— Под наркозом обычно ничего не чувствуют.
— Я про аварию.
Перед глазами возникла тот несчастный случай. Моментально. На автомате. Как он перекатился на своем мотоцикле, как выглядели его переломанные руки и ноги. Ебушки-воробушки! Я помню, у нас парень разбился насмерть, когда катался с другом в свободное время. Уцелел лишь большой палец на правой ноге. Остальное в фарш.
Но с Олегом все было не так, да? Он выжил! Стоит передо мной, целый и невредимый, лишь на животе воспоминания о той трагедии. А я накрутила себя, дурочка.
— Не помню. Но после этого за байк не садился.
— И правильно! Нечего жизнь свою калечить. Кто за мной следить будет?
— Ты говоришь как…
Замолкает. Улыбка на его лице внезапно исчезает, в глазах появляется тоска. Странная. Необъяснимая.
— Как кто?
— Неважно, — отмахивается он, берет в руки картину и несет к пустой стене.
Волшебство разрывается. Мгновенно. И как-то резко. Я что-то сделала не так? Что-то лишнее сказала? Может, зря трогала его пресс, зря стала рассматривать руку, обводить пальцем рисунок вен?
Зря ворвалась сюда…
На тумбочке возле двери лежит его порция. Он берет ее и принимается за трапезу. Жадно. Словно не ел трое суток.
— Очень вкусно, — довольно произносит Олег с набитым ртом
Только меня это не успокаивает. Ни капли. Ведь в его глазах все равно мелькают отголоски грусти. Как осадок, напоминающий о недавней заминке.
Подставила…
— Ты чего нагрузилась?
Я и не заметила, как Олег отставил тарелку и подошел ко мне. Не вплотную, но я чувствовала его ближе, чем раньше.
— Прости…
— За что?
— За то, что зашла, трогала тебя. За разговор. Ты же загрустил из-за этого, да?
— Так! Ну ка не накручивайся! — он подошел еще ближе и прижал к себе уже чистыми пальцами. — Ты тут не причем, ясно? Тебе не за что извиняться.
— А кто причем?
— Прошлое… — замолкает, нагнетая над нами напряженную тишину, а затем продолжает: — но оно осталось позади вместе с твоим. У нас новая жизнь.
Он снова напомнил об этом. Снова вытащил меня из того ада, в котором я пребывала восемнадцать лет подряд. Все в прошлом, Ева.
Его объятья ощущаются странно. Они приносят успокоение, защиту и… нечто такое, что раньше я не могла объяснить. Олег часто меня утешал, поддерживал, но раньше это не вызывало ничего подобного. Не было этого тепла… странно греющего. Не вслушивалась в биение его сердца, не чувствовала, в какую секунду он обнимает меня чуть крепче или чуть слабее. А сейчас… Меня словно обнимает Миша, только чуть постарше и поопытнее.
И от этих объятий у меня у самой начинает колотиться сердце в бешеном ритме…
Глава 15. Изменения
Когда я работаю в мастерской, время летит слишком быстро. Разум полностью погружается в картины, в фактуры, в игру свето-тени, не думая больше ни о чем. А когда картина закончена, все мысли, вытесненные до этого, разом возвращаются на свое законное место. Их словно сложили в омут памяти на хранение, как багаж на вокзале, а потом снова вернули.
Перемены настигли нас столь быстро, что мы не поспевали за ними. Сентябрь ушел, уступая место октябрю. Из окон теперь не льется солнце. Оно скрывается под сгустками облаков. Порой они предвещали дождь, порой просто хмурый день.
Но я даже и не понял намека природы. Не осознал, когда жизнь разделилась на «до» и «после».
До выставки около двух месяцев. Осталось дописать две картины. Точнее полторы. У «Хлои» есть набросок, хоть и сделан он больше полугода назад, а теперь появились другие черты. И они не казались чужеродными.
Когда-то она была копией Яны. Те же яркие зеленые глаза, тот же овал лица с чуть выточенными скулами, те же полные губы. И цвет волос. Русый. Был до того, как я снова взялся за «Хлою» вновь.
Теперь на меня смотрят большие медовые глаза. С чуть иным разрезом, но с озорным блеском, который я часто наблюдаю в последние дни. К струящимся темно-пшеничным прядям добавились темные пряди. Структурные. Идеально прямые.
Как у Евы после душа…
За свою практику я усвоил одну важную аксиому. Разум проецирует на картины самые сильные моменты из жизни, как бы сильно мы не загоняли их глубоко в разум. Необычные. Запоминающиеся. Мы можем о них забыть, не вспоминать месяцами, но себя не обманешь.
И картины дадут об этом знать.
С момента, как Ева переехала ко мне, прошло больше месяца. Я наблюдал за ее преображением, за тем, как она немного набрала в весе. Кости больше не выпирали так сильно, как раньше, но и к полноте она не склонялась. Однако все это ерунда по сравнению с тем, как ее глаза оживились.
Они приобрели блеск, стали ярче, наглость отошла на второй план. Даже не так — на дальний план. Проблемы с сердцем никуда не исчезли, но и приступов за это время не возникало — регулярные походы к врачу и правильное питание дали свои плоды.
— Привет, Ева! — слышу за дверью наигранно-детский голос лучшего друга. — Наконец-то лично с тобой познакомился. Как у тебя дела?
— Вы что, из органов опеки? — раздается серьезный голос Евы.
— Ну что ты, я друг твоего попечителя.
— Да? А похожи на…
— Привет, — выхожу на помощь. Не хватало, чтобы девчонка какой-нибудь херни Эдгару наговорила. — Каким ветром занесло?
— Мне нельзя к другу просто так зайти?
Эдгар стоит в дверях в парадном костюме и с зачесанными назад волосами. На лице играет такая довольная улыбка, словно только что выиграл большой куш.
— Это кто? — вмешивается Ева, недоуменно глядя то на меня, то на друга.
— Это Эдгар — мой лучший друг и менеджер. Эдгар, знакомься с моей… подопечной.
Друг приветливо тянет руку, в то время как Ева долго смотрит на ладонь, на мужчину напротив и не спешит проявить вежливость. Ребенок. Маленький недоверчивый ребенок в пижаме с Микки Маусом. Нахмуренная, брови подозрительно сведены на переносице. Будь она помладше, вряд ли бы сдержалась.
— Ева, слышишь меня? — дергаю девчонку за майку.
— А? — она обернулась и посмотрела на меня теми самыми глазами побитой собаки, которые я впервые увидел в больнице. В тот момент, когда она кричала во все горло о несправедливости этой жизни.
Когда была брошена на произвол судьбы всеми людьми на свете…
— Все нормально. Ему можно доверять, — шепчу на ухо. Эдгар в это время вопросительно выгибает бровь, глядя на нас. Не ухмыляется, но и недовольство не строит.
Ева не сразу жмет руку в ответ, все так же недоверчиво смотрит в похожие карие глаза. Наверное, их можно было бы назвать родственниками, если посмотреть со стороны. Любой другой так бы и подумал на моем месте. Но не я. Личное дело твердило об обратном.
— Олеж, а можно я обед в том ресторане закажу? Там такой вкусный супчик… — и строит умоляющие глазки.
— Ладно. Только закажи побольше, а не как в прошлый раз, когда ты…
— Просто ты ешь, как слон, вот и не хватило!
— Просто закажи в два раза больше.
— Ага, — кидает девчонка через плечо.
— Ева!
— Ладно-ладно, — и бежит в сторону кухни с планшетом в руках. Смеется. Красиво. Мелодично. А я скучал по этому смеху, будучи в самоизоляции.
Надо периодически выходить из мастерской. Интересоваться, как дела у Евы, как проходят учебные будни, а не пропускать все мимо ушей по утрам, когда я подвожу ее к главному корпусу МГСУ. Смотреть, как она удаляется на кухню, виляя бедрами то влево, то вправо. Кокетливо. Как поворачивается к нам лицом и показывает язык. Что-то лепечет о желании заказать лишь одну порцию ее любимого куриного супа с малой дозой соли и блинчиков с маком.
И как напоследок улыбается, заглядывая мне в глаза…
— Слушай, избалуешь девчонку, — произносит Эдгар, вытащив меня из собственных размышлений. — Телефон, компьютер, планшет, куча одежды, ресторанная еда. Кстати, зачем ты позволяешь ей носить такие короткие шорты?
Не сказал бы, что они были короткие. Обычные, чуть выше середины бедра. И майка тоже не в эротическом магазине куплена. Вполне себе нормальная пижама. Правда, в ней я видел Еву всего пару раз и то перед завтраком.
— Нормальные шорты, и они пижамные.
— Это сейчас они нормальные, а через год они покажутся вызывающими!
— Ты о чем?
— О, том, друг мой. Не заметишь, как увлечешься ею.
Чего? Это что еще за на хрен? О каком увлечении может идти речь? Я старше Евы на пятнадцать лет, она совсем ребенок. И я отношусь к ней как к… дочери? Ну нет, вряд ли. Скорее как к человеку, к которому судьба оказалась несправедлива, а я взял на себя роль этой самой судьбы.
Но увлечение… Бред сумасшедшего!
На этом разговор закончился. Точнее я не продолжаю его, не цепляюсь за эту тонюсенькую нить, наполненную чистейшим бредом.
Заказ приходит быстро, и мы принимаемся за трапезу. Эдгар то и дело косится на нас, я чувствую себя не в своей тарелке, стараясь не мысленно не возвращаться к тому разговору, а Ева довольная, как маленький ребенок, ест любимое блюдо.
— Ева, расскажи о себе, — нарушает тишину Эдгар. — Как твоя учеба? Как ребята в группе?
— Лучше не спрашивайте, — отмахивается она. — Мои однокурсницы какие-то тупые курицы! Вечно обсуждают либо корейских педиков, либо косметику, либо новые духи, как будто тем других нет!
— Это же важные темы у девочек в таком возрасте.
— Если я буду им свои темы заливать, то они носики морщить будут, — она наглядно превращается в подобие мопса. — В общем, я с пацанами общаюсь.
— Хорошо, — говорю уже я. — Только осторожнее.
— Не ссы, я за себя постою.
О да! Знаю, как ты за себя постоишь! Еще как!
Но эта мысль меркнет, когда Ева поднимается со своего места, ставит чайник и долго ищет на полке свой любимый чай. Мятный. Как и мой. Ее пижамная майка задралась, обнажая светло-бежевую полоску кожи. Еще выше. Виден пупок. Едва прикрыта грудь. Она все ищет этот гребанный пакетик с чаем, а я не понимаю, почему не могу оторвать глаз. Видел же ее полуголой. И в топике, и в лифчике и…