-то и ты придешь к выводу, что объяснять все плохое, что еще есть среди нас, только пережитками капитализма в сознании людей — значит обкрадывать себя, сковывать свое мышление, костенеть.
— Начинать надо с воспитательной работы среди молодежи. Она у нас не всегда на должном уровне.
— А в чем же суть наших слабостей в воспитательной работе?
— И в беседах, и в лекциях, да и собрания проводятся на низком уровне…
— А, пожалуй, я с тобой согласен. Но вот беда: паренек, которого ты вчера допрашивал, наверное, не был ни на лекциях, ни на докладах, ни на собраниях. Главную причину надо искать в том, что воспитательная работа иногда ведется вообще, по давно выработанному шаблону, что она рассчитана не на отдельного индивидуума, на валовой, так сказать, охват. Вот пример. Сегодня парень выпил лишнее, никто не обратил на это внимания. Завтра он девушку оскорбил, а потом дурные поступки становятся для него нормой поведения. А от развязного поведения до преступления — один шаг.
— Трудная, но очень интересная работа. И пришел я сюда, товарищ полковник, не на один день — на всю жизнь.
— Спасибо! — Цибуля пожал руку лейтенанту.
Половину выходного дня Цибуля провел в магазинах. Однажды утром, при очередном кормлении голубей, внучка спросила:
— Деда, а почему голуби не едят из тарелок?
— Так нет же у голубей тарелок!
— А почему у голубей нет тарелок?
— Ну нет, понимаешь, купить надо.
— А где их можно купить, деда?
— В магазине детской игрушки, «Детский мир» называется.
— А почему ты не купишь?
— Освобожусь немного, поедем вместе и купим.
Наталочка встречала и провожала на работу деда одним вопросом: «Сегодня поедем, деда?»
Дождавшись воскресенья, Цибуля взял внучку за руку, и они пошли в город.
Игрушки выбирала сама внучка. Ей понравилась кастрюлька, взяла две алюминиевых тарелочки и две ложечки, не остался незамеченным и чайничек, и утюжок. А когда подошли к куклам, глазенки девочки совсем разбежались. Все-все хотелось забрать. Но дед купил одну, самую большую, с такими же серыми глазами, как и у Наталки.
Отвезя внучку домой, Цибуля поспешил в управление МВД. Только зашел он в свой кабинет, как в дверях появился майор Тельшевский.
— Товарищ Цибуля, снова чудо эпохи! — вместо приветствия сказал майор, переступая порог кабинета.
— А без шуток можешь? — Цибуля давно уже привык к тому, что майор не может без разных выдумок.
— Никаких шуток, товарищ полковник! Случай удивительный! Помните, вы мне поручили проверить анонимку о том, что в пригородном селе на цепи сидит женщина. Проверил. Все подтвердилось!
— Помню-помню. В письме, кажется, еще такие слова были: «заковали женщину и держат в сарае на цепи».
— Все в точности так и есть. Поехал я в тот поселок. Нашел небольшое глинобитное сооружение с плоской крышей, вроде летней кухни, а рядом — вкопан столб. От него через дыру в кухню протянута цепь. Что за чепуха, думаю? Открываю дверь в кухню и застываю в изумлении: в углу сидит пожилая женщина, совершенно раздетая и прикованная к цепи. В углу, на нарах из досок, тряпье, а рядом — миска с вареной картошкой. Женщина испугалась, прижалась в угол, правой рукой натягивая на себя тряпье, левая ее рука и правая нога прикованы к цепи. Видимо, она так давно уже закована. Туловище скособочилось. Я нашел ключ от замка, которым была замкнута цепь, вызвал скорую помощь, отправил женщину в больницу. Оказалось, она давно потеряла рассудок, и родственники, правда дальние, так вот обошлись с больной. Они говорят, что бог наказал ее, приговорил ее к таким страданиям, чтобы она могла попасть на том свете в рай. В общем темнота беспросветная, не знаю, как с этими людьми и поступить.
— Интересно, соседи знали, что человека держат на цепи?
— Только некоторые. Они говорят — «та що ж, колы баба сказылась». Здесь сыграл свою роль религиозный фанатизм, — сказал Тельшевский. — Все, кто знал об этом, тоже богу поклоняются.
— Разберитесь с этим глубже.
Когда майор ушел, раздался телефонный звонок. Цибуля взял трубку и услышал знакомый голос начальника тюрьмы:
— Товарищ полковник, сегодня вечером приводится в исполнение приговор суда в отношении бандита Сивильского. Вы просили сообщить об этом…
Цибуля бросил взгляд на настольный календарь. «Воскресенье. Почему в воскресенье?» — подумал он и в трубку сказал:
— Хорошо, приеду.
Сивильский — особо опасный преступник. Уголовному розыску вместе с прокурором удалось изобличить его в совершении трех убийств с целью ограбления. Но в уголовном розыске имелись оперативные материалы, дававшие основания подозревать этого убийцу в совершении еще и других тяжких преступлений, однако отсутствие убедительных улик и доказательств не давало возможности вменить ему в вину эти преступления. Поэтому, уже не с точки зрения доказательства вины Сивильского, — его все равно за три убийства суд приговорил к расстрелу, — но для себя важно было знать: им совершены эти преступления или же нужно искать другого преступника? Поэтому Цибуля и решил перед исполнением приговора еще раз поговорить с бандитом в надежде, что он скажет нечто такое, что облегчит раскрытие преступлений.
Хотя он и обещал внучке весь вечер провести с ней дома, но не поехать в тюрьму он не мог. Вечером умрет человек, который оставил на своем жизненном пути тяжкие злодеяния. Последний раз поговорить с ним Цибуле было крайне необходимо.
Размышления над содержанием предстоящего разговора с бандитом прервал телефонный звонок. В трубке Цибуля услышал знакомый грубый голос:
— Товарищ полковник, докладывает начальник Полесского райотдела милиции…
— Да слышу, слышу, кричишь, как на параде.
— Это от радости, товарищ полковник! Помните, на совещании упрекали меня за кражу в магазине, так взяли троих, местных. При обыске изъяли несколько похищенных часов и баян. Баян из магазина села Мишино.
— Что-что? Там же за кражу баяна из культмага засудили парнишку?
— Осудили его понапрасну, эти воры обворовали и тот магазин. Это уже доказано.
— Какая непростительная ошибка, как же могли осудить невинного?
— Перестарались, товарищ полковник, парнишка оказался слабоват нервами, взяли в перекрестный допрос, и… сознался.
— Так что же… Произвол! Расследовать и строго наказать виновных! — Цибуля ударил кулаком по столу.
— Есть, товарищ полковник, расследовать и наказать виновных!
Закончив разговор, Цибуля вызвал к себе Цибу.
— С жалобой Андреевны разобрался? — спросил он, как только показался Циба в дверях.
— А как же, разобрался.
— Ну, доложи.
— Уголовное дело жидкое. Я попросил прокурора опротестовать приговор суда. Видно, что паренек этот мелкий сельский воришка, доказательства, что он ограбил культмаг, очень слабые, почти ничтожные, если не считать личных признаний, и то в одном месте признается, в другом отказывается.
— Да не грабил он! Только что звонил Еременко из Полесья, арестовали они воров и баян изъяли.
— Вот как! Тогда совсем другой оборот дела. Надо немедленно освободить сына Андреевны, — сказал Циба.
— Вы это и сделайте завтра же. Доложите прокурору и председателю областного суда, попросите немедленно парня освободить. Но этого мало. У нас имеются и другие сигналы о том, что сотрудники нередко теряют голову, преждевременно возбуждают уголовные дела, проявляют небрежность в сборе доказательств вины, а это знаешь, к чему может привести?
— Нехорошо, конечно.
— Если бы только нехорошо. Помнишь, у Дзержинского есть примерно такие слова: ведя борьбу с преступниками, думай, чтобы самому не превратиться в преступника. Сильно, правда?
— Ясней некуда.
— Так вот, пока подобные ошибки не получили распространения, надо решительно ударить по ошибкам. Я сегодня доложу начальнику управления, создадим комиссию от всех отделов, в ОБХСС тоже есть такие вывихи, и напишем письмо всем сотрудникам.