На яхте тоже было темно, они ни разу не включили свет — даже когда развязывали Петракова, чтобы он смог поесть и попить. Все делалось в темноте.
Частоту, на которую Седов настроил работавший на яхте радиодатчик, знали только он и Гущин, к тому же он надеялся, что вертолет, посланный Гущиным, найдет их раньше, чем Кулигин сможет их обнаружить. Но риск, что их обнаружат, был. Поэтому в один из моментов, уже в полной темноте, когда они с Довганем остались на берегу одни, Седов, подготовив заранее приемник с наушниками, протянул их ему:
— Надень и послушай.
Довгань надел наушники. Послушав, снял.
— Какой-то шорох, царапанье, плеск. Что это?
— Там же, где я нашел оружие, я прихватил и «жучки». И вживил их в корпус твоей яхты.
— Вживил? Зачем?
— Только благодаря этим «жучкам» я понял, что на яхту поставили мину.
Хмыкнув, Глеб посмотрел на него:
— Где ты их вживил?
— В двух местах, на корме и на носу. Их не видно, я закрыл их несколькими слоями скотча и замазал краской. Эти «жучки» спасли нас один раз. И могут спасти снова.
— Снова?
— Да, снова.
Помолчав, Довгань усмехнулся:
— Похоже, Леня был прав.
— Прав в чем?
— В том, что ты работаешь на ГРУ. Или еще на какую-то контору. Обычный человек так «жучки» не поставит.
— Чушь. Ни на какое ГРУ я не работаю. Просто я нормальный человек и не хочу умирать, как баран. Поэтому и смог поставить «жучки».
— И стрелять из всех видов оружия тоже смог?
— Подумаешь, велика хитрость — стрелять из автомата или миномета. Этому всех обучают в армии.
— Ладно. Работаешь ты на ГРУ или не работаешь, сейчас не имеет значения. Наши цели совпадают, на остальное мне плевать. А там разберемся.
— Правильно, разберемся. А пока надо предостеречься, чтобы нас не подорвали.
— Каким образом? — Посмотрел на Седова. — Подожди, Юра, подожди. Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что под дном яхты сейчас примерно полтора метра воды. Как раз столько, сколько нужно, чтобы к яхте подплыли аквалангисты. Сам понимаешь, ничего нереального в этом нет.
— Хорошо, допустим, Кулигин может снарядить аквалангистов. Но как они узнают, что «Алка» именно здесь?
— Не знаю. Понятия не имею. Но я знаю, что Кулигин — это спецназ. Причем не просто спецназ, а морской спецназ. Натасканный на поиск целей в морских условиях. В том, что они будут нас искать всю ночь, я уверен. Не будем детьми и не будем скрывать очевидную истину: Петраков и все, кто с ним шел, заработали на этом переходе огромные деньги. Но пока он у нас, ни Кулигин, ни Лапик, да и никто остальной с крейсера этих денег не получит. Поэтому, чтобы найти Петракова, они будут рыть землю. Или, точнее, воду.
— Что ты предлагаешь?
— Предлагаю дежурить всю ночь. Надев наушники.
— Согласен. Подожди, вызову сюда Аллу.
Выйдя на берег, Алла выслушала Глеба. Постояла, прислушиваясь к тишине. Посмотрела на освещенных лунным светом чаек, спящих у самой воды.
— Так это с самого начала было ясно. А Петраков?
— А что?
— Развязывать его ведь нельзя.
— Его и не нужно развязывать. Пусть раздевается и спит со связанными руками и ногами.
— Я так поняла, я должна лечь над связанным Петраковым на вторую полку?
— Примерно, — согласился Глеб.
— Противно. Но хорошо, лягу. Но заснуть я все равно не смогу.
— Засыпать тебе не обязательно. Лежи и думай о нас.
— Хорошо, буду лежать и думать о вас.
Вернувшись на яхту, они, не зажигая света, уложили Петракова на нижнюю койку. Было слышно, как Алла забралась на верхнюю.
Выйдя на палубу, договорились: если поймут, что к яхте приближаются аквалангисты, просто забросают их гранатами. Другого выхода у них нет.
Перед тем как разойтись, каждый взял по «узи» и по нескольку гранат. Затем Седов, прикрывшись старыми сетями, устроился на носу, Глеб — на корме.
Оставшись один, Седов достал второй приемник. Это был обычный карманный плейер, и он настроил его на волну, которую ему дал Гущин. Положив плейер у изголовья, привалился спиной к наваленным на палубе старым сетям и стал ждать.
Звуки, вылавливаемые из-под воды «жучками», первое время казались ему неожиданными и разнообразными. Они то и дело менялись — то это был неясный шорох, то изредка возникающие всплески, то еле слышное поскрипывание. Временами возникал треск трущихся частей дерева, звучавший в сверхчувствительных наушниках, как грохот. Приходилось напрягать слух, чтобы вникать в каждый шорох. К тому же он должен был время от времени брать плейер и, чуть сдвинув наушники, вслушиваться в ровное шуршание эфира.
После первого часа дежурства монотонность подводных звуков, неизменная последовательность одних и тех же звуковых гамм стали его угнетать. Он сам не заметил, как начал подремывать.
Встряхнулся он лишь после того, как понял: к монотонной гамме, неизменно продолжавшей звучать в наушниках, стало добавляться что-то новое.
Он долго пытался определить, что это, и наконец понял.
Это было бульканье — ритмичное, то возникающее, то исчезающее. Журчащее бульканье, медленно, но неуклонно приближающееся к яхте. Осознав, что звучать так может только воздух, выдыхаемый аквалангистами, встал. Взял в руку гранату.
Бульканье слышалось все явственней. Теперь он знал, что это аквалангисты, именно аквалангисты, а не один аквалангист — звук поднимающихся к поверхности воздушных пузырьков постоянно переходил из одной тональности в другую..
Довгань приблизился к нему, шепнул:
— Слышишь?
— Конечно. Это они.
— Надо определить, когда они подплывут ближе. И забросать гранатами. Другого выхода нет.
— Согласен. Вставай к правому борту, я буду держать левый.
— Я жду несколько секунд — и бросаю.
— Хорошо.
Встав к левому борту, Седов попробовал определить по звуку количество аквалангистов. Получалось, не меньше трех.
Первым гранату бросил Глеб. Взрыв, сломавший тишину, поднял фонтан воды и разбудил колонию птиц. Воздух наполнился отчаянным криком чаек. Почти тут же Седов бросил свою гранату, в следующее мгновение Глеб бросил еще две, и Седов две добавил.
То, что произошло потом, длилось считанные мгновения. Шесть взрывов, прогрохотав один за другим, отвлекли их, поэтому они слишком поздно заметили две черные тени, метнувшиеся на борт яхты со стоящей рядом старой шхуны. Первая тень опрокинула Седова. Пытаясь вывернуться, он увидел над собой лицо в маске, почувствовал руку, бьющую в бок ножом. Ему удалось увернуться, нож только оцарапал кожу. Автоматически нанес ответный удар ребром ладони по горлу, обеими руками схватил осевшего от его удара человека за шею, с силой дернул на себя. Одновременно с этим услышал донесшийся с носа яхты сдавленный крик Довганя и автоматную очередь. Стреляли из «узи».
Оставив обмякшее тело, рванулся туда, где только что стоял Довгань.
Первое, что он услышал, был женский плач. Лишь через секунду понял: плачет Алла. Затем увидел в неясном лунном свете два лежащих на баке тела. Одно, с натянутой на голову черной маской, не подавало признаков жизни.
Присел над другим. Это был Довгань; судя по хрипу и прерывистому дыханию, живой. Рядом с Довганем, подложив руку под его голову, сидела Алла. Увидев Седова, крикнула:
— Юра, аптечку! И фонарь! Быстро! Он принес аптечку, зажег фонарь.
В свете фонаря картина стала ясней. Закинув голову, Глеб смотрел вверх. Его глаза были открыты, лицо покрывал крупный пот. Он дышал с трудом.
— Подержи голову, — сказала Алла. — Фонарь только не опускай.
Подсунув руку под голову Глеба, спросил:
— Чем его?
— Ножом. Подожди… — Алла разорвала намокшую от крови тенниску. Увидев рану, Седов понял: дело плохо. Рана была широкой и, что самое страшное, развороченной — ударивший Довганя знал, как бьют ножом.
Алла наложила тампон. Тут же его отбросила — он весь пропитался кровью. Взяв сразу два тампона, прижала к ране. Сказала:
— Слышишь? — Что?
— Вертолет. Послушай.
Прислушавшись, он в конце концов услышал слабый звук вертолета. Звук постепенно приближался. Сейчас, в три часа ночи, да еще над Сеадетом, это мог быть только один вертолет — тот, который послал Гущин.
Увидел: Глеб смотрит на него. Пригнулся:
— Глеб, что?
— Кулигин… жив?
Слова вырывались из его рта с трудом. Кто из двух лежащих на палубе был Кулигиным, Седов не знал. Но ответил твердо:
— Мертв. Оба мертвы. Глеб, держись. Сейчас тебя отвезут в больницу.
— Я… — Довгань попытался улыбнуться. — Юра, мне кранты…
— Перестань… Я вызвал вертолет… Слышишь? Тебя сейчас отвезут в больницу. Ты здоровый мужик, все будет в порядке.
Улыбнувшись, Довгань закрыл глаза. Открыв их, сказал:
— Алла… Юра… Послушайте меня… Самое дорогое, что было у меня в жизни, — это ты, Алла…
— Перестань! — крикнула Алла. — Перестань сейчас же! Идиот! Дурак! — Заплакала навзрыд.
— Алла, подожди… Слушайте оба… Юра, Алла… Здесь, на яхте, в форпике, лежат деньги… Большие деньги… Миллион с лишним баксов…. Они в тайнике, в салоне, за телевизором…
Вы их найдете… Я вез их на Кипр… Но… видишь… не довез… Алла, все эти деньги… возьми себе….
— Переста-ань… — крикнула Алла, жалко шмыгая носом. — Перестань сейчас же… Не нужно мне никаких денег… Замолчи… Замолчи, прошу…
— Ну вот… Ты плачешь… Хорошо, деньги не умеют плакать… Они молчат… Алла… Я хочу, чтобы у тебя были деньги… Чтобы ты жила, ни о чем не думая… Закончила консерваторию, пела… Сделай это ради меня… Пожалуйста…
— Да не умрешь ты, дурак… Ты не умрешь, слышишь…
— Хорошо, хорошо, не умру… Но ты сделаешь это для меня? Дай слово, что сделаешь…
— Глеб… Перестань…
— Ты даешь слово?
— Ладно… Даю… Только не умирай… Дурак… Идиот несчастный… Пожалуйста… Я тебя очень прошу…
Звук вертолета раздавался теперь точно над ними. Увидев наверху, совсем низко, огни, Седов, подняв фонарь, замахал им. Он махал до тех пор, пока не увидел, как вертолет с включенным прожектором медленно опускается на берег. Сказал Алле: